Просто слушай - Дессен Сара (читаем книги бесплатно .txt) 📗

— Не только, — возмутился Оуэн. — Там еще много чего было.

— Например?

Он замер, так и не донеся до рта половину моего бутерброда с индейкой.

— Понимаешь… — Оуэн все-таки откусил кусок от бутерброда, что значило, что он специально тянет время. Пережевал его, проглотил и наконец сказал: — «Бейби бейджесусис» — первопроходцы в жанре.

— Тогда им стоило бы написать песню, которая состоит не из одних только пищащих звуков.

— Это «ОП». Следи за словами.

«ОП» значит «обидно и провокационно». К «ОП» я привыкла уже не меньше, чем к «ПиП» и к «эвфемизму». Пообщаешься с Оуэном и бесплатно пройдешь «Управление гневом».

— Вообще-то ты в курсе, что я не люблю песен в стиле техно. Может, хватит уже спрашивать, что я о них думаю?

— К чему такие обобщения? — воскликнула Оуэн. — Как можно не любить целый жанр? Ты слишком спешишь с выводами.

— Вовсе нет, — ответила я.

— А почему тогда критикуешь?

— Потому что не хочу врать.

Оуэн помолчал. Затем вздохнул, снова откусил кусок и сказал, жуя:

— Ладно, поехали дальше. А как тебе трэш-метал «Липсуитчес»?

— Слишком громкий!

— А каким ему еще быть? Это ж трэш-метал!

— Да бог с ней, с громкостью, будь у песни другие достоинства. А то в ней просто кто-то вопит, надрываясь.

Оуэн запихал в рот корку.

— Так, значит, техно не нравится, трэш-метал тоже. Что у нас остается?

— Все остальное? — спросила я.

— Все остальное… — медленно и неуверенно повторил Оуэн. — Ладно. А как тебе последняя песня? Где был металлофон.

— Металлофон?

— Ну да. Эйми Декер. Вначале играл контрабас, потом пели йодлем, [3] а…

— Йодль? Это так называется?

— Что, и йодль тебе не нравится?

И так до бесконечности. В общем, страсти кипели, но я оставалась спокойна и каждый день с нетерпением ждала встречи с Оуэном, хотя и не признавалась в этом даже самой себе.

Кроме того, что мы беседовали о раннем панк-роке, бигбэнде и сомнительных достоинствах техно, я все больше и больше узнавала о самом Оуэне. Он всегда любил музыку, но после развода родителей полтора года назад просто на ней зациклился. Расстались родители очень некрасиво и постоянно винили друг друга. Музыка стала для Оуэна спасением. Все менялось и заканчивалось, и лишь она оставалась неисчерпаемой.

— Когда родители не разговаривали, — сказал как-то Оуэн, — посредником между ними становился я. Они твердили мне друг про друга всякие гадости. Если я соглашался, то соответственно кто-то обижался. Если нет, считалось, что веду себя предвзято. Никак не выкрутиться!

— Тяжело тебе приходилось, — сказала я.

— Отвратительно. Именно тогда я по-настоящему увлекся музыкой. В особенности малоизвестной. Никто ее не слышал, соответственно не мог повлиять на мое мнение. И не было музыки «правильной» и «неправильной». — Оуэн отмахнулся от мухи. — К тому же примерно в это время в Фениксе в колледже было свое радио «Кей-экс-пи-си», и я им очень увлекся. Там вечерами по выходным работал один диджей… Он все время ставил очень серьезные и малоизвестные песни, например племенные, панк-рок. А в некоторых целых пять минут просто капала вода из крана.

— Да ладно? — удивилась я. Оуэн кивнул. — И ты считаешь, что это музыка?

— Не всякий ее поймет. — Он взглянул на меня. Я улыбнулась. — Но в этом-то вся соль. Такая музыка была для меня чем-то неизведанным. Я записывал названия композиций, а затем искал их в магазинах или в Интернете. И отключался от происходящего дома. К тому же музыкой легко можно было заглушить крики внизу.

— Они сильно кричали?

Оуэн пожал плечами:

— Не то что б сильно, но иногда случалось. Но, честно говоря, молчание было хуже.

— Хуже криков? — спросила я.

— Намного. — Оуэн кивнул. — Когда ссорятся, ты хотя б понимаешь, что происходит, ну, или догадываешься. А вот когда молчат… Кто знает, что у них на уме? Тишина ведь иногда такая…

— Громкая, — закончила я за него.

