Предпоследний день грусти - Сазанович Елена Ивановна (книги онлайн полные .TXT) 📗
– Может быть, мы начнем? – робко спросил Алик.
– Что? – очнулась я. – Начнем? Что начнем? И о чем?
– Ну… Вы мне расскажите о своей жизни.
– Жизни… Молодой человек, – при этом обращении мой голос прозвучал неестественно. Как будто издалека. Я тоже чувствовала себя молодой. Хотела этого. Но это было неправдой.
– Молодой человек, – повторила я, пересиливая себя. – О своей жизни я рассказываю только себе. И то очень редко. Моя музыка не нуждается в моей жизни. Она выше этого. И разве это не так?.
– Так, – глухо повторил он. – Впрочем. Я так и думал. Я так и думал. Что потеряю это место. Вернее, не обрету его. Всего доброго.
Он резко встал. И подчеркнуто учтиво поклонился.
– Погодите, постойте, – я очень испугалась, что больше его не увижу. Что я, так долго ожидая его. Увидев его лишь на закате своей жизни. Увиудев так не вовремя. Но все равно дождавшись. Смогу вот так просто. Так легкомысленно его потреять. И мой разум доказывал мне. Убеждал. Что расставание – это единственный выход из всех выходов на свете. Но было уже поздно прислушиваться к настойчивому голосу моего разума. Сердце мое все равно перекричало. – Погодите! Постойте! Рассказывать… Поймите, специально, искусственно это невозможно сделать. Мы должны узнать друг друга. Вы должны увидеть, как я живу. Какие вещи окружают меня. И я должна чуть-чуть понять вас…
Он облегченно взохнул. Ох, как ему не терпелось попасть в штат этого дурацкого снобистского журнальчика. Ни одной страницы которого я так за жизнь и не прочитала.
Он открыто рассматривал меня. Словно решил начать с моей внешности. И я впервые почувствовала неловкость перед мужчиной. Его глазами я смотрела на свою старость. На свои морщины. На поблекшие глаза. На сутулые плечи.
– Так я приду завтра? – он широко улыбнулся. И его улыбка мне вдруг напомнила американскую, обаятельную, ничего не значащую и ничего не обещающую улыбку Мака. И дыхание мое остановилось И сердце пробивалось насквозь.
… Я не спала этой ночью. Я предпринимала всяческие попытки. Чтобы сгладить свой ужасный вид. Я долго сидела с наклеенным на лицо пластырем. Но бесполезно. Морщины не разгладились. И красные отпечатки от пластыря еще больше подчеркивали их глубину.
Я вытащила из комода старую косметичку. Доставшуюся от моей матери. Как давно я сюда не заглядывала. И какими чужеродными казались мне эти вещи. Лебяжий пух с розовой пудреницей. Коробочки от разноцветных кремов. Ряд помад пастельного цвета. Я забыла, как обращаться с этими вещами. И мои руки меня не слушались. Коробочки, баночки, флаконы. Все вываливалось из моих неловких рук. Пудра. Словно поземка. Осыпала мелкой россыпью пол. Я накладывала тени на свои сморщенные веки. Я настойчиво красила оставшиеся редкие ресницы. И брови. Усиленно обводила контур потрескавшихся губ. Осыпала мелкой розовой россыпью свое немолодое лицо. Вспотев от напряжения. Приложив массу трудов и усилий. Я наконец-то закончила эту процедуру. И посмотрела на себя в зеркало.
И вскрикнула. В полумраке комнаты мое лицо выглядело ужасным. Ведьма! Настоящая ведьма! Загримированный шут! Пиковая дама. Урод под косметикой. Клоун, не умеющий смеяться. И я бросилась в ванную комнату. И подставила лицо под резкую струю душа. Стирала с него все. И прозрачные. Младенчески чистые струйки воды окрашивались красно-сине-желтыми цветами. И стекали по моему лицу. И стекали по моему телу. И я зарыдала…
В постели я долго прислушивалась к биению своего сердца. И я услышала. Как в моем безжизненном, увядшем, стареющем теле. Бьется очень молодое красавица-сердце.
