Мемуары белого медведя - Тавада Ёко (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации TXT, FB2) 📗

Придя в себя, я заметила, что рядом с Маркусом стоит Панков.

— Я слышал, что ты даже не приступила к тренировкам номера с огненным кольцом. Как тебя понимать? Твоя страсть к сцене угасла?

— С чего бы это вдруг? — ворчливо откликнулась я. — По-моему, дело не во мне, а в моем муже, который вот-вот сгорит дотла в огне ревности. Сама не знаю, как его спасти. Я не выношу жару и потому убегаю туда, где снег. Посреди снежного ландшафта я сразу узнаю Тоску по трем черным точкам.

Панков расхохотался.

— Если ты видишь три точки, которые образуют треугольник и неумолимо приближаются, то это локомотив. Уж не собралась ли ты броситься на рельсы? Даже думать не смей. Отдохни как следует!

Маркус ревновал меня все сильнее с каждым днем, хотя для этого не было причин. Когда мы с Тоской тренировали поклон, в репетиционный зал вошел Хонигберг, за ним мой муж. Он сердито толкнул меня в плечо и заявил, что я строю глазки Хонигбергу. Тоска угрожающе зарычала, Хонигберг побледнел, а Маркус снова толкнул меня.

— Прекрати! — сказал Хонигберг, схватил его за руки, утянул в угол репетиционного зала и припер кетене.

— Отвали! Ты что, драться собрался?

— Разве ты не видишь, что медведица сердится? Ты провоцируешь ее, это опасно.

Панков вызвал меня, Маркуса и Хонигберга к себе в кабинет. Я ожидала, что он устроит нам выволочку, но этого не случилось.

— Ходят слухи, что в следующем месяце у нас будут гости из Кремля. Я хотел бы начать новый сезон пораньше, чтобы в день икс все уже работало как часы. Мы ведь не собираемся устраивать на арене жертвоприношение, то есть позволять медведице съесть Барбару на глазах у русских.

Панков серьезно посмотрел на нас, а Хонигберг беспечно отвечал:

— Не беспокойтесь! Репетиции практически закончены. Барбара и Тоска стали настоящими подругами. Об этом и будет наш номер: они вместе появляются на сцене, едят печенье из пакета, берут кувшин с молоком, разливают его по стаканам и выпивают. Затем Барбара надевает модную шляпку на голову Тоски, помогает ей одеться в жилетку. Обе встают перед зеркалом, и всем видно, что они подруги. Этого достаточно. Истинная дружба растрогает публику, пускай даже номер выглядит не так и зрелищно.

— Истинная женская дружба прекрасна, однако она не может быть темой для циркового выступления.

— Мы и об этом подумали! Пока Барбара и Тоска передвигаются по арене, на мосту позади них стоят девять белых медведей. Они придают номеру динамичность и мужскую энергию. Каждое животное весит пятьсот килограммов, соответственно, все вместе они весят четыре с половиной тонны. Маленькая Барбара взмахивает хлыстом, и белые великаны повинуются ей. Общий вес животных соответствует весу двадцати борцов сумо, а то и больше. Ну, что скажете?

Хонигберг смотрел на нас с Маркусом сверху вниз, будто дослужился до заместителя директора, однако на самом деле он был всего лишь бездомным, которого в цирке терпели из милости. Маркус приосанился и вытянул шею, чтобы выглядеть крупнее Хонигберга, и взволнованно уточнил: Погодите-ка! А как же медвежья забастовка?

— Забастовка окончена, — спокойным тоном ответил Хонигберг. — С завтрашнего дня все девять медведей снова работают.

Мы посмотрели на Панкова. Тот опустил взгляд в пол.

— Просто поводов для забастовки больше нет, — самодовольно пояснил Хонигберг. — Белые медведи купили акции и отозвали свои требования. Я сказал им, что они больше не могут бастовать, потому что теперь они — акционеры, а не наемные работники.

Маркус бросил полный ненависти взгляд на обтянутые джинсами тонкие ноги Хонигберга и рассерженно выкрикнул:

— Своими обезьяньими фокусами ты обманул невинных зверей. Ты позор всего человечества!

Мой муж надулся и стал похож на плащеносную ящерицу. Я хотела счистить кровавый пар, который осел на его воротнике, и положила руку ему на плечо, но он увернулся и грубо бросил мне:

— Ты на его стороне.

