Тариф на лунный свет - Кюрти Ильдико фон (читать книги онлайн без регистрации txt) 📗

Как бы то ни было, гимнастика, c Франци доставила мне большое удовольствие. Отчасти потому, что Франци выглядела так, будто ей упражнения большого удовольствия не доставляют. Такое бывает, когда большой успех приходит уже в юные годы. Я очень рада, что меня эта судьба не постигла.

Йо включила CD, и мы танцевали сальсу из Best o f Salsa, подпевая дурными голосами, хотя ни слова не понимали по-испански.

Eguaпdo semare passa, е lа begra риr massa! Essa пegra saпkta сатеrа equo сото loko! [43]

– Мы должны быть довольны этим! – воскликнула я.

– Чем это?

– Тем, что мир полон роскошных идиотов!

Давясь от смеха, Йо рухнула на софу. Не смотря на это, ей удалось, падая, торжественно поднять бокал.

– За доктора Хофмана. За роскошного идиота! Он и не догадывается, что теряет! Простофиля! Если он тебя не хочет, значит, недостаточно хорош для тебя!

– Роскошный идиот!

– Тупица!

– Рос-кош-ный и-ди-от!

– Тупи-и-ица!

– Рос-кош-ный и-ди-от!

– Тупи-и-ца!

– Йо?

– В чем дело?

– Я влюблена.

– Знаю.

Не могу поверить, что он не позвонил. Я увязла в глубочайших сомнениях. Что же я сделала не так? Я была раскованна, была обольстительна. Изысканное сочетание сдержанности и сладострастия. Держалась образцово, так что в любой книге советов «Как следует себя вести, повстречав мужчину своих грез» могла бы рассказать историю успеха Коры Хюбш. С одним лишь маленьким но: успех не состоялся. Но, кажется, я ему все же понравилась.

На мой взгляд, люди делятся на две группы: на тех, кто говорит человеку, что у него между зубов что-то застряло, и тех, кто такого не говорит.

Не представляю, как я к этому пришла. А впрочем, все равно.

Отправляюсь спать. Не могу вынести присутствия этой теплой летней ночи. «Выспись-ка лучше, – сказала бы сейчас моя мать. – Ночью все кошки серы. А утром мир опять покажется совсем другим». Впрочем, опасаюсь, что и завтра мир будет казаться таким же. Доброй ночи.

Передумала. Я вовсе не устала. Стою в ночной рубашке на балконе и опечаленно гляжу на свою рождественскую елку. Не могу больше терпеть рядом с собой этот памятник моей последней, потерпевшей крушение связи. Надо сейчас же отправить ее на помойку. До парка недалеко, да и глоток свежего воздуха не повредит.

Я – самая глупая, самая нелепая корова, самая безмозглая тупица из всех, кого я когда-либо знала. Эта истина открылась мне за последние тридцать минут благодаря высохшему хвойному дереву. Произошло это вот как.

Так же, как я это делаю каждый год поздним летом или ранней осенью, со своего балкона на втором этаже я осторожно как бы выронила елку на тротуар. Быстро ночную рубашку сменила на некогда синее, а теперь бледно-серое, застиранное летнее платье и понеслась вниз к своему дереву. Впрочем, босая. Мне кажется, что если летней ночью ты идешь без обуви, волоча за собой старую ель, это смотрится стильно. Как-то особенно. Кто-то, чего доброго, скажет, мол, это нелепо. Я нахожу это чрезвычайно интересным и эксцентричным.

«Голые ноги на голом асфальте». Так бы вполне мог называться трехсерийный боевик RTL: о красавице с пылающим взором, которая отправилась в джунгли неведомого большого города на поиски своего отца, которого похитили негодяи, пожелавшие выведать у него тайну места нахождения спрятанных им микрофильмов, которые на смертном одре доверила ему жена, оказавшаяся шпионкой, долгие годы скрывавшейся под обывательской маской. Что ж, на худой конец я еще могу стать писательницей-киносценаристом.

Гордая и эксцентричная, я тащила за собой рождественское древо, оставляя позади заметный след из сухих еловых иголок. На пути в парк я не встретила никого. Мне все была уже безразлична. Я приняла жизненно важное решение. Пускай же они смеются, пускай издеваются. Мне в жизни бывало и похуже.

