Одень свою семью в вельвет и коттон - Седарис Дэвид (книги полностью бесплатно .TXT) 📗
«Эй! – закричали мы. – Открой дверь. Это мы». Мы постучали в окно, но мама, даже не взглянув в нашу сторону, снова наполнила бокал и вышла из комнаты.
«Вот стерва!» – воскликнула моя сестра Лиза. Мы стучали снова и снова, а когда мама не отозвалась, мы обошли дом и стали бросать снежки в окно маминой спальни. «У тебя будут большие неприятности, когда папа вернется домой!» – орали мы, а мама в ответ задернула занавески. Наступали сумерки, и, по мере того как становилось холоднее, нам пришло в голову, что так и помереть недолго. Такое случалось. Эгоистичные мамы хотели остаться дома одни, а их детей находили через много лет замороженными, как мастодонтов, в глыбах льда.
Моя сестра Гретхен предложила позвонить папе, но никто из нас не знал его номера телефона, и он вряд ли смог бы чем-то помочь. Он ходил на работу специально, чтобы избегать мамы, и в зависимости от погоды и ее настроения могли пройти часы или даже дни, прежде чем отец возвращался домой.
«Надо, чтобы кого-то из нас сбила машина, – сказал я. – Это проучило бы их обоих». Я представил, что жизнь Гретхен висит на волоске, а в это время мои родители измеряют шагами коридоры Рэкс-Хоспитал и жалеют, что уделяли детям так мало внимания. Это было идеальным решением. Убрав Гретхен с дороги, остальные получат больше жизненного пространства. – Гретхен, пойди ляг на проезжей части.
– Пусть Эми ляжет, – ответила Гретхен.
Эми, в свою очередь, спихнула это на Тиффани, которая была самой младшей и не имела ни малейшего понятия о смерти. «Это как сон, – объясняли мы ей. – Только кровать у тебя будет с балдахином».
Бедняжка Тиффани. Она бы сделала все, что угодно, ради малой толики благосклонности. Стоило только назвать ее Тифф, и все, что вы хотели, становилось вашим: ее карманные деньги, ее обед, содержимое ее пасхальной корзинки. Ее стремление ублажить было абсолютным и нескрываемым. Когда мы попросили ее лечь посередине улицы, она задала только один вопрос: «Где?»
Мы выбрали тихую впадину меж двух холмов – место, где водители были вынуждены лететь без управления. Шестилетка в пальто сливочного цвета заняла свою позицию, а мы сгрудились на обочине – посмотреть, что будет. Первая проезжающая машина принадлежала соседу, тоже янки, который оснастил свои покрышки цепями и затормозил в нескольких футах от нашей сестры. «Это что же – человек? «– спросил он.
«Ну, типа того», – ответила Лиза. Она объяснила, что нас выперли из дома, и, хотя мужчина вроде бы принял это за разумное объяснение, я склоняюсь к мысли, что именно он нас и сдал. Проехала еще одна машина, а потом мы увидели нашу маму – задыхающуюся фигурку, неуклюже преодолевающую вершину холма. У нее не было ни одной пары брюк, и ее ноги по щиколотку утопали в снегу. Мы хотели отослать ее домой, вышвырнуть из нашего мира так же, как она выставила нас из дома, но было сложно злиться на кого-то, кто выглядел так жалко.
«Ты разве не в мокасинах!» – спросила Лиза. В ответ мама подняла босую ногу. «На мне были мокасины, – сказала она. – То есть они были на мне только что».
Вот так мы и жили. Она выгоняет нас из нашего собственного дома, а через мгновение мы рыщем в снегу в поисках ее левой тапки. «Да забудьте вы об этом, – настаивала мама. – Она найдется через пару дней». Гретхен надела свою шапку маме на ногу. Лиза обвязала шапку своим шарфом, и, плотно окружив маму со всех сторон, мы пошли домой.
Глава 3. Кораблик
Мы с мамой в химчистке стояли за женщиной, которую никогда раньше не видели. «Приятная женщина, – делилась со временем своими впечатлениями мама. – Отличная фигура. Шикарная». Женщина была одета по сезону – в легкую хлопчатобумажную блузку с узором из огромных маргариток. Ее туфли походили на лепестки, а сумочка в черно-желтую полоску висела через плечо, порхая над цветами, как ленивый шмель. Женщина отдала кассиру свой чек, получила одежду, а затем поблагодарила за то, что считала быстрым и эффективным сервисом. «Вы знаете, – сказала она, – люди поговаривают о Рэйли, но ведь это все ерунда, правда?»
