Я — твоё солнце - Павленко Мари (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .txt, .fb2) 📗
Но это было сильнее меня — заржала.
— Ха-ха-ха! Прости… Ха-ха! Изидор, оставь Виктора в покое, уверена, он чистый!
— Что?
— Ну ты же помылся?
— Я… Изидор, слушай хозяйку! Иди нюхать зад кому-нибудь другому!
— Я не его хозяйка.
— Ну теперь моя очередь смеяться! — воскликнул Джамаль. — Конечно! А Гертруда не мой тарантул!
— О чём ты?
Я уселась по-турецки на полу. Так чудесно оказаться здесь с ними, гостиная наполнилась словами, смехом. Даже Изидору нравилось.
— Ты шутишь, Дебо?
— Его хозяйка — моя мама.
— А как собака признаёт своего хозяина? — спросил Виктор.
— А с каких пор ты разбираешься в собаках? Ты никогда раньше не видел Изидора!
— Я спец по собакам. У меня целых тринадцать лет был пёс, помесь лабрадора и какой-то неопределённой породы. И звали его Пёс.
— Смотрю, вы особо не заморачивались…
— Ну да, мы его взяли щенком.
— А почему его звали Пёс?
— Это я узнал гораздо позже. Один раз, когда мне было лет десять-одиннадцать, мы пошли гулять в лес. Пёс, наверное, заметил кролика или какого другого зверька, помчался за ним и исчез.
— И вы так его и не нашли?
— Нашли, но мои родители часами горланили в лесу, чтобы засранец Пёс вернулся. И тут — о ужас!
— Что?!
Слушая Виктора, мы с Джамалем даже дышать перестали. Конечно… не буквально.
— Я узнал настоящее имя Пса! Потому что, мои дорогие слушатели, Пёс — это сокращение!
— От чего?
Виктор сделал глоток чая, наслаждаясь произведённым впечатлением и заведённой публикой. Как же он бесит! Настолько, что я дождалась, пока Виктор поставит чашку на место (а то ошпарится ещё), и бросила ему в голову свой носок.
Последний гвоздь в гроб Деборы.
Да КТО вообще так делает? Уверена, Козетта не кидалась носками в рожу Мариуса!
— Дебора! — обиженно вскрикнул Виктор, но улыбнулся (по крайней мере, я надеюсь).
— Извини! Слишком интересно! Но носок чистый, я только что его надела!
— Да ла-а-адно, всё нормально, — вмешался Джамаль, — ты же не трусами в него кинула.
— Ты вправду это произнёс?! — завопила я.
Они с Виктором согнулись пополам от смеха. Джамаль похлопал меня по спине, Изидор зарычал, и всем пришлось умолкнуть.
— Хорошо сказано, Изидор! Я тоже хочу послушать историю о Псе до конца.
Моему лицу, похожему на помидор, позавидовал бы мак, а Виктор как-то странно пялился на меня. Я раньше не замечала у него этого взгляда, поэтому не могла расшифровать, что он значит.
— Так, ты продолжишь или второй носок бросить?
Лучшая защита — это нападение… разве нет?
— Хорошо, барабанная дробь… Так я в ужасе обнаружил, что Пёс — это сокращение от?..
— Песок?
— Пестунья?
— Пестрянка?
— Песо?
— Хуже.
— Хуже Пестрянки?
Виктор кивнул и подул на чай.
— Песец.
— Да ладно?!
— Мама назвала пса Песец. Песец! И в солнечный воскресный день в лесу, полном гуляк, она начала орать его полное имя: «Песе-е-е-е-е-ец! Песе-е-е-е-е-е-е-ец!»
— Я… не могу… в это… поверить! — задыхалась я от смеха.
Виктор протянул мне телефон:
— Сама ей позвони!
Четыре минуты мы ржали без остановки: я с трудом переводила дыхание, Джамаль угорал, обнажая свои клыки, которые были похожи на две антенны. Пока я умирала со смеху, глаза Виктора превращались в дир узенькие щёлочки на его прекрасном лице.
Наконец я успокоилась, меня охватила невероятная радость.
— Так вот, — продолжил Виктор свою мысль, — собака признаёт хозяина в том, кто с ней гуляет и её кормит.
Я посмотрела на позорного пса:
— Изидор?
Его хвост ритмично застучал по полу.
Они ушли около восьми. Мы договорились собраться у Джамаля в субботу и посочинять «изящные трупы». Не могу сказать, что против капли нормальности в этом жестоком мире.
Я убрала чашки, крошки от печенья, и едва открыла книгу, как услышала поворот ключа в замке прихожей. Мой небритый отец промок насквозь.
— Дождь идёт?
