Сын - Майер Филипп (книги TXT) 📗

– В грудь, что ли?..

– Стреляй в шею. И целься пониже, а то она может наклониться.

Натягивая тетиву, я почувствовал себя увереннее – животное все еще стояло неподвижно, – но, заслышав звук спускаемой тетивы, олениха припала к земле и стремительно прыгнула. Каким-то чудом стрела все-таки достигла цели, но лишь оцарапала. И олениха, задрав хвост, умчалась прочь.

– Йии, – раздосадовано покачал головой самый маленький. – Тиэтети тса авину [49].

– Что теперь делать? – вздохнул я.

– Аиту, – ответил старший. – Очень плохо. Придется выслеживать ее целый день.

Все остальные дружно вздохнули.

Мы спустились к реке, поискали черепах, поставили несколько капканов, а когда старшие решили, что олениха уже успокоилась и начала слабеть от потери крови, двинулись по ее следу – четыре пятнышка крови и содранный с бревна клочок мха. Примерно в полумиле она прилегла, обессилев, но мы спугнули ее, вонзив еще три стрелы. Еще немного подождали, никуда не спеша, и, когда вновь отыскали ее, олениха была уже мертва.

– Это нечестно, мы же подманили ее, – сказал я.

– Тогда в следующий раз подбирайся ближе и ударь копьем.

– Или ножом.

– Или иди на медведя.

– Да ладно, я же просто сказал про манок.

Старший нетерпеливо отмахнулся.

– Нам велели добыть оленя, Тиэтети, и воины рассердятся, если мы вернемся с пустыми руками. В следующий раз постарайся перебить зверю хребет, чтобы нам не пришлось таскаться за ним весь день напролет.

– Еще неплохо разорвать крупную артерию.

– Ты все время крутишь пальцами, – сказал восьмилетний малыш, натягивая воображаемый лук. – Надо держать их подальше от тетивы.

– Тебе же показывали, – напомнил старший.

Я угрюмо молчал.

– Если теребить тетиву, ни за что не попадешь куда надо.

– Я отлично стреляю из ружья, спросите Тошавея.

– Тогда ступай отыщи зеленых веток, Мистер Отличный Стрелок.

Мальчишки сами мастерили себе луки и стрелы, но настоящее оружие делали старики, бывшие воины, те, кто слишком плохо видел и слишком медленно двигался, чтобы участвовать в набегах. Или силы их иссякли, или, трудно поверить, они устали убивать и хотели провести остаток дней, создавая красивые вещи.

Лучшие луки делали из ветвей маклюры, хотя ясень, шелковица и гикори тоже годились, а для стрел – кизил. Мы носили с собой крупные зерна охапуупи [50] и сажали их везде, где они могли прорасти. И так поступали все воины всех племен сотни, а может, и тысячи лет, и потому маклюра росла повсюду на равнинах. Пареа, гикори, тоже важное растение. Отыскав где-нибудь рощицу, мы обрезали ветви почти до самой земли. По весне каждый подрезанный орех давал дюжину новых идеально ровных побегов, из которых получались отличные стрелы. За этими «рощами стрел» присматривали, обрезая деревья бережно и экономно, чтобы не повредить.

За обычный лук – лучшего качества, чем любой нынешний фабричного производства, – давали лошадь. Верхнее и нижнее плечо лука должны распрямляться с равной силой, после того как тетива натянута на определенное расстояние, – тонкая работа. За необычный лук, богато украшенный или очень хорошего качества, можно было отдать две или даже три лошади. Наши луки были примерно ярд в длину (довольно короткие по сравнению с оружием восточных племен, но в отличие от них мы стреляли с лошади) и снаряжены тетивой из позвоночной жилы оленя или бизона. В тяжелые времена мастерам приходилось делать луки быстро; если дела шли неплохо – воины не погибали в схватках и их оружие не доставалось врагу, – у стариков было достаточно времени, чтобы луки их работы вошли в легенды.