Кореец закивал – так кивает иностранец, когда понимает, что кто-то закончил предложение. Кореец был не владельцем, а простым помощником, который не имел ни малейшего понятия, о чем речь. «Мы с сестрой приезжие, – произнесла женщина, чуть-чуть повысив тон, кореец снова кивнул. – Хотелось бы ненадолго остаться здесь еще и все разузнать, но мой дом – в общем, один из моих домов, – находится на садовом маршруте, так что мне нужно возвращаться обратно в Вильямсбург».
Тогда мне было одиннадцать лет, и, тем не менее, сказанное показалось мне странным. Если женщина надеялась впечатлить корейца, то она зря сотрясала воздух; кому же предназначалась эта информация?
«Мой дом – в общем, один из моих домов» – к концу дня мы с мамой повторили эти слова раз пятьдесят. Садовый маршрут не имел значения, но от первой части предложения мы получили огромное удовольствие. Там, где стояло тире, была пауза между словами «дом» и «в общем», короткий промежуток времени, за который женщина подумала: «А почему бы и нет?» Следующее слово – «один» – слетело с ее уст, будто подхваченное нежным ветерком, и тут начиналось самое сложное. Надо было понять все правильно, иначе предложение теряло силу. Балансируя между стыдливым смешком и забавной неловкостью, слово «один» придавало ему двойное значение. Для тех, кто был ей ровня, оно означало: «Смотрите – я постоянно в движении!», а для тех, кому повезло меньше, предложение звучало, как совет: «Не обманывайте себя; иметь больше, чем один дом, очень сложно».
Когда мы попробовали повторить сказанное женщиной, то первые несколько раз наши голоса звучали вымученно и снобски, но уже к полудню смягчились. Мы хотели иметь то, что было у этой женщины. Передразнивая ее, мы осознали, что это безнадежно недоступно.
«Мой дом – в общем, один из моих домов…». Мама произносила это в спешке, будто на нее давила необходимость быть более конкретной. Таким же образом она говорила: «Моя дочь – в общем, одна из моих дочерей». Однако второй дом был солиднее, чем вторая дочь, и поэтому у мамы не получалось по-
добрать верную интонацию. Я, в свою очередь, пошел в противоположном направлении, делая ударение на слове «один» таким образом, чтобы наверняка отдалить от себя слушателя.
– Скажи это с такой интонацией, и люди будут тебе завидовать, – сказала мама.
– Ну, а разве мы не этого хотим?
– Типа того. Но гораздо больше нам хочется, чтобы они за нас порадовались.
– Но зачем тебе радоваться за кого-то, кто имеет больше тебя? – недоумевал я.
– Я думаю, это зависит от человека, – сказала мама. – Как бы там ни было, это неважно. Со временем, когда наступит нужный день, все получится само собой.
И мы ждали.
В какой-то момент, ближе к концу 60-х годов, Северная Каролина стала называть себя «Штатом увлекательных каникул». Эти слова были выбиты на номерных знаках автомобилей, а целый ряд рекламных роликов на телевидении напоминал нам, что у нас, в отличие от наших соседей, есть и пляж, и горы. Были те, кто метался между первым и вторым, но большинство стремилось выбрать себе пейзаж и привязаться к нему. Мы были Пляжными Людьми, Людьми с Изумрудного Острова, но главная заслуга в этом принадлежала маме. Не думаю, что нашего отца когда-либо заботил его отпуск. Вдали от дома он чувствовал тревогу и раздражение, а мама обожала океан. Она не умела плавать, но любила постоять у кромки воды с удочкой в руках. Она не ловила рыбы и не выражала ни надежды, ни разочарования по поводу своих действий. О чем она думала, глядя на волны, оставалось загадкой. Но эти мысли явно доставляли ей удовольствие.
Как-то наш отец опоздал с заказом гостиницы, и мы были вынуждены довольствоваться остатками – не коттеджем, а жалким, запущенным домом. В таких местах жили бедняки. Двор был огражден железной сеткой, воздух кишел мухами и комарами, которых обычно уносил океанский бриз. А однажды с дерева упала отвратительная мохнатая гусеница и укусила мою сестру Эми в щеку. Ее лицо распухло и обесцветилось, а через час только руки и ноги помогали опознать в ней человека. Мама отвезла ее в больницу, а по возвращении использовала Эми как образец А, указывая на нее не как на собственную дочь, а как на уродливого незнакомца, вынужденного жить с нами. «Вот что получается, если ждать до последней минуты, – сказала мама отцу. – Ни песчаных дюн, ни волн, только это».
