Сердце Анубиса - Бригадир Юрий (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
— Какие нехорошие рыжие, — с бесконечной иронией произнесла Лиса. — А прохожий — это кто?
— Прохожий — это…
Но тут раздался стук в дверь. И вошла Ирка. С бутылкой.
— Не помешаю?
— Нет, Ир, нет, — я кинулся за стулом. — Садись. Ешь, пей, гуляй. Лиса, где у нас рюмки?..
У Ирки — очень чистое лицо. Идеальная кожа. У Лисы, например, то там, то сям вечно вылезают веснушки. Она с ними борется. Когда веснушка исчезает, она испытывает состояние, близкое к оргазму. Я ей говорю — зачем, ты же ж солнышко, у тебя должны быть веснушки. Она говорит — иди в жопу, ты ничего не понимаешь. Как-то я ей говорю, есть такое древнее средство, еще египетские женщины использовали. Буквально, говорю, светлеет женская кожа на глазах. Ну и что это за средство, спросила Лиса. Маска, говорю, из мужской спермы. Ночью она меня будит. Слушай, говорит, а как? Что, говорю, как? Маску наносить? Объяснил. Он посмеялась, сказала — я подумаю. И уснула… Смешная Лиса. Веснушки у нее — как звездочки. Ну чего их трогать?
Ирка держится. Нормально держится. Светка и ее домой приглашала. Но не помнит ничего Васька. Вес набрал, пить, конечно не пьет. Забыл, видать, как это делается. Я у него был несколько раз. И заметил я в последний свой к нему приход, что не смирился его организм с этим. С амнезией этой сраной. Сидит Вася посреди комнаты в позе полулотоса и старые фотографии разбирает. На две кучки. Это вот помню. Это вот не помню. Но есть еще третья кучка, небольшая пока. И привиделся мне смысл…
Ирка пьет по-человечески. Не то, чтобы любит это дело, но без равнодушия и с настроением. Доза, правда, невелика, но вполне запоминается. И уходят с ее личика через 15 минут на некоторое время думы думные. И остается смех — спасение наше. Юмор — дар богов. Собаки это узнали раньше людей.
— …Был у нас в институте студент по кличке Батон. Небольшого роста, но шустрый!.. У него вся жизнь — сплошной анекдот. И вот как-то он женится, все путем, свадьба, трали-вали, и все такое. Приходит как-то в понедельник с огромным синяком. Да синяк-то какой-то уж больно неприличный. Это что — спрашиваю. Светка, говорит. Жену, то есть его Светкой зовут. Молодые, горячие. Понятно все. Но оказалось — не история, а малина. Рано утром в понедельник уезжают они на электричке из своей деревни учиться. Она — в мед. Он — в сельхоз. А жили они вместе с его родителями. Полдома им отделили. И вот утром к двери Батон подбегает — стоит его Светка и натягивает сапог. Грациозно так стоит. Попку оттопырила. Ножку вытянула. И захотелось Батону исполнить свой супружеский долг немедленно. Ну, то есть прям сейчас. 5-6 минут у них еще в запасе было. Но на кровать — это уже не успеешь. И Батон ласково так задирает у ней все что надо и все что надо приспускает. Светка — не против. Не чужой, как никак. Муж, все таки. И горячий, как жеребец. И стоит она с сапогом в руке, наклонившись вперед и постанывает. А тут его папа. Он — заядлый охотник. Промок на зорьке, уток доставая. В ноль промок. Сапоги чуть в болоте не потерял. И решил вернуться. Сапоги на штакетник повесил, чтобы вода стекала, куртку там, свитер — все развесил. А ружье в руках несет, поскольку вещь ценная. Зауэр. Три кольца. А раз он без сапог — то его не слышно. И открывается, значит, дверь настежь. И видит папа родный картину — не приведи господь. И глаза Светкины бездонные видит. И недоумение на лице сыночка бестолкового. И роняет папа ружье. И закрывает тут же дверь обратно, чтобы не мешать великому акту любви. Что он еще мог сделать? Разгибается Светка. Берет сапог поудобнее. И бьет Батона с оттягом что есть силы по самой что ни на есть морде каблуком. Вот ведь любовь что делает…
Ирка смеется. И Лиса тоже. Лопают шоколад безостановочно и вижу я — хорошо им. Пусть так и будет.
