Монсеньор Кихот - Грин Грэм (читать книги полностью без сокращений .txt) 📗
Пытаться молиться, когда ты не в силах выжать из себя ни слова, показалось ему лишней тратой времени, и он оставил свои попытки, постарался вообще ни о чем не думать, ни на что не обращать внимания, погрузиться в полнейшую тишину, и через какое-то время действительно почувствовал, что стоит на пороге Ничего, от которого его отделяет всего один шаг. Потом большому пальцу на ноге стало особенно холодно от каменных плит собора, и он подумал: «У меня продырявился носок». Право же эти носки — и почему только он не настоял на шерстяных? — хоть он и приобрел их в роскошном магазине, которому покровительствует «Опус деи», не стоят того, что он заплатил.
Отец Кихот перекрестился и вернулся к Санчо.
— Хорошо вы помолились? — спросил его мэр.
— Я совсем не молился.
Они оставили «Росинанта» на стоянке и наугад побрели по улицам. Около самого Бурго-Нуево они обнаружили обувной магазин. Раскаленные плиты тротуара жгли ноги отцу Кихоту — дырка на левом носке, из которой торчал большой палец, значительно увеличилась. Это был совсем маленький магазинчик, и хозяин с удивлением уставился на ноги отца Кихота.
— Мне нужны черные ботинки тридцать девятого размера, — сказал отец Кихот.
— Сейчас, сейчас, присядьте, пожалуйста. — Хозяин достал пару ботинок и опустился перед отцом Кихотом на колени.
А отец Кихот подумал: «Я точно статуя святого Петра в Риме. Он, что, сейчас поцелует мой большой палец?» Он рассмеялся.
— Что тут смешного? — спросил мэр.
— О, ничего, ничего. Просто подумалось.
— Кожа у этих туфель очень мягкая и тонкая, ваше преосвященство.
— Я не епископ, — сказал отец Кихот, — только монсеньор, да простит меня бог.
Владелец магазина надел ему ботинок на ногу с целым носком.
— Если монсеньор соблаговолит сделать несколько шагов…
— Я уже достаточно нашагался по Леону. Тротуары у вас такие жесткие.
— Еще бы они не показались вам жесткими, монсеньор, — без ботинок-то.
— Эти ваши ботинки очень удобные. Я их беру.
— Хотите, чтобы я их завернул, или вы в них пойдете, монсеньор?
— Конечно, в них пойду. Вы что, думаете, _мне хочется_ ходить босиком?
— Я подумал, может… Ну, я подумал, может, вы наложили на себя епитимью…
— Нет, нет, боюсь, я далеко не такой святой человек.
Отец Кихот снова сел и подставил хозяину ногу с торчавшим из носка пальцем, и тот осторожно, даже с известной почтительностью, упаковал палец в носок, затем надел ботинок. Ему явно не приходилось до сих пор вступать в контакт с голым пальцем монсеньора.
— А другие ботинки? Монсеньеру не надо их завернуть?
— Какие другие ботинки?
— Те, которые монсеньор сбросил.
— Я их не бросал. Это они бросили меня, — сказал отец Кихот. — Я даже не знаю, где они. Наверное, сейчас уже далеко. В любом случае, ботинки были старые. Не такие хорошие, как эти.
Хозяин проводил отца Кихота и Санчо до порога. У дверей он попросил:
— Благословите, монсеньор!
Отец Кихот начертал в воздухе крест и что-то пробормотал. А на улице заметил:
— Слишком уж он был почтителен — не люблю я такое.
— Обстоятельства были не совсем обычные, так что, боюсь, он скорей всего запомнит нас.
По пути назад, к «Росинанту», им попалась почта. Отец Кихот вдруг остановился.
— Что-то я волнуюсь, — сказал он.
— Не без оснований. Если этого мерзавца, которого мы спасли, поймают и он заговорит…
— Я думал не о нем. Я думал о Тересе. У меня в голове словно набат гудит, возвещая беду. Мы ведь так давно уже отсутствуем.
— Четыре дня.
— Не может быть. Мне кажется, по крайней мере месяц. Пожалуйста, разрешите, я позвоню.
— Валяйте, но только быстро. Чем скорее мы уедем из Леона, тем лучше.
К телефону подошла Тереса. Не успел отец Кихот и слово сказать, как она в ярости рявкнула:
— Отца Эрреры нет, и я не знаю, когда он будет. — И повесила трубку.
— Что-то _в самом деле_ неладно, — сказал отец Кихот. Он снова набрал номер и на этот раз тотчас произнес: — Это отец Кихот, Тереса.
