Временно - Лейхтер Хилари (мир книг txt, fb2) 📗

— Да, как в уличном кинотеатре.

— Круто. Но мы можем посмотреть что-нибудь еще. Мы можем посмотреть что угодно. Или ничего. Стань-ся.

— Окей. Хорошо, может, я останусь.

Анна довольна. Она прячет свои кашемировые рукава в кашемировый кардиган под кашемировой накидкой. Кашемир в кашемире под кашемиром — точно кокон: она каждый день заворачивается в него, готовясь к принятию любви. Затем она протягивает руки, точно две параллельные линии, и берет меня за плечи. Вначале мне кажется, это жест симпатии. Но, если посмотреть, поза эта весьма двусмысленна: так можно держать кого-то близкого и так можно создавать расстояние, отдаляться. А затем она, как будто чего-то испугавшись, отступает на кухню и возвращается оттуда с сыром на доске.

Круглый голос вновь, как мячик, прыгает вниз по лестнице. Кажется, я слышу имя Анна или что-то вроде того.

— Мне надо на секунду подняться наверх в спальню, — говорит она с кубиком сыра во рту. — Подождешь минутку? Я ненадолго.

— Подожду, Анна, — говорю я.

— Не могу поверить, что ты и правда здесь, говорит она, и я знаю, что это искренне.

Она смотрит на нож для сыра на кухонном столе. Выдвигает ящик возле раковины, затем задвигает ящик, затем выдвигает снова и снова закрывает, открывает и закрывает. Глубоко, медленно выдыхает.

— Прости, старые привычки. — Она пожимает плечами и в последний раз открывает ящик, а потом широкими шагами поднимается по лестнице.

Я замираю на один удар сердца, затем забираю свои сапоги и ухожу. Призрак, снова отпущенный на свободу.

Такие моменты не для меня. Что-то во мне никак не сочетается с формой ее дома, ее жизни. Не подходит и подходить не будет. Я как будто бы выпираю наружу, точно сломанная кость, прорвавшая кожу. Может, все дело в деталях, в нюансах, в том, что они позволяют или запрещают мне, в том, что именно поэтому я считаю свою жизнь такой неполной и такой постоянной. Смогу ли я когда-нибудь обрести счастье и стабильность?

Я брожу по улицам, пока сумерки не опускаются на притихший город, и только лунный свет освещает мой путь.

В последний раз я видела Анну во сне. Последняя встреча с кем-то совсем не значит, что ты больше никогда не увидишься с этим человеком. Место, оставшееся от него, хранит его тепло, глаза помнят его лицо. В том сне Анна идет ко мне через парк, одетая в кашемировый комбинезон. Она как будто бы смотрит на меня, но когда подходит ближе, я понимаю, что взгляд ее направлен мимо, сквозь, дальше. Я понимаю, что это даже не Анна.

— Анна?

— Кто такая Анна, — говорит она и продолжает идти.

— Ты знаешь эту девушку? — спрашивает Председатель. Мое ожерелье обжигает шею даже во сне, Председатель прогуливается рядом.

— Уже нет, — отвечаю я, мы соединяем руки и ныряем в телефонный звонок, четко удерживаясь на линии.

Я удерживаю линию для своего самого любимого парня, стоя у телефона в глубине бара на другом конце города. Я с тоской вспоминаю бар дома, и своих парней, и их любимые напитки: тут, в этом баре, их не продают. Я даже не могу толком открыть здесь счет на их имя. Мой самый любимый парень сохраняет верность тыквенным специям в это время года — он добавляет их в коктейли, в кофе, в отношения. Единоличный сбор урожая в преддверии наступающих холодов.

— Алло? — спрашивает он спокойно и даже прохладно.

— Это я, — говорю я.

— Я? — спрашивает он, но спохватывается: — Да, точно. Привет, ты.

— Всё в порядке?

— И даже лучше, — отвечает он. — Подожди. — Трубка булькает. — Вот. Теперь ты на громкой связи.

— Привет всем! — говорю я, но в ответ доносится только беспокойная тишина, бормотание и обрывки фраз.

— Может, нам стоит пригласить ее? — шепчет один, вероятно, мой самый гуляка-парень, который всегда беспокоится, как бы поучтивее разбить мне сердце.

— Это слишком традиционно, — говорит мой самый рачительный парень, — только если потянем цену.

— И какой у нас протокол? — интересуется мой парень-риелтор.

