Знаменитый газонокосильщик - Ланина Мария Михайловна (читать книги бесплатно .TXT) 📗
Раньше я несколько преувеличивал папины недостатки, но сегодня он проявил себя в полную меру. Он сообщает, что ездил в интернат и не ощутил там ничего тлетворного. Меня это не удивляет. Не сомневаюсь, что его чопорность обусловлена исключительно тем, что все свое детство он провел в викторианских работных домах.
— Ему там будет чем заняться, — говорит папа, когда я возвращаюсь домой и обрушиваюсь на него с упреками. — Спортивные занятия и система аттестаций. Уже не говоря о том внимании, которое будут уделять лично ему. А он нуждается во внимании. Ты же видишь, что с ним стало за последние несколько месяцев. Я знаю, что ты думаешь. Я понимаю, что ты хочешь, чтобы он был рядом. Я тоже хочу этого. Мне нравится, когда он рядом, но…
— Когда он рядом! Да ты говоришь о нем, как о собаке! — восклицаю я.
Папа заявляет, что не станет со мной разговаривать, если я буду на него кричать, хотя я даже голос не успел повысить.
Чарли на все это реагирует совершенно спокойно, словно его это не касается. Думаю, папа уже устроил ему промывание мозгов, потому что единственное, что его интересует, — сможет ли он взять с собой Медлюшку-Зеленушку.
Вечером я обнимаю Джемму, ощущая полное отчаяние. Что с нами будет?! Для того, чтобы стать хиппи, надо иметь деньги. Я бы хотел увидеть мир. Беллингдон для меня слишком мал. Люди ездят на сафари и потом жалуются, что у зверей там слишком мало жизненного пространства. А как обстоят дела с жизненным пространством Джея Голдена? Естественным местом обитания человека является весь земной шар, а меня запирают в одном микрорайоне.
Мы сидим в гостиной у Джеммы, и она говорит, что очень надеется, что в Шеффилде ей откажут, потому что не может себе представить, как будет жить без меня.
— Иди сюда, обнии еня, — говорит она. Джемма всегда глотает букву «м», когда у нее слезливое настроение.
— Я здесь. И ты еня обнии. — Похоже, мне тоже передалось это свойство.
— Я так счастлива со своим ежом. — Джемма считает, что я похож на ежа.
— И я страшно счастлив со своей Джем-Джем. — Я называю ее Джем-Джем, потому что она похожа на гигантскую панду.
Позвонил в «Макдоналдс» и сказал, что у меня болит живот. Эдди сообщает, что, когда я вернусь, придется принести справку от врача. «Если это пищевое отравление, я не хочу, чтобы ты заразил весь ресторан», — говорит он. Папа тоже спрашивает, что со мной случилось, и когда я ему отвечаю, его, наверное, посещает чувство вины, потому что он даже не набрасывается на меня.
— Да ладно, это еще не конец света, — говорит он. — Ты же знал, что рано или поздно это все равно произойдет. А чем скорее, тем лучше. Роксбург действительно очень хорошая школа. Хочешь, сыграем в бильярд? Я ведь еще никуда не делся.
Я отвечаю ему, что бильярд — это алкоголь XX века, поскольку он притупляет как подвижность мускулов, так и сознание, и вообще эту игру пора уже обложить налогом. Я поднимаюсь к себе, чтобы нахамить всем знаменитостям, но не могу придумать ничего остроумного, поэтому просто обзваниваю по папиному справочнику всех на «А» и «Б» и называю их пиздами. Потом ложусь и начинаю начинаю читать «Обнаженных и мертвых» Нормана Майлера, что погружает меня в еще большую депрессию. Это честный рассказ о жизни, смерти и хрупкости человеческого организма, который был написан Майлером, когда ему было двадцать три года. Всего двадцать три! Это нечестно! Я тоже хочу ползти через японские заграждения на тихоокеанском острове, пить вместе с боевыми товарищами на вымытом дождями бивуаке изюмную водку и думать, хватит ли мне сил выдержать следующее сражение. Меня уже тошнит от «Макдоналдса». Там нет боевых товарищей, а самое крутое, что мне приходится там делать, так это отдирать ногтями от пола засохшие корнишоны, которые невозможно отмыть тряпкой.