— Слава тебе, господи, — откликнулась Тереса. — Где это вы?
— В Леоне.
— А где это?
Мэр сказал:
— Не надо было ей говорить.
— Что вы там делаете, отче?
— Звоню тебе.
— Отче, с епископом ужас что творится.
— Он что, заболел, бедняга?
— Он очень гневается.
— А что случилось, Тереса?
— Да он уже два раза звонил отцу Эррере. И оба раза они разговаривали по полчаса — даже не подумали, как дорого это будет стоить.
— Но о чем же, Тереса?
— Да о вас, конечно. Они говорили, что вы рехнулись. Говорили, что вас надо засадить в сумасшедший дом, чтобы спасти честь Церкви.
— Но почему? Почему?
— Жандармы из-за вас всю Авилу прочесали.
— А меня не было в Авиле.
— Они это знают. Они говорили, что вы — в Вальядолиде. И сказали, что вы поменялись платьем с красным мэром, чтобы удрать.
— Это неправда.
— Они думают, вы, наверно, снюхались с этими сумасшедшими басками.
— Тебе-то откуда все это известно, Тереса?
— Вы, что же, думаете, я дам им пользоваться вашим телефоном и не оставлю дверь в кухню открытой?
— Дай-ка я поговорю с отцом Эррерой.
— Только ничего ему не выбалтывайте, — сказал Санчо. — Ничего.
— А отца Эрреры нету. Он еще вчера до света уехал к епископу. А епископ в такой вошел штопор, что не удивлюсь, коли он самому Святому Отцу позвонит насчет вас. Отец Эррера сказал мне, что Святой Отец страшно ошибся, когда назначил вас монсеньером. А я сказала ему — нечего богохульствовать. Святой Отец не может ошибиться.
— Да нет, Тереса, может — немножко. Надо мне, видно, сейчас же возвращаться домой.
— Нельзя вам, отче. Жандармы уж всенепременно тут же вас сцапают, и вы до конца своих дней просидите в сумасшедшем доме.
— Но я же нисколько не сумасшедший — во всяком случае, не больше, чем отец Эррера. Или епископ, если уж на то пошло.
— А они скажут, что вы — сумасшедший. Я сама слыхала, как отец Эррера сказал епископу: «Надо его держать подальше от греха. Ради блага Церкви». Так что не возвращайтесь, отче.
— Прощай, Тереса.
— Так вы не вернетесь?
— Мне надо это обдумать, Тереса. — А мэру отец Кихот сказал: — Жандармы говорили с епископом, а епископ — с отцом Эррерой. Они считают, что я сумасшедший.
— Ну, особой беды в этом нет. Вашего предка ведь тоже считали сумасшедшим. Возможно, отец Эррера поступит, как каноник, и начнет жечь ваши книги.
— Не дай бог. Мне надо домой, Санчо.
— Вот это как раз и докажет, что вы сумасшедший. Нам надо быстро убираться отсюда, но не в Эль-Тобосо. Не следовало вам говорить Тересе, что вы в Леоне.
— Ну, у нее рот на замке. Можете не волноваться. Ведь она даже мне не говорила, что эти ее бифштексы — из конины.
— Есть и немало другого, о чем следует поволноваться. Эти компьютеры нынче работают со скоростью света. Мы их немножко запутали, сменив номер на машине, но если гвардейцы заложили в машину ваш сан — жди беды. Придется вам снимать ваш слюнявчик и носки. Не думаю, чтобы много монсеньоров разъезжало в стареньком «сеате-шестьсот».
Они быстро пошли дальше, к тому месту, где оставили «Росинанта», и Санчо вдруг произнес:
— Пожалуй, надо нам бросить машину и сесть на автобус.
— Но мы же ничего плохого не сделали.
— Опасно не то, что мы сделали, а то, что мы сделали по их мнению. Если читать Маркса теперь уже не преступление, то скрывать вора, ограбившего банк, — все еще преступление.
— Но он же не грабил банка.
— Ну, пусть ограбил магазин самообслуживания — все равно это преступление прятать его в багажнике своей машины.
— Я не брошу «Росинанта». — Они как раз подошли к машине, и отец Кихот по-отечески положил руку на ее крыло, где была зазубрина, оставшаяся от столкновения с машиной мясника в Эль-Тобосо. — Вы знаете пьесу Шекспира «Генрих Восьмой»?
— Нет, я предпочитаю Лопе де Вегу.
