Психолог, или ошибка доктора Левина - Минаев Борис Дорианович (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗
– А это могло сказаться на ребенке?
– Ну, вы знаете, с Петькой, на мой взгляд, все нормально. Но вообще детей без проблем не бывает. Он, конечно, сложный мальчик, что там говорить…
– Нет, я не про это. То есть вы хотите сказать, что он сейчас совсем здоров? Что все это на нем никак не сказалось?
– Даш, давайте лучше я вас поспрашиваю. Ей-богу, так будет лучше. И для вас, и для Петьки. Опишите мне эту вашу затянувшуюся депрессию. Давайте, прямо по месяцам.
– Ну, первый месяц как раз наоборот, он так сильно помогал, что я этому радовалась, как дурочка, – сидел со мной все время, бегал непрестанно в аптеку, в магазин, постоянно смотрел, как я Петьку кормлю, вызывал врачей разных… Иногда в день приходило по два-три врача, я имею в виду не только из поликлиники, а частных. Все такие хорошие, интеллигентные люди, очень умные. Я себя чувствовала как какая-то королева, с которой все носятся, каждое ее слово – закон, ну все такое…
– А потом?
– Потом мне захотелось, чтобы этих врачей было как-то поменьше. Я от них устала. Когда я ему об этом сказала, он так изменился в лице, заговорил тихо-тихо, это у него крайняя степень гнева, я очень испугалась. Он сказал, что это лучшие врачи в Москве, лучше не бывает, что я молода и неопытна и должна ему больше доверять, что ребенок этот – для него такой удивительный поздний подарок, что я должна понять его чувства. Ну, долго говорил, я вроде успокоилась, а потом…
– А потом?
– Потом я поняла, что в его словах мне чего-то не хватает. Он ни разу не сказал… ну что-то такое простое: не бойся, я тебя люблю. Или: прости, я тебя очень люблю, все будет хорошо. Он говорил очень долго, очень логично, очень красиво, как по телевизору, и я вдруг поняла, что устала не только от врачей, но и от этих его слов. Что мне мучительно… Мне очень хотелось, чтобы он сказал, что меня любит. Чтобы он понял, что мне это жизненно необходимо.
– Неужели ни разу не сказал?
– Нет, потом сказал. Он потом улыбался, шутил, говорил, что любит, – все то, что я хотела, но это уже был второй месяц или третий, у меня начались другие проблемы.
Она помолчала.
– Даша, – мягко сказал он. – Тут надо так: либо рассказывать, либо не рассказывать… Промежуточное состояние хуже всего.
– Ну да, на второй или на третий месяц началось то, что, наверное, и есть послеродовая депрессия, – я стала очень неуверенной в себе.
– Так. То есть вы стали бояться, что делаете что-то не так?
– Да. Но не просто бояться, как все. Ну, то есть, я так думаю – что все боятся, вдруг я неправильно кормлю, неправильно укладываю, вдруг у него не просто животик болит, а что-то там такое, чего я не понимаю, вдруг его головкой ударили… Да, кстати, Лев Симонович, а вот может быть такое, что ребенок ударяется головкой при родах, а мать про это совсем не знает? То есть ей не говорят?
– Теоретически – вполне.
– Но как же это можно! Ведь всегда же спрашивают: не было ли родовой травмы? Это же очень важно? Как можно это скрывать?
– Даш, пока у Петьки, я вам сказал, по моей части все нормально. Я вам клянусь. Рассказывайте.
– По вашей части… – печально сказала она. – А не по вашей? Да и как теперь узнать?
– Даша! – перебил он ее довольно грубо, потому что она была уже в шаге от срыва. Только нормальный последовательный рассказ мог ее успокоить, хоть на время – Лева точно это знал. Он очень хотел выжать ее до конца, чтобы самому представлять всю картину.
– Даш, то, что вы сейчас рассказываете – очень важно. Повторяю, для вас важно, для Петьки, не для меня. На чем вы остановились?
Она перевела дух, сжала и потерла сильно виски (правильно, молодец, отметил про себя Лева, умеет собраться).
– Я остановилась на том… да, что я не просто стала бояться, как все матери, что делаю что-то неправильно, я стала бояться – что Сережа увидит это, что он узнает, что он меня застыдит, заругает… Да. Я стала бояться его оценки, его взгляда, его голоса. Он был как мой судья. Там еще был такой момент… К нам приходила сестра из поликлиники, ну, знаете, она должна первое время каждый день приходить. Знаете?
– Знаю-знаю. Патронажная сестра.
– И я вдруг поняла, что радуюсь ей как родной матери. Что я радуюсь ей больше, чем всем этим дорогим врачаммужчинам, больше, чем врачу из поликлиники, потому что она всегда очень строгая и усталая. А это была такая пожилая тетка… ну, провинциальная такая, как я, и добрая. Она, в общем-то, ничего такого не говорила особенно полезного, но она меня успокаивала, я ее так ждала! А Сережа… она его почему-то стала вдруг раздражать. Ее звали Мария Степановна. Кажется, так. По-моему, она не могла ответить на какие-то его вопросы, что-то путала, возможно, или он на нее слишком давил, и она стала раздражаться, со мной-то она старалась быть доброй, ласковой, а его она не понимала, конечно, таких отцов, наверное, не видела никогда, которые лезут во все детали, обо всем спрашивают. Он стал ее очень ругать, я ее защищала, а он говорил, что не надо защищать нашу медицину, – (это правильно Стокман сказал, не надо защищать нашу медицину, подумал Лева), – да, что не надо защищать нашу медицину, потому что она на самом деле не гарантирует ни жизни, ни здоровья, а только для галочки, но у меня-то было совсем другое впечатление, я не медицину защищала, а эту тетю добрую, хорошую, и, видимо, его это еще больше стало раздражать… И он однажды с ней поругался, по поводу… черт, по какому же поводу?
– Ну не важно.
– Нет, важно. А! Ну конечно. Она ему сказала, что не надо укачивать, ну, все сестры так говорят, и все родители укачивают… Что не надо укачивать, потому что это вреднее, чем если он покричит, и вдруг Сережа взорвался и стал орать: что вы бред несете, полуграмотный бред, и так далее. Ну ладно бы причина была нормальная, она иногда мне действительно какие-то совсем допотопные вещи говорила, типа памперсы вредны для здоровья или чтобы я лучше сама укропную воду варила, там еще что-то… Но это же такая понятная вещь: все говорят – не укачивайте, а не укачивать же все равно невозможно…
Она как-то сбилась и поплыла, на глазах появились слезы, и вот тогда Лева в первый раз подумал, что таких отцов, в принципе, надо убивать. Не только тех, кто пьет, бьет и на бровях домой приходит – а вот таких тоже…
– Даша, Даша, дальше, – строго сказал он.
– Ну короче, он вот так на нее наорал, выставил за дверь, а потом… была зима, и она приходила и не снимала уличную обувь, она ходила в таких войлочных сапожках, как все старушки, знаете, типа валенок «прощай, молодость», и он стал требовать, чтобы она снимала обувь, что она к ребенку несет грязь, микробы, инфекцию, а ей было трудно, она говорила, да вот я вытру, вытру, а он не пускал ее, и она кричала, он же, например, не обращал внимания, что она руки греет на батарее, что она такая мягкая, заботливая, а на это обращал внимание, и я вступилась за нее, и он побледнел, замолчал, и позвонил потом главврачу в поликлинику, чтобы она больше не приходила.
– И она больше не пришла.
– Да.
– Даш, вы что-то путаете. Патронажная сестра приходит каждый день первые две недели, кажется. А вы говорите – третий месяц…
– Может, и путаю… – грустно сказала Даша. – Только я помню, как разговаривала с ним по ночам, объясняла что-то ему про эту сестру, ну… в уме, представляла себе, как я ему все это скажу, что он не имеет права, что он меня совсем задавил, что я мать, и так далее.
– Но ничего ему не говорили?
– Нет, конечно. Я боялась. Я очень его боялась. Но потом как-то все это улеглось… Он все ждал, когда Петька сядет, когда встанет, а я вдруг стала другого бояться – я стала бояться… только мне очень стыдно об этом рассказывать…
– Ничего. Это ничего.
– Я вдруг ощутила какую-то апатию, равнодушие. Вот тут мне по-настоящему стало казаться, что я схожу с ума, что я ненормальная мать, – он так радовался всему, каждому движению, не отходил от него буквально, а я сидела где-то рядом, смотрела, и мне казалось, что он все мои чувства, материнские инстинкты, все мои эмоции… ну, что ли, забрал себе. А у меня ничего нет, вот ни капельки. И это меня сводило с ума, я плакать стала очень сильно, это уже был пятый или шестой месяц, или раньше, потом мы стали очень ругаться, из-за этих врачей, я говорила, что не нужно ко мне приходить каждый день, что я не буду выполнять все их дурацкие рекомендации, он орал, я тоже…
