Сердцедер - Виан Борис (книги бесплатно без .TXT) 📗
— Так себе, — сообщил он. — Как тапиока.
— Да, — подтвердил Ситроэн, — но вот голубые — действительно вкусные. Как ананас.
— Правда? — спросил Жоэль.
— А потом — раз — и полетел, — добавил Ноэль.
— Сразу не летают, — обрезал Ситроэн. — Сначала нужно поработать.
— Вот было бы здорово, — размечтался Ноэль, — сначала поработать, найти парочку голубых и сразу же полететь.
— О! — воскликнул Жоэль, продолжавший все это время копать. — Я нашел красивое молодое зерно.
— Покажи, — сказал Ситроэн.
Зерно было огромное, величиной с грецкий орех.
— Нужно на него плюнуть пять раз, — сказал Ситроэн, — и оно прорастет.
— Точно? — спросил Жоэль.
— Точно, — ответил Ситроэн. — Но его нужно положить на влажный листок. Жоэль, принеси листок.
Из зерна выросло крохотное деревце с розовыми листочками.
Между его звенящими серебряными ветвями порхали певчие птички. Самая крупная из них была не больше ногтя на мизинце Жоэля.
XI
— Шесть лет, три дня и два часа назад я приехал в это чертово место, чтобы похоронить себя заживо, — жаловался Жакмор своему отражению в зеркале.
Борода сохраняла среднюю длину.
XII
Жакмор уже собирался уходить, когда в коридоре появилась Клементина. В последнее время он ее почти не видел. В последние месяцы. Дни утекали так постоянно и незаметно, что он терял им счет. Клементина его остановила.
— Куда это вы собрались?
— Как всегда, — ответил Жакмор. — К своему старому другу Сляве.
— Вы продолжаете его психоанализировать? — спросила она.
— Гм… да.
— Так долго?
— Я должен провести полный психоанализ.
— У вас, по-моему, голова распухла, — заметила Клементина.
Он немного отодвинулся назад, почувствовав в ее дыхании явный запах гнили.
— Возможно, — согласился психиатр. — Зато Слява становится все прозрачнее и прозрачнее, и это начинает меня беспокоить.
— Да уж, не радует, судя по вашему виду, — продолжала Клементина. — А ведь вы так долго искали подходящую кандидатуру!
— Все мои кандидатуры отпали одна за другой, — сказал Жакмор. — Так что пришлось довольствоваться Слявой. Но, смею вас заверить, содержимое этой черепной коробки ни одного психоаналитика не обрадует.
— Вам еще долго? — поинтересовалась Клементина.
— Что?
— Ваш психоанализ продвинулся далеко?
— Да, не близко, — ответил Жакмор. — Вообще-то я с беспокойством ожидаю того момента, когда смогу дойти до самых мельчайших деталей. Но все это неинтересно. А вы, что с вами сталось? Вас совсем не видно в столовой. Ни в обед, ни в ужин.
— Я ем в своей комнате, — с удовлетворением произнесла Клементина.
Ах, вот как? — отозвался Жакмор.
Он оглядел ее фигуру.
— Кажется, вам это пошло на пользу, — промолвил он.
— Теперь я ем только то, на что имею право, — сказала Клементина.
Жакмор отчаянно искал тему для разговора.
— А как настроение, хорошее? — невпопад спросил он.
— Даже не знаю. Так себе.
— А что такое?
— Честно говоря, я боюсь, — пояснила она.
— Чего именно?
— Я боюсь за детей. Постоянно. С ними может случиться невесть что. И я это себе представляю. Причем ничего сложного я не выдумываю; я не забиваю себе голову чем-то невозможным или несуразным; нет, но даже простого перечня того, что может с ними произойти, достаточно, чтобы свести меня с ума. И я не могу избавиться от этих мыслей. Разумеется, я даже и не думаю о том, что им угрожает вне сада; к счастью, они еще не выходят за его пределы. Пока я стараюсь не думать дальше ограды, у меня и без этого голова идет кругом.
— Но они ничем не рискуют, — сказал Жакмор. — Дети более или менее осознают, что для них хорошо, и почти никогда не ошибаются в своих поступках.
— Вы так думаете?
— Я в этом уверен, — сказал Жакмор. — Иначе ни вы, ни я здесь сейчас не находились бы.
— Пожалуй, — согласилась Клементина. — Но эти дети так отличаются от других.
— Да, конечно.
