Жареный плантан - Рид-Бента Залика (читать книги без регистрации полные .txt, .fb2) 📗

— Я знаю, ты теперь такого не ешь, — замечает бабушка, двигая ломтики вилкой.

— Иногда ем.

Бабушка хрипло смеется.

— Когда? Твоя мама не учит тебя готовить, да она и сама не умеет. Пусть у меня нет образования, но готовить я мастерица.

— Никто и не говорил про образо… — Я снова вздыхаю. — Да, бабушка.

— Я бы могла тебя научить, могла бы, да. Но ты никогда меня не навещаешь.

— Я больше не бываю в этом районе.

Она выключает плиту и переставляет сковороду с передней горелки на заднюю, освобождая место для второй сковороды, где будет жарить яичницу.

— Болтунью? А, я помню, ты ведь любишь глазунью, да?

— Бабушка, я… Да, глазунью.

Она разбивает скорлупу о край сковороды, и немедленно появляется характерный запах яичницы. Часы на стене показывают, что прошло всего семь минут.

— Кара, достань из шкафа корицу, — командует бабушка таким грубым тоном, что я чуть не предлагаю ей сделать это самой. Но она всегда так разговаривает.

Я захожу в кухню и открываю дверцы шкафа, который висит над раковиной. У этого дома странное свойство: ступая из прихожей в кухню, словно пересекаешь безопасную линию и отрезаешь себе путь отхода, — а потому я изо всех сил стараюсь выглядеть спокойной, стараюсь не показать, как колотится сердце. Я протягиваю бабушке корицу, и она посыпает ею плантан.

— А тростниковый сахар?

— Что ж, и сахаром посыплем, — соглашается она с неким намеком на улыбку в уголках рта.

Еще в детстве я удивлялась, как ей удается готовить на глаз, никак не отмеряя ингредиенты, и без единой кулинарной неудачи; этот секрет я так и не разгадала. Бабушка посыпает жарящиеся кусочки сахаром и переворачивает их.

— Как тут в районе? — спрашиваю я. — Выглядит вроде неплохо.

— Благодари Бога, что добралась без приключений.

— Тут и раньше было безопасно.

— При чем здесь безопасность? Просто я знаю, что мальчиков надо приучать к дисциплине, — отвечает бабушка, хлопоча над яичницей.

4

Второй раз мы жили у бабушки всего пять месяцев, но даже после того, как оставили ее коттедж и уехали в центр, я часто оказывалась в квартале Эглингтон-Уэст, гуляла от Марли до самой Кил-стрит. Там, куда мы с мамой перебрались, в кафе не продавали курицу по-ямайски, а в парикмахерских не умели заплетать африканские косички. Кварталы вокруг школ, где я училась, были заняты сетевыми ресторанами фастфуда и музыкальными магазинами, из чьих окон орали хит-парады последней недели. Даже крупный парфюмерный гипермаркет не оправдывал ожиданий. На полках стояли ряды муссов для увеличения объема с белыми тонкогубыми лицами на упаковках. В одном месте я спросила средство для разглаживания волос, и продавец посоветовал мне съездить в западную часть города.

— По крайней мере, в нашей базе указано, что там этот товар есть, — добавил он.

Когда я по субботам наведывалась в прежний район — в здешнюю парикмахерскую или чтобы встретиться с подругами, — мне ни разу не пришло в голову пройти чуть дальше, за магазин, к бабушкиному дому. Я даже не боялась встретить ее на улице: за продуктами она всегда ходила по воскресеньям после церкви, а в остальные дни трудилась на двух работах в пригороде и домой приходила не раньше полуночи.

Но однажды летом я случайно наткнулась на нее. Стоял жаркий июльский день, я была в бирюзовом сарафане длиной до лодыжек, но с глубоким вырезом. Когда я проходила мимо магазина футболок, у которого собрались ребята, один из них привязался ко мне, а остальные громко подбадривали приятеля, крича мне:

— Ну чего ты, он хороший парень! Дай ему свой телефон, красавица!

Я не заметила приближения бабушки, но внезапно она оказалась рядом и еще более громким и грубым голосом, чем у ребят, окликнула меня:

— Кара!

— Бабушка?

— Как не стыдно расхаживать в таком виде, с титьками наружу?

— Бабушка!

