Красным по черному - Огнев Александр (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений TXT) 📗

— Обычно? — Павел Капитонович замялся, но потом, очевидно, решился. — Вот ведь — очередной пункт нарушаю! Ох, генерал, подведёте вы меня под монастырь… Обычно — поздно возвращается. Только, когда я сказал, что он нынче в отсутствии, то имел ввиду не данный конкретный момент, а вообще. Его уже дней около десяти, пожалуй, нет. У нас же — всё на глазах, можно сказать, фиксируется. Так что могу ответственно заявить, что Юрий Иванович, скорее всего, уехал куда-то на пару недель отдохнуть-развеяться…

— Мне бы твоей уверенности чуток, — снова помрачнел Кривошеин. — Вот что, Пал Капитоныч, у меня к тебе просьба, уж, извини! Одним нарушением больше — теперь, думаю, не суть.

— Да чего там, Иван Фёдорович, — озабоченность генерала, по-видимому, передалась полковнику-привратнику. — Говорите, что нужно.

— Вот тебе мои телефоны…— Кривошеин достал визитную карточку и что-то черканул на ней. — Сообщи мне, пожалуйста, сразу, как только он появится. В любое время, на мобильный, домой, на службу — я написал тебе номер прямого.

— Что-нибудь серьёзное, товарищ генерал? — спросил консьерж, пряча визитку.

— Хочу надеяться, что нет, — не сразу ответил тот. — Пока, по крайней мере.

— Не волнуйтесь, дам знать сразу же. Причём, чтоб ваш номер не «светить» — если наш аппарат здесь под присмотром — позвоню по своей трубке.

— Спасибо тебе…

— Завтра подъезжай немного пораньше, — обратился Кривошеин к водителю, как только тот остановил машину около его подъезда, — где-нибудь в половине седьмого. Будь здоров!

Придя домой, Иван Фёдорович положил принесённый пакет с кассетой на журнальный столик, рядом выложил прибор, который несколько часов назад демонстрировал Монаху, разделся и прошёл в ванную. Приняв контрастный душ, он, уже в спортивном костюме, вернулся в комнату, достал из бара бутылку коньяка и сел в кресло. Лишь теперь, плеснув в рюмку и сделав добрый глоток, вскрыл он, наконец, пакет, в котором, кроме видеокассеты, оказалось несколько чёрно-белых фотографий. Кривошеин надел очки и долго их рассматривал. Потом поднялся, подошёл к письменному столу, достал из ящика лупу и снова — внимательно и методично — изучил каждое фото.

— Да, чистый нокаут, — тихо проговорил он вслух, положил лупу и взглянул на портрет, висящий над столом. — Похоже, не оправдал я вашего доверия, товарищ комиссар…

Выпив ещё, Иван Фёдорович с посеревшим лицом остановился перед стеной, увешанной фотографиями. Это были семейные фото — их с мамой, Лизой и Юрой. Лишь на одной, пожелтевшей карточке, совсем ещё юный Иван Кривошеин, был сфотографирован вдвоём с таким же, как сам, молодым человеком, которого всю жизнь считал своим лучшим другом…

Он снял эту рамку, вынул из неё фото, зачем-то повесил пустую рамку на место. После чего медленно, как-то сомнамбулически-спокойно порвал фотографию и застыл взглядом на кассете…

ЧАСТЬ II

«Что было, то и будет…»

Глава 24

«Время убивать, и время врачевать…»

Медленно выехав из неприметного двора на Красной улице, такси — уже не уютная «Победа», а новая «Волга» с оленем на капоте — свернуло налево, к набережной.

Время навигации ещё не наступило, так что машина беспрепятственно перескочила через мост Лейтенанта Шмидта и не спеша проехала дальше — через Тучков, мимо строящегося Дворца спорта — на Петроградскую.

Здесь, поплутав с четверть часа по улицам и переулкам между проспектами Большим и Щорса [19], такси слегка вильнуло в сторону — на трамвайные пути. Однако это нарушение правил дорожного движения осталось незамеченным. Никто не видел ни номера машины, ни того, как из неё — прямо на рельсы и как раз на повороте — был выброшен человек.

