Ложка - Эрикур Дани (читаемые книги читать txt, fb2) 📗

Чувствую покалывание между бровями. Кеды отяжелели от грязи, мокрая футболка стала прозрачной, грудь набухла. Шмыгаю к двери и прислоняюсь к стене. Пелена града над виноградниками могла бы быть дождем над океаном. Меня знобит.

— Судя по виду, ты замерзаешь. Выпей.

Пьер № 3 протягивает мне толстостенный стакан с красным вином. Я вежливо отказываюсь. Он щурится и зажигает сигарету.

— You’re a funny girl[36] Серен.

Что означает эта фраза из уст француза? Какая я девушка: смешная, удивительная или странная?

Принимаю стакан и отважно выпиваю вино одним махом. Пьер улыбается и говорит, что возвращается работать.

— Будет время — заходи ко мне прочитать текст письма, хорошо?

Он не бежит, но идет широким шагом. Вскоре Пьер спускается с холма и исчезает из виду.

Когда я возвращаюсь в Бальре, выпитое вино вдруг отягчает мне веки и я засыпаю на диване рядом с Мадлен, которая слушает воскресный повтор радиоспектакля «Властелин колец». Должно быть, в Великобритании сейчас одиннадцать утра.

Мне снится, будто Гэндальф стоит на вершине террикона и выкрикивает что-то неразборчивое, а Пьер Онфре в лохмотьях, словно сошедший с картины «Воскрешение Христа», надевает кольцо всевластия на мой палец, который превращается в скрюченный артритом указательный палец Мадлен.

В следующем сновидении я вместе с немецкими туристами топчу виноград в большом пластиковом тазу. Я голая, но мне на это плевать. От солнца меня защищает соломенная шляпа.

Би-би-си замолчало. Мадлен напевает, постукивая по паркету ногами в лодочках кремового цвета.

— Прежде у меня были очень красивые ноги, — замечает она.

Я дрожу и ужасно хочу пить, но вежливо возражаю, что они по-прежнему красивые.

— Спасибо.

— А цвет ваших туфель просто восхитителен. Миссис Ллевеллин была бы в восторге от моего комплимента.

— Ты очень плохо выглядишь, дочка.

Пожилая дама принимает меня за Колетт? Или она просто так выразилась? Это не имеет значения, я должна воспользоваться моментом и задать вопрос, который меня волнует.

— Мадлен, почему вы закричали, когда я хотела вернуть ложку? И почему вы уносите мои рисунки?

— Колетт, иди скорее сюда! У девочки температура.

Одиннадцатая ночь

Замок спит. На иве сидят два соловья, один заводит песню, другой подхватывает. Вслушиваюсь в их крещендо, слова, паузы, ожидание ответа.

Я чувствую дикую слабость, как бывало после отвратительных школьных соревнований по кроссу, но температура уже в норме. Вдыхаемый воздух ударяется о террикон, который никуда не делся и ни капли не размяк на фоне сегодняшнего недомогания.

На ночном столике альбом флорентийских репродукций, голубая пиала с виноградом, большой стакан воды и ложка, лежащая на розовой салфетке.

В голове мелькает размытый образ Мадлен: она сидит на краю постели и полирует ложку краем юбки, бормоча что-то о снеге и луне.

Сон как рукой снимает. Сажусь и рисую соловья, сидящего на ложке, которая лежит поперек миски.

Глаза болят от света. Гашу лампу и в темноте поедаю сладкий черный виноград.

Что такое sabbatical[37]?

Колетт считает, мне нужно провести в постели еще один день.

— Optimum medicamentum quies est, Серен. Отдых — лучшее лекарство!

Завтракая холодным ягодным супом, я прошу Пьера № 2 сходить к Пьеру № 3 и принести мне письмо для вычитки, чтобы я не умерла со скуки, валяясь в кровати.

Он выполняет мою просьбу и вскоре возвращается с листочком, вложенным в элегантную подставку для тостов. Я со смехом разворачиваю листок и вижу, что письмо адресовано некоей Вере Лоу, доктору социологических наук, работающей в Манчестерском университете.