Парни постарше зажали рты руками, чтобы не расхохотаться, а несколько подростков резво вскочили на велосипеды и дали деру: строгая старушенция могла увидеть их в церкви и нажаловаться матерям, бабкам или теткам.

— Пойдем-ка со мной, — подталкивая меня своим телом, потребовала бабушка. — Какая распущенность — заигрывать с мальчишками!

— Я не…

— Молчи и пошевеливайся! Господь милосердный.

— Я ничего не делала! Они просто…

— Имей в виду, я не собираюсь растить твоего пискуна.

— Бабушка…

— Умолкни!

Только когда мы пришли к ней домой, она позволила мне открыть рот: усадила за обеденный стол и выслушала мои объяснения, вытирая кухонные столы полотенцем. Когда я закончила, бабушка некоторое время смотрела на меня, а потом сказала:

— Ладно. Так и быть.

Открыв холодильник, она достала свежую ромовую бабу, довольно ядреную: как только бабушка развернула пленку, я даже издалека почувствовала запах рома. Бабушка отрезала мне кусок и налила морковного сока.

Надо вести себя осторожнее, — проворчала она, когда я начала есть. — Если парни к тебе пристают, скажи, что ждешь своего отца или кавалера. Поняла?

— Да, бабушка.

— Вот и славно.

Я позвонила маме и рассказала ей, что произошло, — пусть лучше услышит от меня, чем от бабушки или случайной прохожей, — и через полчаса она уже сигналила у дома, вызывая меня. Однако бабушка выскочила вперед:

— Почему ты позволяешь ей так непристойно одеваться?

Мама откинула голову на спинку сиденья и вздохнула:

— На улице адская жара, и она одета по погоде.

— Видела бы ты, как мальчишки глазели на нее, Элоиз.

— Она что, кокетничала с ними?

— Я вовремя вмешалась.

— То есть, по-твоему, если бы не ты, Кара пустилась бы во все тяжкие?

— Я такого не говорила…

— Тогда перестань придираться к моей дочери, Верна. Кара разумная девочка, она умеет себя вести.

— Разумная? Как будто ты в этом разбираешься! Помнится, ты тоже была очень разумной, а в семнадцать лет забеременела!

Лицо у мамы потемнело, и она крепко стиснула руль. Не успела я и глазом моргнуть, как мама выскочила из машины, и обе начали орать прямо в лицо друг другу, не обращая внимания на любопытных соседей, с вожделением наблюдающих за скандалом через щели между занавесками. Я тоже настороженно следила за каждым жестом, надеясь, что дело не дойдет до рукоприкладства и таскания за волосы.

— Ты была в возрасте Кары, когда начала шляться по ночам!

— Еще бы, с такой-то матерью! Которая вечно вопит и помешана на чистоте…

— Я, по крайней мере, не живу в свинарнике! Где уж тебе гордиться своим домом! Ты не убираешь, не готовишь, не ходишь в церковь — ты не способна вырастить дочь как следует!

— Клянусь, если еще раз заикнешься о Каре…

— И что тогда будет, а? Думаешь, ты крутая? Попробуй-ка тронь меня, и увидишь, кто здесь круче!

Когда соседи осмелели и высыпали на улицу, чтобы поглазеть на склоку, бабушка вернулась в дом, а мы с мамой сели в машину и укатили. Мама свернула в соседний переулок, остановилась в тени большого дуба и принялась истошно орать — я даже опасалась, что она надорвет горло. Мама стучала по рулю, ругалась на чем свет стоит, а я сидела, отвернувшись к окну и закрыв глаза.

Через некоторое время она завела мотор и сказала:

— Я больше не разрешаю тебе ездить сюда.

5

Плантан и яичница уже готовы, и бабушка кладет два куска хлеба в тостер. Я стою у холодильника, в нескольких шагах от прихожей, и жду, когда она шикнет на меня за то, что я загородила проход, хотя вряд ли кто-то пожелает войти на кухню.

В доме пахнет сладким и жареным. Я наблюдаю, как бабушка проворно перекладывает еду на тарелку и ставит сковороды в раковину замачиваться. Из тостера выпрыгивают куски хлеба, я вздрагиваю и снова смотрю на часы. Прошло еще полчаса.

— Хочешь чего-нибудь попить?

— Не откажусь. — Я открываю холодильник, но бабушка подскакивает ко мне:

— Не надо ничего переставлять в моем холодильнике. У меня все на своих местах. Иди садись, я принесу.