— Точно, — подтвердил Оуэн.

В общем, тишину он ненавидел. Кроме нее, не любил арахисовое масло (слишком сухое), врунов (понятно почему) и тех, кто не дает чаевые (за доставку пиццы, видимо, плохо платят). И я еще не все знала. Как-то сказала, что, возможно, из-за курсов «Управления гневом» Оуэн четко знает, что его выводит из себя.

— А ты нет? — спросил он.

— Нет, хотя должно же быть что-то или кто-то.

— Например?

Я невольно взглянула на Софи — она сидела на своей скамейке и болтала по сотовому. Но вслух произнесла:

— Музыка в стиле техно.

Оуэн рассмеялся:

— А если серьезно?

— Не знаю… — я подняла оставшуюся от бутерброда корку, — наверно, мои сестры. Иногда.

— Что еще?

— Не знаю, — сказала я.

— Да брось! Думаешь, я поверю, что тебя бесят сестры, музыкальный жанр и больше ничего? Так не бывает. Ты не человек, что ли?

— Может, я просто не такая злюка, как ты?

— Злюк, как я, не бывает, — заметил Оуэн, нисколько не обидевшись. — Это точно. Но и тебя должно что-то бесить!

— Ну не знаю я что! Ничего не приходит в голову! — Оуэн сделал недовольное лицо. — И что значит, злюк, как ты, не бывает? А как же «Управление гневом»?

— Оно-то тут при чем?

— Тебя должны были там научить не злиться.

— Не должны были.

— Как это?

Оуэн покачал головой:

— Человек не может не злиться. На «Управлении гневом» учат направлять злобу в нужное русло, а не бить людей на парковках.

Раньше я сомневалась, но теперь знала наверняка: Оуэн всегда говорит правду. Задашь вопрос — получишь ответ. Вначале я постоянно проверяла Оуэна, спрашивала, что он думает о моей одежде («Не твой цвет» — речь шла о новой кофточке персикового цвета), первое впечатление обо мне («Слишком идеальна, не подойдешь!») и есть ли у него девушка («В настоящий момент нет»).

— А у тебя есть хоть какие-нибудь секреты? — спросила я как-то, когда Оуэн сказал, что хотя моя новая стрижка неплохая, но все-таки коротковата. — Которые ты никому не откроешь?

— Ты сама меня спросила, — заметил Оуэн, беря крендель, лежащий на сумке между нами. — Зачем, если не хочешь знать правду?

— Я не про волосы! А в целом. — Он взглянул на меня с сомнением и проглотил крендель. — Серьезно. Тебе никогда не приходило в голову, что, может, чего-то говорить не стоит?

Оуэн задумался:

— Нет, не приходило. Я тебе говорил уже: не люблю врунов.

— Это не вранье. Просто умалчивание.

— А в чем разница?

— В первом случае ты обманываешь, а во втором — не говоришь правду вслух.

— Да, — Оуэн отправил в рот еще один крендель, — но все равно участвуешь в обмане. Просто про себя, так ведь?

Я посмотрела на него задумчиво и медленно произнесла:

— Ну, не знаю, не знаю…

— На самом деле умалчивание еще хуже. Нужно хотя б себе говорить правду. Ведь если не можешь себе доверять, тогда кому?

Я ничего не сказала Оуэну, но он сильно на меня повлиял. Я поняла, как часто говорю неправду, пусть и не со зла, как о многом умалчиваю… И как здорово хоть с кем-то быть искренней! Пусть даже в вопросах музыки. И не только.

Однажды на большой перемене Оуэн положил на настил рюкзак, вынул из него пачку дисков и протянул мне:

— Держи.

— Это мне? А что на них?

— Все подряд. Хотел записать больше, но сломался дисковод. Получилось не так много.

«Не так много» значило десять. Я просмотрела первые четыре — у каждого название: «Настоящий хип-хоп», «Песнопения и морские песни (избранное)», «Хороший джаз», «Певцы, которые на самом деле поют». Под ними аккуратным почерком написаны названия композиций. Накануне мы очень горячо обсуждали стоунер-рок, и Оуэн решил, что, возможно, мои знания музыки (цитирую) столь «малы и ограниченны», поскольку я просто никогда не слышала ничего хорошего. Вот он и решил заняться моим образованием: принес «учебник», состоящий из разных частей.