— И я так их люблю. Я так их люблю, что передумала обо всем, что может с ними случиться в этом доме и в этом саду, и это начисто отбило у меня сон. Вы даже не можете себе представить, как все опасно. И какое это испытание для матери, которая любит своих детей так, как их люблю я. А в доме столько дел, —и я не в состоянии все время за ними ходить и присматривать.
— А служанка?
— Она глупа, — сказала Клементина. — С ней они в еще большей опасности, чем без нее. Она ничего не чувствует, и я предпочитаю держать детей как можно дальше от нее. Она совершенно безынициативна. Вот как выйдут они со своими лопатками в сад, и начнут копать, и докопаются до нефтяной скважины, и нефть как брызнет и затопит их всех, а служанка и сделать ничего не сможет. Меня просто трясет от ужаса! Ах! Как я их люблю!
— Да, действительно, вы в своих предвидениях учитываете все, — отметил Жакмор.
— Меня волнует еще кое-что, — продолжала Клементина. — Их воспитание. Меня колотит от одной мысли, что они пойдут в деревенскую школу. И речи быть не может, чтобы они туда ходили одни. Но я не могу отправить их с этой девицей. С ними обязательно что-нибудь случится. Я поведу их сама; время от времени вы сможете меня подменять, если дадите слово, что будете очень внимательны. Нет, все-таки сопровождать их должна только я. Пока еще можно не задумываться всерьез об их учебе, они для этого слишком малы; мысль о том, что они выйдут за ограду сада, меня так пугает, что я еще не осознала опасность, которая в этом таится.
— Пригласите репетитора, — предложил Жакмор.
— Я об этом уже думала, — ответила Клементина, — но должна вам признаться: я ревнива. Это просто глупо, но я никогда не допущу, чтобы они привязались к кому-нибудь еще, кроме меня. Ведь если репетитор будет хорошим, они обязательно привяжутся к нему; если он будет плохим, то отдавать ему своих детей я не собираюсь. Да и вообще я не очень доверяю школе, но, по крайней мере, там есть учитель; проблема же с репетитором мне представляется практически неразрешимой.
— Вот кюре — типичный репетитор… — вставил Жакмор.
— Я не очень религиозна, так чего ради мои дети должны быть религиозными?
— Думаю, что с этим кюре им бояться нечего, — возразил Жакмор. — У него довольно здравые представления о религии, и вероятность обращения детей в веру минимальна.
— Кюре утруждать себя не станет, — отрезала Клементина, — а вопрос остается открытым. Им придется ходить в деревню.
— Но в конце концов, — заметил Жакмор, — если так подумать, по этой дороге машины никогда не ходят. Даже если и ходят, то совсем редко.
— Вот именно, — подхватила Клементина. — Так редко, что теряешь бдительность, и если случайно проедет редкая машина, это будет еще опаснее. При одной мысли об этом меня бросает в дрожь.
— Вы рассуждаете как Святой Делли, — сказал Жакмор.
— Перестаньте издеваться, — осадила его Клементина. — Нет, в самом деле, я не вижу другого выхода: я буду сопровождать их туда и обратно. Что же вы хотите, если любишь детей, приходится идти на какие-то жертвы.
— Вы жертвовали куда меньше, когда бросали их без полдника и уходили карабкаться по скалам, — ввернул Жакмор.
— Я этого не помню, — возразила Клементина. — Но если я это и делала, то, значит, была нездорова. А вы могли бы об этом и не вспоминать. Это было еще при Ангеле; уже одно его присутствие выводило меня из себя. Но теперь все изменилось, и ответственность за их воспитание полностью лежит на мне.
— Вы не боитесь, что они станут слишком зависимыми от вас? — смущенно спросил психиатр.
— Что может быть естественнее? Дети заменяют мне все, в них смысл всей моей жизни; и вполне естественно, что они привыкают полагаться на меня при любых обстоятельствах.
— Но несмотря на все, — сказал Жакмор, — мне кажется, вы преувеличиваете опасность… При желании вы будете видеть ее повсюду; ну, вот, например… меня удивляет, что вы разрешаете им пользоваться туалетной бумагой; они могут поцарапаться, и кто знает, вдруг женщина, заворачивающая рулон, отравила свою семью мышьяком, предварительно взвесив точную дозу на первом попавшемся листе бумаги, этот лист пропитывается ядом и представляет большую опасность… при первом же прикосновении один из ваших мальчуганов падает без чувств… Вы бы еще им задницы вылизывали…
