Гомо советикус - Зиновьев Александр Александрович (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗
Но не думайте, что отчёт есть излишняя бюрократическая операция. Это — мощная форма организации людей в единое коммунистическое общество. Важно не содержание отчёта, а лишь факт его существования.
К психологии отчёта
Если ты ничего не делал, писать отчёт легко. В этом случае ты имеешь полное право использовать для своего отчёта все то, что произошло за отчётный период в твоём коллективе, в стране, в космосе. Ты имеешь на это право, ибо ты на самом деле был соучастником всего, происшедшего во Вселенной. Труднее писать отчёт, если ты что-то сделал. А если ты много сделал, написать отчёт — непосильная для тебя задача. В этом случае твоё сознание сосредоточивается исключительно на твоём деле, которое тебе кажется центром мироздания, которое твоим коллегам кажется пустяком и которое ничего не даёт для отчёта как явления лингвистического. Но и в первом случае лёгкость создания отчёта не есть нечто врождённое. Нужно много лет тренировки, прежде чем человек становится квалифицированным отчетчиком и начинает сочинять отчёты с моцартовской лёгкостью.
Так вот, то, что я собираюсь выдумать, и будет моим отчётом по правилам советского отчётного искусства. И отнеситесь к нему как к таковому, т.е. не ищите в нем истину, но и не уличайте в заблуждении. Отчёт есть отчёт, и больше ничего. Это есть лишь веха в жизни. Мой отчёт будет отчётом о работе, которую я должен был бы проделать, но не проделал, ибо моя работа и состояла в том, чтобы не выполнять её. Поэтому я буду говорить обо всем на свете, за исключением того, о чем следовало бы сообщить. Я буду говорить, например, о покушении на американского президента, о взрыве бомбы в Болонье, о демонстрации в защиту мира в Бонне и о восстании младенцев в Лондоне с таким видом, будто это моих рук дело. И самое смешное тут состоит в том, что это не лишено оснований, поскольку я принадлежу к организации, которая так или иначе приложила к этому руку, а именно к КГБ. Иначе говоря, это будет психологический отчёт существа, лишённого собственной психологии, о своём пребывании в чужеродной среде, в которую его забросили в интересах некоего Цела, но забыли о нем и о Деле.
К методологии отчёта
Не ищите затаённого смысла в моих словах. Я всегда говорю без намёков и иносказаний. И не оставляю ничего невысказанного и недосказанного. Я вообще не верю в мысли между строк и в литературные айсберги. Когда людям нечего сказать, они маскируют ничтожность говоримого ими ложной видимостью, будто у них есть скрытое мощное основание и затаённая глубина мысли. Блестящие примеры на этот счёт дают не только писатели, но и кинорежиссёры. Был у нас в учреждении сотрудник, которого считали величайшим мыслителем именно за то, что он был мастером насчёт «айсбергов» и «между строк». Когда он довёл своё искусство до предела, т.е. вообще стал обходиться без строк, между которыми помещались его мыслительные глубины, и без надводной видимой части своих «айсбергов», мы поняли, что он — заурядный паразит и дурак. Но репутация мыслителя за ним сохраняется до сих пор. Моё положение имеет то преимущество сравнительно с такими мыслителями, что мои «айсберги» не имеют подводной части, а между строками нет промежутков.
Как опытный отчетчик, я знаю, что мой отчёт не будет прочитан. Так что форма обращения к некоему читателю есть лишь наша советская привычка. Тот старый большевик, отчёт которого я выбросил на помойку, тоже обращался к воображаемому читателю — к «ленинскому ЦК», к «родной Партии» и ко «всему прогрессивному человечеству». А кто познал и использовал его бесценный жизненный опыт? Так уж что говорить о человеке, который не сидел в царских казематах, не лил кровь на баррикадах, не штурмовал Перекоп, не строил Комсомольск, не бросался грудью на вражеские пулемёты и не пролагал дорогу никакому новому почину?!