Город спал. Шёл четвёртый час ночи…

Дежурство выдалось тяжёлое и подремать практически не удалось. Вначале, около десяти, привезли смешного старичка с совсем не шуточным прободением, потом, уже под утро — этого «тяжёлого».

— У него лицо — как у негра! Жуть! Глаз не видно почти, одна сплошная гематома, — рассказывала хирургическая сестра Галенька Шашкова, пока они шли в операционную. — Вначале думали: дорожное происшествие. Но при осмотре доктор Шпейзман обнаружил две колотые раны: в районе сердца и левого лёгкого. Сердце вроде не затронуто, хотя там речь о миллиметрах, а вот лёгкое повреждено. И большая потеря крови. Сразу же сообщили в милицию, конечно! А меня — за вами послали…

— Извини, Лизонька, — развёл руками Боря Шпейзман, хлопая пушистыми ресницами, — но это снова — твой клиент. И судя по всему, опять серьёзный. Примерный возраст (документов никаких): двадцать пять — тридцать. Кровь — у него вторая группа — уже закачивается, а то в нём её почти не осталось. Как выжил — понять не могу. Похоже, его хорошо «обработали»: на личико сейчас лучше не смотреть, тяжёлое сотрясение мозга, перелом височной кости, несколько рёбер тоже сломаны. Однако ради этих мелочей я не стал бы тебя тревожить. Как ты понимаешь, для травматолога уровня моей гениальности это — не вопросы. Но вот лёгкое… — он ткнул в рентгеновский снимок. — Взгляни — эмболией пахнет! И сердце, опять-таки…

— Два встречных удара? — проговорила Лиза, рассматривая снимки.

— Да, похоже, его пытались угробить не очень гуманно, но профессионально. После первого удара нож как бы повернули… Тем не менее, могу гарантировать, что если он зажмурится, то не от столбняка — сыворотку я ввёл ещё до рентгена.

— До сердца — каких-нибудь полсантиметра осталось! — Она мотнула головой. — А с лёгким, ты прав, надо поторопиться. Что толку вливать в него кровь, когда тут откачивать — ведро надо!..

— У больного резко участился пульс и подскочило давление! — Галя непроизвольно скривилась, переведя взгляд с приборов на опухшее, почти фиолетовое лицо. — И, кажется, он приходит в себя…

Она нагнулась к бедняге:

— Вы меня слышите?.. Нет, показалось.

Лиза взглянула на анестезиолога, внешне безучастно наблюдавшего за всем происходящим, и слегка кивнула ему.

И никто не заметил одинокой слезы, предательски скользнувшей на простыню из самого угла плотно зажмуренного сизого века…

Богомол чуть наклонился, приблизив губы почти к самому его уху:

— Ты чего-то не понял, корешок. — Голос звучал тихо, вкрадчиво, почти нежно. Он вообще никогда не повышал голоса, справедливо полагая, что — при желании — всегда можно расслышать и шёпот. Особенно если этот шёпот — его. — Мне совсем неинтересно, почему ты его — не начисто [20]. Вполне достаточно простой констатации этого грустного факта.

Богомол распрямился, не пряча больше холодно-презрительного взгляда.

— Надеюсь, тебе не нужно объяснять, что за такие накладки отвечать надо?

Он не успел произнести ни слова. Стоявший позади Кореец — в отличие от него — рассчитал удар: ступер [21] вошёл под углом — под лопатку, прямо в сердце.

— Ты запомнил, куда определили недобитка? — спокойно спросил Богомол мокродела, даже не взглянув на распластавшееся на полу тело.

— На Петроградскую, ты говорил.

— Точнее.

— А, дык, Большой, сто. На хирургии — для тех, что, ну, вглушняк выстречились [22].

— Значит, наведаешься туда в ночи — для моего полного спокойствия…

Сегодня уже вряд ли кто-то — даже из старослужащих сотрудников и ветеранов питерского ГУВД — сможет поверить и представить себе, что было время, когда убийство являлось событием не просто редким, а исключительным, и начальник Управления на каждый такой случай выезжал лично. Это был закон. Может, поэтому и «глухарей» почти не было, и общие показатели не приходилось приукрашивать… Потому что за тогдашнюю раскрываемость и так не было стыдно.