Худловары - Шелли Мерси (хороший книги онлайн бесплатно txt) 📗
Интернет частенько работает как «тот свет», с которым налажена хорошая связь. Каждый может получить воздаяние по вере его, не дожидаясь полного ухода. Стоит лишь опубликовать в Сети какой-нибудь манифест, и ты обязательно получишь отдачу в самом ближайшем будущем.
После «Арт-Тенет» я уже не рвался пропагандировать сетературу. Мне хватало сумасшедших, которые присылали на конкурс тексты в пять мегабайт и с редким упорством переспрашивали, как мне понравилось. От такого волей-неволей промелькнет мысль, что некоторым писателям был бы полезен даже ГУЛАГ.
Похожие проблемы возникли у Житинского с его манифестом виртуальности. Вроде бы он грамотно проанализировал свой облом с Катей Деткиной. Невзирая на это, из всех моих знакомых он чаще всего попадал в смешные истории с виртуалами.
Однако чувство юмора рок-дилетанта всегда его спасало. И в конце концов он сам, преодолев последние заблуждения о «морали», создал отличную подделку. Причем на международном уровне.
Дело было в Швеции в 2005-м. Житинского с Горчевым пригласили выступить на тамошней книжной ярмарке. Но Горчев не поехал. А швед, который пригласил их, опоздал на мероприятие. Между тем ведущий уже объявил на непонятном шведском следующий номер программы. Прозвучали фамилии двух великих русских писателей. Житинский вышел к микрофону.
– Мистер Горчев? – спросили его.
Наверное, в этот момент в голове Житинского разом захохотали все виртуальные девочки, которые дурили его долгие годы в Интернете. И он им отомстил.
– Да, мистер Горчев.
– А где мистер Джитински?
– А хуй его знает, – ответил Житинский, быстро входя в роль Горчева.
Потом он взял микрофон и сообщил публике на ломаном английском, что стихи пишет редко, но недавно удалось написать одно приличное. И с выражением прочел пастернаковский «Август».
Говорят, сейчас в Швеции готовят к изданию полное собрание стихотворений Горчева и вообще очень заинтересовались русской поэзией. А поскольку Нобелевку куют именно шведы, перспективы у Горчева самые радужные.
Виртуальные девочки догнали и меня. Как-то в конце 90-х я узнал, что в старинном кинотеатре «Ленинград», где я даже ни разу не был, идет японский фильм «Весна». В то время фильмов о Сети было немного: всю классику типа Hackers, The Net и Nirvana можно было за одну ночь просмотреть. И каждый новый смотрелся с удовольствием.
Фильм оказался и вправду что надо. Парень и девчонка знакомятся в чате, долго ведут переписку, параллельно у каждого своя жизнь со своими заморочками. Но в финале они проходят через все заморочки и встречаются вживую. Хороший фильм, без голливудовщины, со своей глубиной.
И вот, в самом конце, когда герои уже идут навстречу друг другу по платформе, мое воображение пустило сопли. Я решил, что осознал сверх-идею фильма. И остальные, кто его посмотрел, тоже осознали, решил я. И сейчас, когда зажгут свет, каждый по-новому посмотрит на тех незнакомцев, которые сидят рядом. Может, кто-то даже познакомится на почве этих открытий.
Сам же я был в исключительной ситуации, поскольку вошел в зал после начала фильма, в темноте. Сиденье нашел на ощупь, с краю, никого в зале еще не видел. Так что, развивая свой романтический бред, я представил, что после включения света обнаружу на соседнем ряду… Ну, например, одну из своих виртуальных питерских знакомых, с которыми пока не виделся.
В то время я еще тешил себя принципом «абсолютной романтики»: мол, настоящие родственные души должны быть связаны именно этим тонким «родством душ», а не географией и прочими внешними факторами. Истории типа «влюбился в одноклассницу» или «женился на коллеге по работе» отметаются как пошлость. А Сеть зато оказывается тем каналом, через который можно найти «родственную душу» по самым неформализуемым признакам родства. В полном отрыве от прочих поверхностных атрибутов.
Короче, было несколько девчонок, с которыми я флиртовал через Сеть. О трех или четырех из них я даже знал, что они в нашем городе живут. И было бы вполне логично, если бы кто-то из моих сетевых собеседниц пришел на фильм по такой актуальной сетевой теме…
Когда фильм кончился и включился свет, кинозал оказался набит старушками. Сотня морщинистых отечественных старушек в небольшом кинотеатре – после сверхсовременного японского фильма про подростков, треплющихся через Сеть! Я был самым молодым в зале, остальные были старше меня и героев фильма как минимум лет на двадцать! Так в ужастиках слишком сладкая романтика резко переходит в кошмар – как будто девицы-виртуалки из моих мечтаний в самом деле пришли на фильм, но за время сеанса все резко постарели! Когда я в толпе старушек плелся к выходу, сзади меня две бабуси мерзко захихикали – будто знали, как я обломался.