Точно так же со стрелами. Она должна быть прямой, нужной длины и прочности, а оперение идеально ровным и сбалансированным; на одну уходило полдня – при том, что не меньше двух дюжин стрел мы тратили всего за минуту боя. Древко выпрямляли, полировали, балансировали. Кривая стрела все равно что ружье с гнутым стволом. В разгар битвы, когда приходилось выпускать стрелы очень быстро, команчи с легкостью стреляли на пятьдесят ярдов, а если была возможность не спешить, то и на целую сотню ярдов. Я однажды видел, как Тошавей прикончил антилопу на расстоянии фарлонга. Первая стрела пролетела выше (но упала так тихо, что животное даже ухом не повело), вторая немного не долетела, но тоже в полной тишине, и, наконец, третья вошла точно между ребер.

Тетиву почти всегда делали из жил, которые позволяли пускать стрелы быстрее, но в сырую погоду на них нельзя было положиться. Кое-кто предпочитал тетиву из конского волоса – не такую быструю, но надежную в любых условиях, а еще были воины, которые мастерили тетиву из медвежьих кишок.

Лучшее оперение получалось из перьев индюка, но перья совы и сарыча тоже были хороши. Орлиные и соколиные перья никогда не использовали, потому что они портились от крови. В древке идеально ровной стрелы прорезали желобок. Мы делали два желобка, а липаны – четыре. Это нужно было для того, чтобы кровь из раны продолжала течь, и заодно предохраняло стрелу от деформации.

Наконечники стрел для охоты закрепляли вертикально, потому что ребра у зверей расположены вертикально. А у боевых стрел лезвия наконечников параллельны земле, как ребра у человека. На охотничьих стрелах наконечники закрепляли намертво и засечек на древке не делали, чтобы легко можно было извлечь стрелу из тела зверя и еще не раз ее использовать. Наконечники боевых стрел крепились еле-еле, чтобы при попытке вытащить стрелу наконечник застрял в теле врага. Если вас ранили боевой стрелой, ее нужно протолкнуть сквозь рану насквозь и вытащить с другой стороны. В те времена о таких вещах знали все бледнолицые, но они не догадывались, что для охоты мы использовали совсем другие стрелы.

Племена равнины прикрепляли к своим стрелам по три пера, а восточные племена чаще всего два; за это мы их презирали, потому что такие стрелы хуже попадали в цель. Но восточных индейцев это нимало не беспокоило, все равно каждую неделю они получали от бледнолицых свою долю мяса и постоянно были пьяны в стельку, приговаривая, что уж лучше им лежать в земле вместе с предками.

Время от времени я замечал немецкую девчонку, которую захватили вместе со мной. Почти у всех индейцев были рабы или пленники в услужении, мексиканские мальчишки и девчонки, ведь чаще всего набеги совершали именно на соседнюю Мексику. Налог, который брали команчи с этой земли, рассчитывался по другому тарифу – целые деревни в одну ночь стирали с лица земли, – так что техасцам не кому было жаловаться.

Белых пленников тоже было немало, в основном из поселков рядом с Далласом, Остином и Сан-Антонио, одного парнишку захватили где-то далеко в Восточном Техасе, ну и конечно, пленники из других племен. Поскольку мне предстояло великое будущее, я избегал общения с этими жалкими людьми.

Я нарушил это правило только ради немецкой девчонки по имени Сухиохапиту, что означало Желтые Волосы Между Ног. Но обычно она отзывалась на просто Желтые Волосы. Не знаю, кем она была в прошлой жизни, что значила для своих близких, но для команчей она стала невидимкой, недочеловеком. Днями напролет она скоблила шкуры, таскала воду и дрова, выкапывала тутупипе [51] – в общем, делала то же самое, что и я первые полгода. Но для нее выхода из этого круговорота не было.

Как-то весной я наткнулся на нее на пастбище. Выглядела она неплохо, вот только для белой женщины была непривычно мускулистой, да, пожалуй, не помешало бы чуть больше жирка на боках. Вдобавок у нее, кажется, развивалась водобоязнь. Во всяком случае, я издалека учуял исходящую от нее вонь, а спина была усеяна мохтоа [52], как будто она уже несколько месяцев не мылась.