Теперь для того, чтобы отомстить, я собираюсь устроить своего Пижона на работу в «Макдоналдс». Он обезумеет, совершит вооруженный налет и из автомата расстреляет через окно раздачи моих коллег, которые посмели упрекать его в использовании не того соуса к рыбному филе.
Но с другой стороны, неужто я действительно должен проживать жизнь как какой-то умственно отсталый? Похоже, все катится в тартарары, и с этим надо что-то делать.
10 часов вечера.
Что такое происходит с нашими отцами? Папа Джеммы оказывается ничуть не лучше моего. Сегодня он устроил немыслимую сцену из-за пары капель масла, которые я оставил на его подъездной дорожке, когда подвозил Джемму домой. Я даже представить себе такого не мог. Он носился туда и обратно с ведром мыльной воды и повторял: «Это же масло! Само оно никуда не денется».
Похоже, его совершенно не волновало, что как раз в этот момент мы с Джеммой обсуждали перспективу превращения в изгоев общества. Сначала я старался не обращать на него внимание и сочувственно смотрел ему вслед, что, в сущности, не имело особого смысла, так как он каждый раз закрывал за собой дверь. Но чем дольше он причитал, тем труднее становилось сохранять невозмутимость, потому что я считаю невежливым проявлять безучастие к чужим переживаниям. Поэтому для того, чтобы его успокоить, я спросил: «Ну как там?»
— Это масло, его невозможно отмыть, — ответил он, с агрессивным видом снова наполняя водой ведро. Не успев выйти, он вылил его на дорожку и тут же вернулся за следующим. Я не мог позволить себе повториться, так как прошло всего несколько секунд со времени его последнего появления, но и не реагировать на происходящее было невозможно, поэтому я, вместо того чтобы выразить ему сочувствие, просто улыбнулся с обреченным видом.
Но отец Джеммы, видимо, неверно истолковывал мою улыбку и, повернув краны гораздо резче, чем это необходимо, угрожающе спросил: «Что это тебя так развеселило?»
Мы явно переходим на ножи. Отец Джеммы обещал купить дочери новую машину, если она восстановится в Шеффилде.
Позднее ко мне заходит мой собственный папа. Он все еще злится после предыдущего разговора и говорит, что меня тоже не мешало бы отправить в интернат, чтобы потом я смог подыскать себе работу получше, чем в «Макдоналдсе».
— Ты об этом не думал? — язвительно интересуется он и заявляет, что, видимо, сам меня испортил и никогда себе этого не простит. Наверное, он прав. Отец Ричарда Брэнсона запрещал сыну в детстве читать, считая, что тот должен учиться заниматься делом, а не читать о том, как этим делом занимаются другие. Конечно, в том, каким я стал, виноват только папа. Если бы на мои девять лет он не подарил бы мне «Джеймса и волшебный персик», я бы уже летал на воздушном шаре вместе с Пером Линдстрандом и у меня была бы собственная компания по производству кока-колы.
11 часов вечера.
Взял записную книжку папы, обозвал всех знаменитостей от «В» до «Д» суками и лег спать.
Папа спрашивает, что со мной происходит.
— Ты весь вечер слоняешься по дому, как будто тебе нечем заняться, — замечает он.
Я отвечаю, что мне все надоело и я собираюсь уволиться. Папа испытывает явное облегчение от того, что это не связано с Чарли, говорит, что ему меня жалко, и через некоторое время поднимается ко мне в комнату, чтобы обрисовать новые жизненные перспективы. Он говорит, что все нормальные люди стремятся лишь к тому, чтобы качественно выполнять свою работу. Его взгляд на «Макдоналдс» в корне меняется, словно он приходит к выводу, что это единственное, на что я способен. Он рассказывает, что когда ему было столько, сколько мне, он специально ходил в бар на Ковент-Гарден, чтобы посмотреть, как работают официанты. Он говорит, что их обязанности мало чем отличались от моих, но они умудрялись превращать свою работу в настоящее искусство.
— Особенно двое, — вспоминает папа. — Раз, два, три — хватают бутылку вермута, перекидывают ее через голову, подхватывают за спиной и наливают. Не глядя, подкидывают кубики льда, ловят их в стаканы, и вся процедура завершается дружным «оп-ля». Это было фантастическое зрелище.
