Волшебник из Гель-Гью - Борисов Леонид Ильич (читать книги онлайн без сокращений .txt) 📗

– Имеется, – рассмеялся незнакомец. – У меня, видите ли, несчастье: в свое время я был занесен в черный список за организацию забастовок. Никуда не берут на работу. Принужден смотреть за местами общественного пользования. Правильнее сказать: присматривать. Смотреть там нечего. На вокзале два таких места: одно под крышей, в зале отправления, другое – во дворе. Одно почище, другое погрязнее. Для простого, так сказать, народа.

– В чем же ваши обязанности? – спросил Грин.

– Они неопределимы и, видите ли, комичны. Присматриваю за тем, чтобы сходок люди не устраивали. А по-моему, пусть устраивают. Слежу за тем, чтобы кто-нибудь кого-нибудь не зарезал. Трижды в день посыпаю пол мокрым песочком, мету, прибираю. Должность препротивная, как видите. Но я своего дождусь.

Незнакомец выпрямился, кашлянул и сию же минуту распрощался с Грином, откозыряв по-военному. Грин смотрел ему вслед. Где-то в тайниках мозга зашевелился, прося жизни, рассказ о человеке, работающем на вокзале. Приходят и уходят поезда. Жена вокзального служащего с любовником своим уезжает в другой город. Что дальше?

Сегодня Грину не нравился его давнишний способ находить сюжеты для своих рассказов, переиначивать и перетряхивать увиденное и услышанное. Что-то искусственное, случайное, невыношенное. Да, но вот зреет в сердце мысль о Бегущей по волнам. Да, но – послезавтра вторник. Да, но – вот живет где-то недалеко Максим Горький, и…

– Завтра я намерен побывать у человека, имеющего возможность помочь мне во многом, – сказал Грин жене. – Сегодня – кинематограф. Завтра – визит к Горькому. Во вторник цирк. Веринька, жизнь должна быть красивой, умной, интересной. Давай пировать сегодня, хочешь? Будем пить во имя больших праздников, которые ужо наступят!

Глава семнадцатая

Грин заготовил для Горького письмо – на тот случай, если его не окажется дома. Оно было кратким:

«Дорогой Алексей Максимович, хочу видеть Вас. Убедительно прощу сообщить мне, когда позволите прийти к Вам, чтобы поговорить о делах, касающихся искусства. От всей души желаю Вам здоровья и счастья.

Искренне любящий Вас А. С. Грин – писатель, Вами, возможно, незамечаемый: судьба, случайности и многие обстоятельства заставляют его печататься в синих и даже желтых журналах. 1 Марта 1914 года»,

– Так хорошо? – спросил он жену.

– Всё хорошо, – сказала жена. – Но за последнюю неделю я тебя не узнаю. Ты перестал являться домой пьяным, ты переменился разительно. Если в этом повинна глухонемая – слава ей!

Грин надел новый костюм. Долго вместе с женою выбирал галстук: ему хотелось что-нибудь попестрее, жена советовала остановиться на темно-синем.

– Мне неясно, зачем ты идешь к Торькому? – сказала жена.

Грин ей ответил:

– У нас в Вятке жил мальчишка по прозвищу Кисель. Все ученики нашего городского училища ходили с разбитыми носами и синяками над глазами. Мальчишек били и на улице и дома. Кисель никого не боялся, его все уважали, он недурно учился, независимо держал себя с учителями. Он много читал, он знал больше всех нас. Те, кому не везло в мальчишеской жизни, кто боялся соседских собак и слободских парней, шли к Киселю за помощью и советом. И он помогал. Учил различным приемам борьбы, давал в долг – до рубля. И ему отдавали. Мне сейчас понадобился такой человек. Меня тянет на исповедь. У меня есть сомнения. Глухонемая – частность. Выдай чистый носовой платок.

Когда ему бывало очень не по себе или когда все радовало и ничто не раздражало, он любил далекие прогулки пешком. И сегодня путь до Монетной он решил совершить «на своих на двоих». По Садовой, Марсову полю, через Троицкий мост, по Каменноостровскому. Вспомнил, что сегодня понедельник. Тяжелый день. Но день такой легкий, веселый, солнечный! И в душе такой трепет, словно крылья растут.