Творческий подход
Мы, советские люди, приучены также ко всему подходить творчески. Вспоминаю по сему поводу такой поучительный случай. Наши шпионы украли на Западе чертежи станка, предназначенного для очень сложных и тонких операций. Заодно прихватили и составные части станка. Создали специальную группу по освоению станка. В этом было заинтересовано высшее руководство, поскольку станок нужен был для танковой промышленности. Группе приказали подойти к поставленной задаче творчески, новаторски, рационализаторски. Они и нановаторствовали. При первой сборке станка пять деталей оказались излишними. А станок работал. Разобрали и собрали снова. Теперь десять деталей оказались излишними. А станок все равно работал. Ещё раз разобрали и собрали. Двадцать деталей излишних! А станок работает! Ох и поиздевались же они тогда над «хвалёной западной техникой»! Кто-то высказал предположение, что ещё пять разборок и сборок, и станок будет работать совсем без деталей. Вот это будет открытие! Члены группы подозрительно посмотрели на этого сверхрационализатора и решили остановиться на достигнутом. Начальству доложили, что в результате творческого подхода группа существенно упростила излишне сложную конструкцию станка. После этого станок стал выполнять самые примитивные и грубые операции, а через месяц совсем (и насовсем) вышел из строя. Но руководство к этому времени уже утратило к нему интерес. Западные фирмы стали продавать нам готовые детали для танков. И станок вообще оказался излишним.
Ещё более поучительный случай произошёл в так называемой «Ленинской школе», где готовят наших шпионов, руководителей коммунистических партий и будущих просоветских государственных чиновников для стран Запада. Один из слушателей, желая угодить нашему руководству, воспринял требование творческого подхода всерьёз и начал пороть такую чушь, что школу хотели разогнать как рассадник еврокоммунизма. Сей западный коммунист, хотя и был коммунистом, был все равно человеком западным и сущности творческого подхода не понимал. На закрытом заседании ЦК, на котором разбиралось неправильное поведение западных коммунистов, секретарь по идеологии сказал, что причина этого — «неспособность подойти творчески».
Посылавшие меня сюда ответственные товарищи из Органов среди прочих напутствий велели подойти к моей миссии творчески. Как человек советский, я понимал подлинный смысл этого напутствия: сиди тихо и не рыпайся! А что касается творчества, так это нужно лишь для отчёта. Самый плохой отчёт интереснее самого хорошего дела, если он выполнен со знанием... нет, не дела, о коем идёт речь в отчёте, а дела в смысле техники отчёта. Моя реальная жизнь здесь в сравнении с тем, что я мог бы наговорить о ней, есть скука, тоска, серость. Можете себе представить, что будет твориться на этом свете, если мы начнём писать отчёты о пребывании на том!
Научный трактат
А может быть, лучше сочинить научный трактат? Я же профессиональный учёный. Правда, я и мои коллеги обслуживали совсем не научные цели ЦК и КГБ. Но делали-то мы это научными методами. Например, было принято решение задушить диссидентское движение. Но это не так-то просто. Наша задача и состояла в том, чтобы теоретически обосновать закономерность удушения диссидентов и выработать эффективные меры для этого. Не думайте, будто это было легко и что происходило это без конфликтов. Серьёзные научные открытия и в этой области пробивают себе дорогу в жестокой борьбе. Предложение дискредитировать диссидентов в глазах Запада путём высылки их на Запад сначала было встречено в штыки. Потом эту идею присвоило высшее начальство. В конце концов она превратилась в идею Политбюро. Но сколько на это ушло сил! Сколько было жертв! Между прочим, число жертв в борьбе за эффективные методы удушения диссидентов во много раз превысило число жертв в самом диссидентстве.
А сколько сил и способностей я сам убил на разработку идей такого рода! Чертил графики, составлял таблицы, выводил формулы, доказывал теоремы. По этим формулам, например, выходило, что появление одного критика советского режима плохо для режима, но не очень. Два критика хуже, чем один. Но не в два раза, а в один целых и восемь десятых раза. Двадцать критиков уже лучше для режима, чем пять. И борьбу с ними теперь частично можно возложить на них самих. Уже три критика грызут поедом друг друга. Для десяти критиков режим становится лишь поводом дать друг другу по морде. Из трех критиков по крайней мере один помогает КГБ. А из десяти по крайней мере пять можно считать добровольными помощниками Органов и даже внештатными сотрудниками. А сколько в эту среду можно внедрить штатных сотрудников, об этом и говорить не надо. Правда, с ростом числа критиков режима возникают непредвиденные последствия. Важнейшее из них — критики режима начинают конкурировать с апологетами режима в понимании самого режима. Секретарь ЦК по идеологии плакал от злости, когда до него дошли слова одного эмигрировавшего на Запад критика советского строя о том, что этот строй стабилен. «Вот негодяй! — кричал Секретарь. — Это мы, подлинные марксисты-ленинцы, утверждаем, что советский строй стабилен. А этот гнусный предатель набрался наглости утверждать, будто наш советский строй стабилен!!!» Наши руководители ненавидят критиков режима не за то, что те подрывают режим (никакая критика не способна подорвать режим, она лишь укрепляет его!), а за то, что критики режима посягают на неотъемлемую прерогативу высшего советского руководства — на критику советского образа жизни.
