Вернон Господи Литтл. Комедия XXI века в присутствии смерти - Пьер Ди Би Си (читать онлайн полную книгу TXT) 📗

– Шериф? – говорит она. – Зайдите в дознавательскую, вам будет интересно.

Если бы у нее в коробке оставалось мясо, этого бы не случилось. И чувство разочарования заставило ее искать, чем еще себя утешить, это я понял, причем только что. Так что теперь я сам заместо мяса.

Минуту спустя открывается дверь. В комнату вползает полоска бизоньей кожи, затянутая вкруг душонки шерифа Покорней.

– Тот самый парень? – спрашивает он. (Нет, сука, блядь, я Долли Партон [2], собственной персоной.) – Сотрудничает со следствием, а, Вейн?

– Я бы не сказала, сэр.

– Дай-ка я поговорю с ним наедине. Он притворяет за собой дверь.

Гури сволакивает со стола буфера, все четыре тонны, и отворачивается в угол, так, словно теперь ее больше нет. Шериф выдыхает мне в лицо густой гнилой вонью – как из половника плеснул.

– Сынок, там снаружи стоят люди. И они очень нервничают. А когда люди нервничают, они скоры на расправу.

– Но меня даже там не было, сэр, у меня есть свидетель.

Он поднимает бровь с той стороны, с которой сидит Гури. Она семафорит ему в ответ, мол, все путем, шериф, мы с этим разберемся.

Покорней выбирает в коробке от «Барби-Q» косточку почище, подходит к прилепленной на дверь фотографии и обводит воображаемым овалом лицо Хесуса, его затравленные глаза, и поверх лица и глаз – потеки крови. Потом поворачивается и перехватывает мой взгляд.

– Он ведь говорил с тобой, правда?

– Об этом – нет, сэр.

– Но ты же не станешь отрицать, что вы с ним находились в близких отношениях.

– Я не знал, что он собирается кого-то убить. Шериф поворачивается к Гури.

– Вы обыскали одежду мистера Литтла?

– Мой напарник обыскал, – отвечает она.

– И нижнее белье?

– Обычные, плавками.

Покорней на минуту задумывается, прикусывает губу.

– А вы заднюю часть внимательно осматривали, а, Вейн? Знаете, есть такие забавы, от которых у мальчиков сфинктеры становятся менее упрямыми.

– Вроде чистые были, шериф.

Знаю я, к чему вы, суки, клоните. В наших, блядь, местах всегда так, никто прямо не встанет и не скажет. Я пытаюсь хоть как-то поучаствовать в разговоре.

– Сэр, я не голубой, если вы это имеете в виду. Мы с ним дружили с детства, я же не знал, как оно все обернется…

Под шерифскими усами расцветает змеиная улыбка.

– Значит, ты правильный парень, да, сынок? Тебе нравятся машины, тебе нравятся пушки, да? И девочки тоже?

– Конечно.

– Ну, ладно. Давай-ка проверим, правду ли ты нам говоришь. Сколько у барышни помещений, в которые ты можешь сунуть больше чем один-разъединственный пальчик?

– Помещений?

– Ниш – ну, дыр, в конце концов.

– Ну, я не знаю – две.

– Ответ неправильный.

Шериф фыркает в усы, довольный, как будто он только что открыл самую охуенную на свете теорию относительности.

Ёбаный в рот. В смысле, а мне-то откуда об этом знать? Я и палец-то в дырку совал всего раз в жизни; не спрашивайте в какую. И в памяти остался разве что запах, как в разгрузочной молочного магазина после ливня – размокший картон и скисшее молоко. И что-то мне подсказывает, что не ради этого люди вбухивают такие бабки в порноиндустрию. На другую мою знакомую это никак не похоже – по имени Тейлор Фигероа.

Шериф Покорней роняет косточку в коробку и кивает Гури:

– Запиши все это, а потом оформи задержание. И – скрып-скрип-скрып – выплывает из комнаты.

– Вейн! – кричит сквозь дверь еще какой-то полицейский. – Пальчики готовы.

Гури собирает руки-ноги в кучку.

– Вы слышали, что сказал шериф. Сейчас я вернусь и приведу с собой еще одного офицера. И мы запишем ваши показания.

Когда ширканье ее жирных бедер друг о друга затихает в отдалении, я принимаюсь ковыряться в носу. Хоть какая-то радость. Хотя бы на секунду – запах теплого тоста; дыхания с привкусом «сперминта». Но единственный запах, который я чувствую сквозь пот и барбекю-соус, это запах школы – гороховый запах отморозков, когда они учуют тихоню, словоплета, слабака и загонят его в угол. Запах опилок, когда пилят дерево, чтобы сбить из него хуев крест.