— Погоди, мы же еще не выбрали место! — отвечает другой голос.

— Хотите пригласить меня куда-то? — спрашиваю я. — И куда?

— На свадьбу! — отвечает мой самый честный парень.

Я слышу, как остальные парни стонут: «Взял и все испортил», «Отлично сработано, братан», «Обязательно все выбалтывать?».

— Прошу прощения?

— Мы женимся, — отвечает мой самый высокий парень.

— Все? Вы все женитесь?

— Не одновременно, но когда-нибудь в этой жизни точно женимся все, — отвечает аналитик пищевых систем. — Я, разумеется, испеку торт.

— Торты, много тортов! — говорит мой самый накофеиненный парень. — Кофейный с шоколадной глазурью.

— Я не понимаю.

— Я женюсь первым, — говорит мой парень-агностик.

— А я — через два года после тебя, — говорит мой парень — страховой агент. — Под конец жизни уж рисковать как-то не хочется.

— В середине жизни! — кричит мой самый спортивный парень, и ему вторят крики, вопли и возгласы одобрения.

— Мне назначили разлучение, — говорит мой самый рукастый парень. — Я могу разобраться с чем угодно, даже с браком.

— Но на ком? На ком вы женитесь?

В глубине квартиры — я же знаю, что они остаются, тусуются, отдыхают, как всегда, в моей квартире, в хатке, — в глубине их оккупации, их напора и силы я слышу некий сгусток энергии. Смешок. Запинку. Пузырьки шампанского. Легкий стук ногтей по столу, хихиканье.

— Привет, звезда моя, — говорит Фаррен. Ее голос бьет мне в голову и едва не сбивает с ног.

— Фаррен?

— Не удивляйся так. Как говорят в агентстве: с глаз долой — из сердца вон. Кстати, — добавляет она, — мне нравится твоя ручная ящерица!

— Когда ты не вернулась, — говорит мой самый любимый парень, — мы попросили Фаррен найти нам замену.

— Им не пришлось долго искать. Мне кажется, я отлично подхожу на это место! — говорит Фаррен, и я слышу, как парни смеются с ней вместе.

Я тоже смеюсь, рефлекторно, потому что чувствую себя абсолютным изгоем. С отвращением я давлюсь смехом. Я выкашливаю его в свой кулак. Я кричу от боли и ужаса. Голоса моих парней кружат и переплетаются до полной неразличимости.

— Мы будем мужьями! — радуются они.

— А затем, может, будем и отцами!

— А я буду тобой! — говорит Фаррен. Добрая, прекрасная Фаррен, которая умеет так хорошо заботиться о себе, что позаботилась и обо мне.

Они рассказали, что после некоторых раздумий Фаррен решила изгнать из квартиры моего парня-коуча. У него были проблемы с другими парнями, реальные проблемы, они постоянно сцеплялись, воевали и наезжали друг на друга, похищали друг у друга ночные свидания, но ведь если ты не можешь найти общий язык с теми, с кем живешь на одной территории, значит, ты вообще не способен жить с кем-либо парой или как там еще.

— Фаррен — лучший посредник в разрешении конфликтов, — говорит мой самый миролюбивый парень, — самый лучший. Кажется, я всерьез в нее влюбляюсь. Правда. Никогда не думал, что смогу испытать нечто подобное, да еще и так скоро.

— А что, — я пытаюсь подобрать слова, — вы не могли еще немного подождать?

— Подождать тебя? — спрашивает парень-риелтор.

— Вы не могли просто подождать еще немного?

— О, мы ждали, — говорит мой самый высокий парень, — мы были настоящей комнатой ожидания, полной ожидания тебя.

— Ты хоть знаешь, сколько тебя не было? — спрашивает мой парень — страховой агент, и в его голосе проскальзывает злость.

— Мы были верны тебе! — кричит мой самый честный парень, которого я никогда, ни разу не видела злым. — Мы только лизались друг с другом раза три, ну, может, четыре максимум.

Я представляю, как мои парни лежат вповалку на полу моей гостиной, а потом разом поворачиваются друг к другу и начинают лизаться.

— Да и в любом случае, — добавляет Фаррен, — что ты знаешь о верности? Ты то и дело бросаешь назначения. Ты не можешь удержаться на работе, чтобы спасти свою душу. Ты запарываешь назначения, словно в этом бескрайнем мире есть что-то более ценное, чем день, проведенный на работе.