Свет вырубается неожиданно и весь. Как раз в тот момент, когда я прикнопливаю над рабочим местом очередной План Делов. Полная темнота, только зеленая лампочка горит в телефоне – оказывается, уже поздний вечер. Все замирают в креслах. Слышится мат тех, кто не успел сохраниться. «Все, нашей профессии больше не существует», – шутит кто-то из дизайнеров.
На ощупь выхожу в коридор. Там уже бродят с фонариком у распределительного щитка, пытаясь его открыть. Сейчас все выйдут курить на лестницу. Но пока тут никого нет, только один сигаретный огонек в углу. Спрашиваю у темноты закурить. Вспышка зажигалки освещает улыбающееся лицо незнакомца, он замечает: «А ты сигарету не тем концом вставил…»
Если ежедневно ходишь на работу в интернет-компанию, такие возвращения в реальность быстро забываются, когда возобновляется работа. Другое дело, если компания дает дуба. Ломка накатывает вроде бы незаметно, но забирает конкретно. Весной 98-го наша веб-студия в «Невалинке» отбросила клавы не на разовое отключение света, а насовсем.
Поначалу возвращение в аналоговый мир даже приятно. Конечно, чувствуется «голод» – как-то неуютно без этой кучи писем, новых сайтов, даже без глупых реплик в форумах, без скандалов. Но постепенно внешний мир снова заполняет поле зрения. Вспоминаешь, что кого-то давно не видел, что сто лет не играл в теннис… И не то что не рисовал – уже полгода руки не доходят вставить в рамку последнюю летнюю пастель.
Снова записываешь в бумажных блокнотах полузабытые стихи. Покупаешь на день рожденья брату чернильную ручку и вспоминаешь, как давно не писал чернилами. Наверное, со школы, да и там в старших классах мы уже перешли на шариковые. В кисти дурацкое ощущение из-за частой работы с мышкой. Но почерк тот же: ровный, лишь кое-где взбрыкивает завитками.
Во множестве рецензий на фильм Гринуэя «Записки у изголовья» я так и не нашел упоминания самой главной метафоры, на которой построено это кино. У японцев времен Сэй Сёнагон почерк был показателем чувственности. Отсюда – совершенно особый символизм: девушка, пишущая стихи на коже любовника. Но что знают о почерке современные кинокритики, живущие на клавах? Знакомая американка, изучавшая древнюю Японию, написала по мейлу: «Ну и как тебе мои буковки, достаточно сексуальны?» Увы, милая, буковки твои – никак. А вернее, как у всех. Белые на черном в Юниксе, черные на белом в Виндах. У современников сексуальность – это частота движений, измеряется в Херцах. То ли дело, когда снова пишешь чернилами! Не спеша, красиво.
Но потом приходит и другое. «Ты чего такой молчаливый нынче?» Вокруг шумит вечеринка, а я умираю со скуки. Нет, я вроде бы не маньяк, обратно к компу не рвусь. Просто будущее распределено неравномерно, как заметил Гибсон. И резко возвращаться в прошлый век нелегко.
«Короче, врезаются два шестисотых мерса…» – «Говорят, четвертый “Чужой” вышел…» Будь я в Сети, это было бы прервано на первой же фразе. Уже слышал, неинтересно, not of my business – и моментально удаляешь, закрываешь окно. И переходишь на другое. Хотя бы вот на этот джаз, что доносится из приемника.
Я мысленно приглушаю окружающих, а на джаз «щелкаю мышкой». Пока только мысленно, потому что какой-то урод уже подошел к приемнику и крутит ручку. Теперь вместо джаза – Пугачева. Она просит, чтобы я позвал ее с собой, «…ня …ня …бя…» – доносятся рифмы. Мало того, этот тип еще и направляется ко мне. Ну так и есть, спрашивает: «Как дела?» Да не хочу я ему рассказывать, как дела! Тем более что он-то хочет рассказать мне о своих, а не о моих слушать! А я бы сейчас вырубил всех окружающих, а джаз бы врубил снова, дослушал. А уж потом бы всех вернул обратно и рассказал бы про дела. Как в Сети – без прерываний, без цензуры, и именно тогда, когда я сам хочу.