Ах да, снаружи лило как из ведра.
— Ливень. Я столкнулся с твоим другом, забыл, как его зовут.
— Джамаль.
— И со вторым парнем.
— Угу.
Ожидая ответа, отец уставился на меня. С его пальто вода капала на ковёр — кап, кап, кап; я сделала вид, что читаю. Он вернулся в прихожую, снял верхнюю одежду и стариковские ботинки, повесил пальто на вешалку и поставил обувь под батарею в прихожей. Каждое его движение было чётким, аккуратным, однако, когда он приблизился ко мне, чтобы запечатлеть холодный поцелуй на лбу, всё это сменилось неловкостью.
— Тебе лучше?
— Угу.
— Хорошо провела день?
— Угу.
— А этот парень, Джамаль…
— Послушай, папа, мы просто друзья, ок?
— Ок! Хорошо!
Он исчез, но потом вернулся, вытирая полотенцем мокрые волосы. Полотенце было розовое, но мой отец не замечает таких деталей. Что он вообще замечает?
— Вот ты обвиняешь меня в неразговорчивости, но я делаю, что могу! — начал он так громко, что я подпрыгнула. — Ты затыкаешь меня каждый раз, когда я пытаюсь, так дела не делаются!
Я громко вздохнула. Само его присутствие бесило меня.
— Ты хочешь, чтобы я был внимательным, но не слишком, чтобы слушал тебя, но без фанатизма! Дорогая моя, это так по-женски!
— Ты не мог этого сказать. Ты только что выдал самую антифеминистскую речь на свете за всю историю этой квартиры.
— Да, ты права, я выразился как идиот.
— Ну почему же «как».
Мы сверлили друг друга взглядами. В комнате смердело обидой и недосказанностью.
— Дорогая моя…
Вдруг он весь обмяк. Подойдя к креслу напротив, он сел и закинул голову на спинку.
— Послушай, если ты думаешь, что ответственность за происходящее лежит на мне… что твоя мама хотела покончить с собой, то надо вскрыть этот нарыв, — решил он не ходить вокруг да около.
Шум дождя оглушал: он будто пролился между нами, на мою голову, волосы, продырявил кожу, словно кислота, добрался до костей, мышц и растворял меня на диване, разъедал.
Я заложила пальцем страницу, которую читала, и закрыла книгу, сжав её так сильно, что текст отпечатался на коже. Не в силах посмотреть отцу прямо в глаза, но и не в силах сдерживаться, лгать, я исподлобья взглянула на него.
— Конечно, ответственность на тебе. А на ком ещё? — прошептала я.
Он уставился на меня, открыл рот и цокнул языком.
— А ты знаешь, почему я ушёл, дорогая?
Он продолжал называть меня «дорогая».
— И знать не хочу.
— Возможно, но я хочу тебе рассказать, это необходимо. Ну, как поступим?
Я не двигалась с начала разговора. Спина затекла, было больно. Папа же сдувался с каждым произнесённым словом, сморщившись, как сгнивший фрукт.
— Выслушай меня, пожалуйста.
Голос его звучал смиренно, и моя ярость угасала.
— Пожалуйста.
Я положила книгу разворотом вниз, чтобы не потерять страницу, и вжалась в диван.
— Говори.
— Спасибо.
Он смотрел на меня, но переводил взгляд на окно, на потолок или под ноги через каждые две-три фразы, словно хотел сбежать любой ценой.
— Развод — это вина обоих. Я не хочу оправдываться, пойми меня правильно, но это правда: когда пара расстаётся, ответственность лежит на обоих.
Он сцепил пальцы у подбородка — он всегда так делает, когда сосредоточен. Мне показалось, что он забыл обо мне, однако папа продолжил:
— Внутри твоей мамы есть огромная пустота, которую мне не удавалось заполнить. Гигантская пустота. И я больше не мог этого выносить.
Удивительно, но я поняла, о чём он.
— Что-то в ней было для меня всегда неуловимым. Сначала это казалось привлекательным: смогу ли я разгадать и приручить таинственную красавицу Анну? Но годы шли, и твоя мама до сих пор ускользает от меня. Часть её мне не принадлежит, и в этом не было бы такой проблемы, если бы эта часть не была гигантской. Анна сама создала свою личность, свой характер, но ключ к ним мне не дала. Вместо этого она построила между нами стеклянную стену, которая граничит со страной, где мне нет места. И твоя мама всегда такой была. Мне же нужны отношения попроще, но, главное, главное, я хочу, чтобы во мне нуждались. Сегодня же я чувствую себя мебелью. Мне хочется изменить свою жизнь. Я хочу быть кому-то нужным.