Как я и думала, журналист отменно владеет английской грамматикой. Моя редактура минимальна — исправляю последнюю букву в слове phenomenology[38] и три ошибки в согласовании, а также подчеркиваю слово sabbatical, которого прежде нигде не встречала.

Из текста я узнаю, что Пьер № 3 написал статью «Оперение кайенских колибри, или Почему политика нормализации, блестки и пиромания нам не страшны».

Надеюсь, он переделает заголовок.

Статья опирается на открытия Веры Лоу, автора диссертации «Положительное воздействие появления экзотических птиц на жизнь манчестерского рабочего класса во время рецессии 1956 года». Еще одно длиннющее название. Журналист надеется, что Вера Лоу, с 1967 года не выпустившая ни одной публикации, согласится с ним встретиться.

Письмо содержит краткую автобиографию. Родился в Лионе в 1961 году, так-так… ага, ему двадцать четыре, то есть на шесть лет больше, чем мне. Получил высшее образование в сфере политологии, время от времени пишет статьи в «Либерасьон», две его исследовательские работы, «Акты мятежа в центре Нантского товарищества» и «Музыкальная контркультура на фоне кризиса просвещенческого и политического нарциссизма», были опубликованы в «Прогресс», а в настоящее время он находится в sabbatical и пишет третью работу — про кайенских колибри. Его послужной список впечатляет и пугает одновременно — судя по всему, в моем возрасте Пьер Онфре уже знал, кем хочет стать.

В гостиной зажигается ослепительно яркий свет. Колетт подбегает ко мне и прижимает к моему уху телефонную трубку.

— Привет, Серен, звездочка моя!

— Мама?

— Как ты там, родная? Колетт сказала, ты лежишь с высокой температурой.

— Вы с ней говорили?!

— Да, и она показалась мне очаровательной.

— Когда? Как? Почему?

— Ты что, в полицию работать устроилась? Вчера. По ее словам, повода для беспокойства нет, но…

— Ты разговаривала с ней по-французски?

— Э-э, скажем так: мы нашли общий язык.

Радостный смех. Я счастлива, что мама и Колетт понравились друг другу. Люблю строить мосты между нациями.

— Мам, что такое sabbatical?

— Красивое слово, правда? Это академический отпуск. Перерыв по собственному желанию.

— Перерыв? В чем?

— Ну, например, в работе.

— Так у меня сейчас sabbatical?

— У тебя каникулы. Хотя и sabbatical тоже, ведь ты на время рассталась со своей обычной жизнью.

— Хм…

— Смысл в том, что во время такого перерыва человек старается что-то предпринять. Допустим, написать роман, выучить китайский, пересмотреть свою жизнь и прочее в этом духе.

— Пересмотреть свою жизнь?

— Да. Я теперь и сама беру sabbatical — гуляю, хожу в музеи, подвожу итоги…

— Да, да, знаю.

— Иногда просто сижу одна в своей комнате и читаю…

— Я еще раз перекрасила холл в более чистый голубой цвет, так интереснее смотрится. Алло, Серен, ты меня слышишь?

— М-м-м-х.

— Ты плачешь, родная?

— Почти.

— Ох, сердечко мое.

Секунд десять мама молчит.

— Тебе лучше?

Глупо качаю головой. Словно услышав это, мама говорит, что любит меня, что они все по мне скучают и что дела у них идут отлично. Еще она советует мне побольше бывать на воздухе в хорошую погоду.

— Не валяйся в постели дни напролет, иначе твои биоритмы собьются!

Дно воздуха

Встречая меня на крыльце домика, Пьер Онфре спрашивает, здорова ли я. Отвечаю утвердительно и сообщаю, что внесла правки в его письмо. Разговариваем мы, как обычно, по-английски. Я добавляю, что не уверена в правильности написания слова phenomenology — по-моему, оно должно заканчиваться на букву «У».

— Как и многие другие вещи, — отзывается он. Смотрю на него с недоумением.

— Это каламбур. Y как why?[39]

Пытаюсь посмеяться, но голос звучит фальшиво. Собеседник уходит в дом, оставляя дверь распахнутой. Я стою снаружи, он находится внутри. Полистав увесистый словарь Харрапа, Пьер кивает: