Собрание прозы в четырех томах - Довлатов Сергей Донатович (читать книгу онлайн бесплатно без .txt, .fb2) 📗

Гаенко стих.

— Ну и что же? — поинтересовался Федя.

— Да у меня-то все о’кей, — сказал Гаенко, — а вот с Фиксатым хуже.

— Помер? — тихо вскрикнула Наташа.

— Да нет. В тот-то раз его спасли, оклемался, а к весне ушел этапом. На танцах одного пощекотил. Шабером под ребра…

Гости сидели бледные, притихшие. Беззвучно, чуть покачиваясь, крутилась заграничная пластинка.

— Пора нам, — сказал Васька Рябов.

— Ой, да вы же и чаю не выпили, — забеспокоилась хозяйка, — это буквально три минуты.

— Пора, — упрямо настаивал ефрейтор.

— Нет, так я вас не отпущу.

Наташа достала из шкафа хрустальную вазу, полную яблок:

— Берите, тут каждому по яблоку, вы же видите, хватит всем, да не стесняйтесь, Андрюша, Вася…

Когда они натягивали сапоги, в прихожую выглянул отец.

— До свидания, молодые люди, — сказал он, — берегите, как говорится, честь смолоду, зорко охраняйте наши рубежи…

— Служим Советскому Союзу! — негромко выкрикнул Рябов.

— Все будет о’кей, — заверил Гаенко.

Не глядя друг на друга, они спустились по лестнице. Моросил дождь. В сыром полумраке желтели фары машин и огни автоматов с газированной водой. Толпа поредела, лишившись ярких красок. Темнота, казалось, приглушила звуки. Над городом стоял негромкий мерный гул.

Некоторое время друзья шли молча.

— А ты ей, видать, понравился, — осторожно начал Гаенко.

Рябов недоверчиво взглянул на него и промолчал.

— Зуб даю, — поклялся Гаенко, — знаешь, как она на тебя смотрела?

Он выпучил глаза, изобразив всем своим видом женский трепет.

— Это она с испугу, — произнес Васька Рябов.

У каждого из них под сукном шинели рельефно и тяжело обозначалось яблоко. Гаенко вытащил свое и с хрустом надкусил. Рябов тоже. Часы над головой показывали без двадцати восемь.

— Успеваем, — сказал Гаенко, разворачивая карту, — до вокзала пять минут и в электричке сорок, а там рукой подать…

Вдруг он засмеялся, свободной от яблока рукой крепко ухватил Ваську за ремень и попытался кинуть его через бедро. Тот широко расставил ноги и без труда избежал приема. Но Гаенко сразу же ушел влево, рванул Ваську на себя, чтобы дать заднюю подсечку. Смятая карта упала на асфальт. Огрызок яблока покатился через трамвайные рельсы.

Слабея от хохота, друзья возились под фонарем, и редкие прохожие без злобы смотрели на них…

Спустя час они подходили к зеленым воротам. Рядом желтело окошко караульной будки. Дневальный, не глядя, пропустил их, звякнув штырем. В десяти метрах начинался забор, увенчанный тремя рядами колючей проволоки. На углу возвышался сторожевой пост.

Из канцелярии доносились звуки аккордеона. Там репетировал капитан Чудновский, пытаясь сыграть буги-вуги. Желтоватые клавиши аккордеона были пронумерованы. Чудновский обозначил фломастером, какую нажимать.

— Не опоздали? — спросил он, продолжая тихо музицировать.

Гаенко взглянул на часы, протянул увольнительные.

— Посмотрите в коридоре завтрашний наряд, — сказал Чудновский. — Рябов поведет бесконвойников на отдельную точку. Гаенко в распоряжение старшего надзирателя Цвигуна. Еще раз повторяю, с зеками не церемониться. Снова опер жаловался, понимаешь… Никаких костров, никаких перекуров… Родственников гнать! Сахара кусок найду при шмоне — увольнения лишитесь, ясно?

— Ясно! — выкрикнул Рябов.

— Все будет о’кей, — заверил Гаенко.

— И с зеками, говорю, построже.

— Да я бы передушил их, гадов! — сказал Андрюха.

— Это точно, — подтвердил Васька Рябов.

— Можете идти.

Друзья козырнули и вышли. Вслед им раздавалось:

Роль

Около двенадцати спиртное кончилось. Лида достала из шкафа треугольную коробку с надписью «Русский бальзам».

Дорожинский повертел в руках крошечные бутылочки и говорит:

— Это все равно что соблазнить малолетнюю…

Дорожинскому было пора идти, он нам мешал. Сначала я думал, что ему нравится Лида. Но когда он поинтересовался — где уборная, я решил, что вряд ли. Просто он не мог уйти. Знал, что пора, и не мог. Это бывает…

На кухне был диван, и Лида предложила:

— Оставайся.

— Нет, — сказал Эдик, — я буду думать, чем вы там занимаетесь.

— Не говори пошлостей, — сказала Лида.

— А что я такого сказал? — притворно удивился Дорожинский.

Он заявил, что хочет выкурить сигарету. Все молчали, пока он курил. Я — оттого, что злился, а Лида всегда была неразговорчивой.

Я боялся, что он захочет чаю.

Наконец Дорожинский сказал: «Ухожу». Затем, уже на лестнице, попросил стакан воды. Лида достала «Нарзан», и Эдик, стоя, выпил целую бутылку…

— Ушел, — сказала Лида, — наконец-то. Мне ужасно хотелось побыть с тобой наедине. Знаешь, что я ценю в наших отношениях? С тобой я могу помолчать. С остальными мужчинами все по-другому. Я знаю — от меня чего-то ждут. И если угощают, например, шампанским, то это ко многому обязывает. А с тобой я об этом не думаю. Просто хочу лежать рядом, и все…

— Хорошенькое дело, — сказал я.

— Глупый, — рассердилась Лида, — ты просто не в состоянии оценить…

С Лидой у меня все это продолжалось год или чуть больше.

Работала она бортпроводницей. К своей работе относилась чрезвычайно добросовестно. Работа для нее была важней любви.

В этом смысле Лида напоминала актрису или балерину. Будущее для нее определялось работой. Именно работой, а не семьей.

Иногда ей приходилось летать двенадцать часов в сутки. Она смертельно уставала. Вернувшись, могла думать только о развлечениях.

Как выяснилось позже, она меня не любила. Но я звонил ей каждый день. Лишал ее возможности увлечься кем-нибудь другим.

Лида была привлекательна, этого требовала работа стюардессы. В ее привлекательности был какой-то служебный оттенок. Высокая и стройная, Лида умело пользовалась косметикой. Она следила за ногтями и прической. Случись пожар — она не вышла бы из дому в штопаных чулках.

Голос у нее был одновременно ласковый и требовательный. Лицо не казалось глупым, даже когда она танцевала или вертелась перед зеркалом.

Как-то раз я ждал ее ночью в аэропорту. Сначала через узкий турникет высыпали пассажиры. Затем я ждал еще минут пятнадцать. И наконец увидел Лиду. Она шла рядом с тремя пилотами. Она была в изящном форменном пальто и сапожках. На пилотах были теплые куртки. Все они казались усталыми и молчали, четыре товарища после нелегкой работы…

Лиде, как я понимаю, было тоскливо со мной. Достоинства, которыми я обладал, ей не импонировали. Например, я был эрудитом. Вот и сейчас у меня был наготове подходящий афоризм Шопенгауэра. Что-то о равновесии духовных и плотских начал.

Но Лида шепнула: «Я поставлю чайник». И ушла на кухню.

Я не зря так много говорю об этой женщине. Правда, не она — центральная героиня рассказа. Однако все произошло у нее дома. И к тому же она мне все еще нравится.

Около часа ночи раздался телефонный звонок. Лида прибежала из кухни, схватила трубку.

— Тошка! — закричала она. — Радость ты моя! Откуда? На съемках? Ну конечно, приезжай. Какой может быть разговор?! Едешь до Будапештской, шестнадцать, квартира — тридцать один… Все, жду!..

Я сказал:

— Это что же, выметаться мне или как?

— Зачем? — сказала Лида. — Тошку мы уложим на кухне. Она же понимает…

— Я думал, Тошка — это он.

— Что значит — он?

— Например, Тошка Чехов.

— Тошка — актриса. Работает на Малой Бронной. Снимается в кино. Помнишь — «Мужской разговор», «Назову тебя Юркой»?.. Она играет женщину, которая падает на рельсы.

— Не помню, — сказал я.

— Она в купе с Джигарханяном едет.

— Не помню.

— Картина Одесской студии. «Назову тебя Юркой». Может, ты и фильма не видел?