Я подумала, что пришло наконец время внести ясность в этот вопрос, пока ситуация не ухудшилась окончательно.

— Тебе невесть почему взбрело в голову, будто между мной и Хонигбергом что-то есть, и ты ревнуешь. Но это полный вздор!

Мои слова поразили мужа, будто он только сейчас заподозрил, что у меня с Хонигбергом могут быть какие-то отношения. Он закричал, и Хониг-берг, который, кажется, тоже испугался моих слов, закричал вместе с ним. Панков со стоном повернулся к двери и пошел прочь, бросив на ходу:

— Барбара, ты больна. Тебе надо сходить к врачу.

К невропатологу меня посылали не впервые. Когда я закончила среднюю школу, было решено, что я не стану поступать в институт, а наймусь в домработницы. Я страдала чем-то вроде мании преследования, своего рода галлюцинациями, мне всюду чудился зад одного состоятельного мужчины. Против лошадиного навоза я ничего не имела, но меня трясло от мысли, что мне нужно протирать стульчак, на котором своим жирным потным задом сидел мой богатый работодатель. Этот зад преследовал меня на каждой улице, у меня начиналась одышка, я заскакивала в толпу, чтобы стать невидимой, но фантом не покидал меня. Я рассказала об этом матери, и она ответила, что я слишком о многом думаю.

— Хочешь думать — думай только о вещах, которые действительно существуют.

Но что мне было делать с вещами, которых не существовало и которые при этом являлись для меня реальными?

Поначалу мать не собиралась отдавать меня в домработницы. Если бы я стала ученым человеком, мне было бы позволительно размышлять о вещах, которых не существует. Классная руководительница дала мне рекомендацию для продолжения учебы в высшем учебном заведении, но я не захотела учиться дальше. Когда мать узнала о моем отказе, наверное, это поразило ее. Она села за кухонный стол и точно окаменела. Ей удалось заварить чай, но она не могла сделать ни глотка. Ее руки поддерживали тяжелую голову, глаза запали, кожа посерела. В те времена отправлять дочь на учебу в университет не было чем-то само собой разумеющимся. Уже не помню, что я имела против учебы. Иногда я даже мечтала, что буду изучать жизнь млекопитающих и получу ученую степень в этой области. Но моя мечта не хотела покидать свое убежище, я прятала любимые книги о лошадях за шкафом и читала их только в те часы, когда оставалась одна. Истории Эрнеста Сетон-Томпсона о зверях навели меня на мысль стать не зоологом, а писательницей.

«Почему ты жалеешь, что не училась? Цирк — вот твой университет». Слова Тоски утешили меня, я подумала, что, вероятно, все же приняла правильное решение. Но в ту пору я пребывала в отчаянии, меня опять преследовал зад того богача. Врач, на прием к которому я пришла, не принял меня всерьез. Он пренебрежительно сказал, что я страдаю от неврастении, и выписал мне какие-то лекарства.

Либо врач перепутал лекарства, либо дело было не в них, а во мне. Едва я проглотила первую таблетку, у меня родилось непреодолимое желание работать в цирке. Тем же вечером я повздорила с матерью и убежала из дома, примчалась к цирку, будто мотоцикл, в бензобак которого было залито топливо ярости. Мои цирковые приятели сидели и пили пиво. Они тотчас пустили меня в круг, но, когда я попросила официально принять меня в труппу, они явно смутились. Самый старший из них поднялся и положил руку, которой только что поглаживал бороду, на мое плечо.

— В цирковой среде существует немало обычаев и негласных правил поведения, интуитивно понятных людям, которые родились и выросли в цирке. Детям из рабочих семей эти тонкости неясны. Да, многому можно научиться в процессе. Но есть важные моменты, которые нигде не прописаны. Вот почему человеку со стороны часто бывает сложно в цирке. Льву не стать тигром. Будет лучше, если ты поищешь работу в городе.

Я расплакалась. Канатоходка Корнелия встала и объявила:

— А что, если мне сходить с Барбарой к господину Андерсу? Возможно, он найдет для нее какую-нибудь работу.

Господин Андерс оказался давним поклонником цирка. Он руководил одним из отделов на телеграфе. Корнелия заторопилась к воротам, я за нею; она спешила, и я старалась не терять из виду ее спину.