То, что должно произойти нечто худшее, чем то, что со мной бывало, я поняла, свернув в узкий, скудно освещенный проход, который ведет от улицы к парку и оттуда в маленькую еловую рощицу, где я собиралась свое хилое деревце скромно предать земле по соседству с его собратьями.

Между тем там имеется и узаконенное кладбище для отслуживших рождественских елок. Это мне известно, ведь в этом районе я живу уже около десяти лет.

Я шагала по мрачной тропинке, когда навстречу мне вышла парочка. Рука об руку, тихо, как и положено, беседуя. Желая остаться незамеченной, я подняла елку, чтобы ее жалкая, голая верхушка хоть немного закрыла мое лицо. Конечно, лучше обнимать мужчину, чем елку. Но чего нет, того нет. С этим надо смириться. Опустив глаза, уже почти миновала парочку, когда меня, подобно удару грома, поразил голос:

– Кора?

Я выглянула из-за своего дерева. И оцепенела. Где та пропасть, которая бы разверзлась, чтобы из милости поглотить меня? Здесь, пожалуй, надо напомнить, какой у меня был вид: ночью, босая, в поношенном платьице стою в парке, держа в правой руке остов елки, на котором еще висят остатки серебряного дождя и который лишь едва прикрывает мое красное от стыда лицо. Я сделала единственное, что можно сделать в подобной ситуации. Притворилась, будто ничего не случилось.

– O, хэлло, Даниэль! Как дела?

Мой расчет отчасти оправдался. Ута Кошловски даже улыбнулась мне своей тонкогубой улыбкой. При этом она, конечно, с изумлением смотрела на женщину, которая в разгар лета расхаживает с рождественской елкой в руках.

– Э-э… Спасибо, хорошо.

Даниэль поспешно убрал руку с отталкивающе узких плеч Уты.

Только не дать им ничего заметить, оставаться сооl. Не терять самообладания. Не давая им опомниться, я дружелюбно кивнула.

– Ну, тогда желаю доброго вечера, – бодро воскликнула я и продолжила свой путь с таким достоинством, какое вообще было возможно сохранять в подобных обстоятельствах.

Мне кое-как удалось приволочь елку к месту ее последнего упокоения (или это она меня приволокла?). Там я уселась на пенек, растерянно оглядела ноги и признала, что в голове у меня полная сумятица.

Взаправду ли все это? Ута Кошловски в объятиях человека, телефонного звонка от которого я жду часами? Я эпилирую ноги, обременяю моих лучших друзей любовным бредом, умоляю телефон зазвонить, а тем временем д-р Даниэль Хофман теплым вечерком прогуливается рука об руку с третьесортной, непомерно тощей телевизионно-мыльной занудой?

И все же у меня хватило самообладания приложить к глазам полу платья, чтобы с ресниц не потекла тушь, когда я начну реветь.

Я вскочила и за те пятнадцать минут, что шагала через парк, пережила четыре классические фазы процесса расставания:

1. Фаза нежелания признать очевидное.

Ну конечно же, все очень легко объясняется. Даниэль собирался сегодня вечером расстаться с Кошловски, чтобы, позвонив наутро, предложить мне, женщине незамужней и свободной от обременительного прошлого, стать его супругой.

Ничего не значит и то, что в такой поздний час он обнимал ее за плечи. Между ними давно все выяснено, а это – всего лишь жест утешения, сочувствия, знак былых связей. Я могу спокойно отправляться спать.

2. Фаза извержения ярости.

Какая низость! Потрясающий идиот! Тупица! Все так типично, так невероятно типично, трусливо, недостойно и так по-мужски. Скрыть от меня свою грязную связь с Утой Кошловски, заморочить голову, переспать, как полагается, – норматив выполнен! – и потом вернуться обратно в привычную койку.

Пока я подбираю имена нашим нерожденным детям и решаю, будем ли мы их крестить, этот пижон давно уже сдал меня в архив под рубрикой «Оригинальная ночь с коренастой брюнеткой».

И я позволила какому-то вонючему сухарю-эскулапу так злоупотребить собой! Пусть и на краткий миг, подарила счастье приключения! Позволила ему за свой счет почувствовать себя живым!