Я бы многое отдала в этот миг. Чтобы тело и сердце поменялись местами. Пусть на день. Пусть на час. Пусть на секунду. В которую он, мой единственный. Мой любимый. Мой парень из островка, на котором выжили только одни мы посреди хаоса и смерти, смог бы меня увидеть. И впервые за долги годы я пожалела. Что у меня нет детей. Возможно, они бы смогли продлить мою молодость. И впервые за долгие годы я пожалела. Что так непростительно и легкомысленно распрядилась своей внешностью. Хотя внешностью распоряжается только любовь. Я же во второй половине своей жизни лишила себя любви. И отвергла покровительство Афродиты. Хотя нет. Меня лишила любви и моей подруги Афродиты – музыка. И впервые за долгие годы я пожалела. Что отдалась музыке. И я ее возненавидела. Аккорды. Ноты. Нотные листы. Ля диез. Си бимоль. Стоккато. Сопрано. Форте. Пиано…. Виолончель. Виолончель…
Я вскочила. Подбежала к виолончели. И лихорадочно. В забытьи. Не соображая, что делаю. Стала стучать по ней кулаками. Повалила ее на пол. Рвала ее струны. Царапала ее корпус. Била ее ногами…
Очнувшись, я увидела ее. Разодранную. Раздетую. Избитую. Искалеченную. Струны – как руки бессильно свисают вдоль тела.
Очнувшись, я увидела своего мертвого друга. Своего верного спутника. Своего единственного соратника по жизни. Единственного, кто меня по-настоящему понимал. И в эту ночь я поняла. Что осталась совсем одна. Именно в эту ночь…
Утром он пришел, как обещал.
– Я бы хотел начать наше знакомство с вашего музыкального инструмента. С вашего верного спутника. С вашего друга. И соратника по жизни, – первое, что сказал он мне.
Я кивнула на угол комнаты.
И он увидел.
– Почему? – в его голосе прозвучал некрываемый страх.
– Пройдет время. И ты все поймешь.
– Я хочу все понять сейчас, – и он в упор посмотрел на меня.
И все, как тогда. Как тогда. Когда свежее румяное утро. Когда молодая натянутая кожа. Когда маленький островок земли. Где выживают лишь двое. Потому что им помогает любовь. Когда слабость во рту. Когда горький запах кофе вперемежку со сладкой мятой. Когда приторный привкус веточки клевера. Когда волосы пахнут морем. Когда эпоха Олимпийских Богов. Когда впереди целая-целая жизнь. И нет ей конца…
Я покачнулась. И глубоко вдохнула эту жизнь. Которой давно уже нет. И которую я так хотела воскресить сегодня. Я покачнулась. И дрожащей рукой прикоснулась к его застывшей руке.
Это было соединение музыки и крика. Гладкого морского камня. И куска глины. Молока и мутной воды. Молодого дерева и плесени. Гладкого стекла и лезвия бритвы. Морской волны и песка. Запаха роз и гари. Дня и ночи. Это было соединение жизни и смерти. И это соединение было возможно в природе. И невозможно в жизни. Потому что оно разрушало ее гармонию. Ее ритм. Ее красоту.
Алик зло, беспощадно, отчаянно вырвал свою руку из моей.
– То, что вы делаете – это страшно.
– Я тебя так долго ждала… Моя мать умерла. Так и не дождавшись.
– Вы сошли с ума! – закричал он. И обхватив голову руками. Прошелся по комнате.
– Вы сошли с ума! – как заученный текст повторял он.
– Ты больше не придешь? – с ужасом в голосе спросила я.
– Никогда! – и он выскочил за дверь.
Я знала. Что он придет. Он из тех. Которые навсегда не уходят. Его будет притягивать этот дом. Как преступника. А еще он должен прийти потому. Что для него так важна эта никчемная работа.
Я заметила, что Алик мало улыбался. Он слишком серьезно относился к жизни. И слишком напряженно. И слишком дотошно. В моих снах. Моих мечтах он был гораздо легкомысленнее и настоящее. Ему были присущи и обаяние эллинов. И их веселость. И их ребячество. И их желание всегда защитить женщину.
Алик был другим. Его переродило время. И он был верным слугой этого времени. Но я его все равно любила. Я не могла разрушить то, что создала своими руками. Что лелеяла. И берегла долгие годы. И из-за чего отказалась от обычной жизни. И отвернулась от обычной судьбы. Я любила его потому. Что не любить не могла. Потому что отказавшись от этой любви. Я бы потеряла себя. Навсегда. И моя жизнь превратилась бы просто в глупость.
Сегодня этого я допустить уже не могла.
И я следила за ним. Покинув свое каменное царство. Я видела его подружку. Которой Боги тоже умудрились дать все. И золото кудрей. И глубину светлых глаз. И солнечность кожи. Но они ей не дали самого главного. Как и ему. Радости. Веселья. Легкомыслия. И сознания счастья жизни. И ее наслаждения. И умения жить одним днем. Но все это – обязательно в окружении легкой боли. Ей это не было дано. В ней не было шарма Женщины. И ее коварства. И Афродита не пожелала передать ей неверность своего взгляда. И правильно сделала.