Бывают в жизни взрослого человека такие дни, часы и – чаще – минуты, когда ему, по совокупности счастливых обстоятельств, удается обрести некую машину времени и, сев в нее где-нибудь на освещенном фонарями или солнцем углу, прибыть на площадь, мост или даже, скажем, задний двор ветхого дома, все равно куда, но всё же в такое место, где особенно хорошо было однажды в жизни. Так мы, вдруг остановившись, с какой-то смертельной радостью видим камень, перила и рельсы на мосту такими, какими видели всю эту мелочь в некий блаженный час – детства ли, юности ли или совсем недавно. И вдруг запахнет кофеем, который, еще в зернах, лежит в мельнице, и аромат хорошо заварившегося чая закружит голову и останется произнести: «я не выучил урока…» или что-нибудь в этом роде. И где-то в области сердца защемит сладко и печально, и тут понадобится очень немногое, чтобы человек написал стихи, нашел редкое сравнение в своей прозе или в полчаса сочинил вальс или песню.

Чтобы пережить подобное состояние человеку на улице, достаточно музыки военного оркестра, шарманки, ноющей во дворе, капли, упавшей с крыши под ноги, или запаха, прилетевшего на спине упругого ветpa. Если же блаженное воскрешение пережитого мига застигнет нас дома, в комнате, – потребуется много усилий, чтобы не покинуть дом навсегда.

Подобным состоянием однажды был охвачен Грин, и с тех пор оно стало его свойством; благодаря ему он, человек, как и все, видел мир глазами волшебника и поэта. Сегодня, на пути к Горькому, он пережил особенно ярко и глубоко это ощущение ухода не от действительности, а от всего того в ней, что доступно взору каждого.

Грин переходил Троицкий мост. Большие фонари на нем, несмотря на то что был день и уже по весеннему ярко светило солнце, горели все до одного. Их забыли выключить из электрической сети. В каждом матовом шаре фонаря сиял бриллиант. И длинный, пустынный в этот час мост заявил о себе как о некоем Пассаже с поднятыми витринами, в которых, через правильные промежутки, сияли драгоценные камни, числом шесть, по три справа и слева. Совершенно нелепо и странно было видеть ползущий по мосту трамвай, бегущие автомобили и пролетки извозчиков. Для того чтобы появление их на мосту стало законным и естественным, необходимо было выключить свет из всех фонарей, убрать бриллианты из круглых стеклянных футляров. И был такой момент в жизни моста, и его наблюдал Грин, когда только один он стоял на мосту в самой недоуменной позе: все виды транспорта были задержаны на подъеме и у памятника Суворову и на Каменноостровском проспекте. Неизвестно, почему и зачем это было сделано, но через пять минут Грин явился средоточием внимания. Его заметили задержанные пешеходы с обеих сторон моста, к нему устремились идущие навстречу, его старательно обгоняли те, что шли позади. Его окружили, он остановился. «Что случилось?» – спросили его. Он указал на освещенные фонари. Никто ничего не понимал. Любопытство осталось неутоленным.

А фонари продолжали сиять; не были они потушены и тогда, когда Грин возвращался, а это произошло через полтора часа. И он решил – вполне искренне и серьезно, что в данном случае это вовсе не было забывчивостью со стороны заведующего мостом, – мост был освещен потому, что в цирке «Модерн» со 2 марта начинались гастроли знаменитых артисток цирка Веры Суходольской и Екатерины Томашевской. На огромном плакате, стоявшем на углу Конной улицы, Грин прочел, сдерживая сердцебиение, тоску и чувство счастья:

ВНИМАНИЕ! ВНИМАНИЕ! ВНИМАНИЕ!

Только пять гастролей!

Спешите видеть!

ЕВРОПЕЙСКИЙ НОМЕР!

Впервые в России! Выход артисток цирка Веры Суходольской и Екатерины Томашевской. Исключительный номер иллюзий, стоящих на грани чуда. Цветочный дождь! Исчезновение cестер-близнецов на глазах у зрителей! Проход сквозь дерево и железо!

Грин закрыл глаза. Ветер Васильевского острова засвистел в его ушах. Вековая липа зашумела над его головой.

Не хотелось открывать глаза, не хотелось расставаться с воспоминаниями. Уйти, не дочитав плаката? Нет. Любопытно, что же дальше?