Два

Матушкину лучшую подружку зовут Пальмира. В просторечии Пам. Она еще жирней, чем матушка, и матушка на ее фоне чувствует себя примой. Всех остальных своих подружек она толще. И они – не самые лучшие подружки.

Пам уже здесь. За три графства слышно, как она орет в приемной у шерифовой секретутки.

– Господи, да где же он? Эйлина, ты видела Верна? Слушай, как тебя классно подстригли!

– Не слишком вызывающе? – чирикает в ответ Эйлина.

Мне кажется, Пальмира вам должна понравиться. Не то чтобы вам захотелось оказаться с ней в койке, но дело не в этом. Ей свойственно удивительное, с запахом лимонной свежести, неумение владеть ножами. Но что она действительно умеет, так это жрать.

– Вы его хоть кормили?

– По-моему, Вейн покупала ребрышки, – пищит Эйлина.

– Вейн Гури? Так она же на Притыкинской диете, а то Барри не выберется из-под этого грузовичка!

– Приехали! Да она только что не ночует в «Барби-Q»!

– Гос-споди боже ты мой.

– А Вернон вон там, внутри, Пам, – говорит Эйлина. – Ты лучше подожди снаружи.

Ну, и дверь, естественно, тут же распахивается настежь. Вплывает Пам, прямая, как будто несет на голове стопку книжек. Просто страшно подумать, что будет, если она хоть на чуть-чуть отклонится от центра тяжести.

– Верни, ты что, ел эти р'обра? Ты вообще что-нибудь сегодня ел?

– Завтракал.

– О господи, обратно едем через «Барби».

Не важно, что ты дальше будешь ей объяснять. Решение принято. Домой мы едем через «Барби-Q», можете мне поверить.

– Я не могу, Пам. Меня не отпустят.

– Чушь собачья, давай поехали.

Она дергает меня за рукав, и пол сам собой уходит у меня из-под ног.

– Эйлина, я забираю Верна. Скажешь Вейн Гури, что мальчик с утра ничего не ел, я припарковалась вторым рядом прямо у вас перед крыльцом, а если она не успеет сбросить пару фунтов до того, как я увижусь с ее Барри, ей же хуже.

– Оставь его, Пам. Вейн еще не закончила…

– Наручников я на нем не вижу, а каждый ребенок имеет право поесть.

От голоса Пам начинает подрагивать мебель.

– Не я придумала все эти правила, – говорит Эйлина. – Я просто хочу сказать, что…

– Вейн не имеет права его здесь держать, и ты прекрасно об этом знаешь. Мы ушли, – говорит Пам. – А подстригли тебя – просто класс.

Горестный вздох Эйлины сопровождает нас через всю приемную. Навостривши ушки, я вслушиваюсь в тишину, пытаясь уловить отдаленные признаки присутствия Гури или шерифа, но помещения пусты; в смысле, помещения шерифа. И в следующий момент я уже на полпути к выходу, в мощном гравитационном поле Пальмиры. Бля буду, с таким количеством современных женщин в одном теле спорить бессмысленно.

Снаружи вокруг солнышка уже успели вырасти целые облачные джунгли. От них тащит мокрой псиной, как всегда в наших местах перед грозой, и передергивает икоткой беззвучных зарниц. Сгустились, так сказать, тучи судьбы. Уёбывай из города, намекают они, и чем быстрее, тем лучше, съезди проведай бабулю или еще чего, покуда все не утолмачится, покуда правда не просочится, блядь, наружу. Езжай домой, избавься от наркотиков, а потом устрой себе каникулы.

Над капотом старенького «меркури» Пальмиры поднимается марево. В нем дрожат чопорные, с поджатыми жопками, домики города Мученио, плавятся и сверкают вдоль всей Гури-стрит нефтяные качалки. Вот-вот: что встречает человека в Мученио? Нефть, по задворкам скачут зайцы и Гурии. А когда-то это был едва ли не наикрутейший город во всем Техасе, если не считать Лулинга, конечно. Наверно, все, кому надрали задницу в Лулинге, ползли на карачках сюда. Теперь наикрутейшее событие в нашем городе – это автомобильная пробка на сквозной трассе в субботу по вечерам. Я не то чтобы очень много где бывал, но уж этот-то город я знаю как свои пять пальцев, и, по идее, везде должна быть одна и та же херня: все деньги и все людское хуё-моё роится в центре города и постепенно затухает к окраинам. В самой середке скачут ухоженные девочки в беленьких, белее белого, штанишках, далее по сторонам будут шортики-ситчики, вплоть до тех мест, где по закоулкам маячат датые цыпочки в розовых подштанниках с отвисшими коленками. И один какой-нибудь магазин на всю округу, где торгуют автомобильными глушителями; и никаких тебе лужаек с поливалками.