— Или вот еще. Только тут без матов никак. В конце будут, приготовьтесь. Первый курс. Живем вчетвером в комнате. Общежитие. Под нами — точно такая же комната. Наши девчонки там. Умницы, красавицы, скромницы и все такое. А стояк-то, труба отопления, проходит через все этажи. И выкрашивается в месте прохода цементная пробка. Образуется дырка — пять на пять. Сантиметров, в смысле. Нам что, у нас всегда шумно — ничего у них не слышим. Они там вяжут, уроки делают, мечтают. Мы тут пьем, гуляем и темы у нас для обсуждения — известные. И песни — тоже. И анекдоты — женщины вообще таких не понимают. Мать, перемать и все такое. А у нас из четверых — только трое. Четвертый — Сережа, по прозвищу Ангел. Лицо одухотворенное такое, глаза ярко-ярко голубые. В больнице он лежал в это время. От гонореи лечился. Пакостный, гад — спасу нет. Но на вид — ангел. Отсюда и прозвище. Девчонки его всегда нам в пример ставили. Видите, какой Сережа аккуратный, вежливый, как он мило улыбается. И бреется, в отличие от вас, уродов, каждый день. Враки. Он вообще не брился — не росли у него волосы. Терпели девчонки дня два. Потом поднялись наверх и устроили комсомольское собрание. Мы эту дырку тут же зацементировали и еще сумками закидали. Но имидж, как говорится, того. Уже все. Клеймо. Здравствуй, Сережа, они там тебя, эти скоты, не обижают? Зря ты к этим уродам поселился. Испортят они тебя. Чего там портить? Нормальный мужик. Как все. А что милый — ну так это так, временно.
До стипендии два дня оставалось. Жрать хотелось — хоть вешайся. Уже неделю не пили. Кто это выдержит? Висел у нас за форточкой замороженный гусь в авоське. И тут мне приходит перевод. Денежный. Немного, но вовремя. Один урод в магазин кинулся. Другой — картошку в соседнем блоке выпрашивать. Третий урод, я, то есть, пошел гитару искать. А Сережа, не урод — полез за гусем. Снимает авоську с гвоздя. И не может удержать. И летит гусь вниз. Смотрим вниз — лежит на снегу. Тихо лежит. Беги, говорим, скотина, за гусем. Ангел в тапочках бежит вниз сломя голову. Выбегает на улицу. Ан — нет гуся. 14 секунд. Рекорд. Другой бы орал, матерился. А подлец Сережа — заржал, как конь и пошел на верх, предвкушая немую сцену из «Ревизора». На какой-то ступеньке тапочек у него с ноги слетел. Он вернулся за ним. И перепутал из-за этого этажи.
У девчат — идиллия. Вяжут, Тургенева читают, письма пишут, перышки чистят. Открывается дверь. Врывается Ангел. Идет на середину комнаты. Делает крайне неприличный жест. И говорит:
— А вот хуй вам, а не гуся!!!!
Немая сцена, конечно, была… Но в другом исполнении.
Ирка уже смеялась просто неприлично. Вытерла слезы. И опять засмеялась. Потом мы еще попели. Романсы там, бисер разный. Лиса сидела рядом и кусала меня за плечо. От избытка чувств. Потом Ирка сказала:
— Пойду я. В гостях хорошо, а дома лучше. Спасибо тебе, Алкаш.
Я проводил ее до двери. И на глазах у Лисы поцеловал ее нежно в губы.
— Это тебе от Васьки. Он сам не помнит пока. Спасибо тебе.
— За что?
— За него. Не лишай ближнего надежды… Ничего не сказала Грустная Лиса. Только впилась долгим поцелуем в губы, только что целовавшие другую женщину. И упало на нас облако. И погас свет. Никогда не ревнуй. В этой жизни есть и другие. И они тоже — дети Бога. И они тоже хотят БЫТЬ. Будь щедрым. Лиса поняла это.
…Кровать в общежитии — это еще то чудо. На нем одному-то спать — и то неудобно. А вдвоем — вообще труба. А если в смысле секс — то уж лучше без всяких кроватей. Мы кинули оба матраца — и Лисы, и Людкин — на пол. И получилась сносная поляна. И не скрипит.
— …Можешь написать мне маленькое письмо?
— Прямо сейчас?
— Да. Я буду засыпать, а ты… это… пиши. Если я засну — ты все равно пиши. Я ведь слышу тебя даже во сне.
…Мне иногда кажется, что я утопленник, а вода течет мимо и вверху проносятся корабли. Такое синее состояние души. Оно, конечно, ближе к печали, чем к радости, но он притягивает, оно нравится. Я благодарен тебе просто за то, что ты есть. За то, что есть твое тело, твои руки, твои глаза, твои волосы цвета солнца. Мне нравится, что у тебя целые, непроколотые мочки ушей, мне нравится, что ты большая, высокая и что руки у тебя меньше чем должны быть. А еще мне нравится как ты смеешься, и что ты умеешь смеяться, и что ты фотогенична. Мне даже нравится, что ты не умеешь бегать, потому что у тебя нет грации бегущего человека, но есть грация человека летящего. Летящий — это плывущий в воздухе. Вот почему мне иногда теперь кажется, что я — утопленник. Это синее, водоворотное состояние души не может существовать без далекой тени твоего тела, почти исчезающего в волнах. Время и расстояние искажают его, ты иногда вспыхиваешь, иногда сворачиваешься в призрак призрака. А толща воды бесконечна и солнце из-под воды выглядит тающим пятном света. И вечер ли, ночь — ты всегда на фоне этого пятна. Лучи солнца иногда проходят сквозь тебя и я чувствую их вкус, их запах, их теплоту. Это — почти радостное сумасшествие и остается молиться, чтобы Бог не дал мне разума увидеть все так, как оно есть на самом деле…
