О том, чего не было (сборник) - Токарева Виктория Самойловна (книги без регистрации .TXT) 📗
В его комнате поселился большеголовый тигренок. Глаза у него были зеленые с вертикальными зрачками, вокруг черного кожаного носа расходились черные круги, а уши торчали на голове, как два равнобедренных треугольника.
Дима должен был испытывать счастье и восторг, но особенно яркого восторга он не испытывал. Было удивление, какая-то легкая опустошенность, а восторга не было. Просто Дима первый раз переживал осуществление мечты и не знал, что именно так оно и выражается: удивление, опустошенность и покой.
Дима спустился этажом ниже и позвонил к Регине. Регина открыла ему дверь, глядя исподлобья снизу вверх, держа у носа платочек.
– А, это ты, – разочарованно сказала она.
Дима молча отвел полу пиджака, показав внутренний карман, откуда торчала бутылка «Старки».
Регина повернулась и пошла в глубь комнаты, а Дима, запахнув пиджак, двинулся следом.
Регина достала из серванта рюмки и розетки. Все это было из хрусталя и блестело.
– За что? – спросила она и проглотила какую-то таблеточку. У Регины была аллергия, и она пила водку только после лекарства.
– За мечту, – предложил Дима.
– Ну, за это я пить не буду, – отказалась Регина.
– Но ведь невозможно жить без мечты.
– Мечтай, – сказала она. – Я ведь тебе ничего не говорю.
Регина выпила и пошмыгала носиком в платочек. Лицо у нее было бледное. Она очень уставала, читая чужие рукописи.
Дима тоже выпил, и ему стало хорошо.
Когда человеку хорошо, он становится добрее и желает счастья другим. Дима желал счастья всем, кого он знал и кого не знал. Ему хотелось носить это счастье в своем кожаном чемоданчике и оставлять в каждом доме, куда его вызывали с неотложной помощью.
Дима вернулся домой. Тигренок спал посреди комнаты, вытянув лапы. Брюшко у него поднималось и опускалось, треугольничек уха подрагивал во сне – должно быть, тигренку снилась уссурийская тайга. Дима некоторое время смотрел на него, потом подошел к окну и отодвинул занавеску.
За окном стояли дома в расцвеченных окнах, как новогодние елки в лампочках. А совсем внизу, темные, еле различимые в сумерках, стояли сараи.
Дима стоял, прислонившись виском к раме, и думал о том, что еще молод, что впереди у него много лет жизни и много интересных событий и встреч.
Это было воскресенье, и это было самое счастливое воскресенье во всей его сознательной жизни.
Конец дня немножко испортила мама. Мамы умеют любить, как никто другой, и, как никто другой, все портить.
– Дима! – строго окликнула мама и, когда Дима обернулся на голос, молча указала пальцем в угол.
Дима проследил глазами направление пальца и увидел в углу возле тигренка лужу неправильной формы.
– Вытри! – распорядилась мама и опустила свой палец.
Этот эпизод был лишний и никак не монтировался со всем днем и с Диминым предыдущим настроением. В кино, например, режиссер пришел бы в монтажную, взял ножницы и вырезал из картины такой эпизод. Дима вырезать ничего не мог, поэтому он покорно направился в ванную комнату. В ванной на батарее висели половые тряпки, некоторые происходили от старых штанов, другие – от рогожных мешков. Дима выбрал ту, что из мешка.
Он положил тряпку на лужу, наступил на нее, потом подвигал ногой к себе и от себя. Если бы человек, живущий в доме напротив, посмотрел на Диму из своего окна, то подумал бы, что Дима танцует твист.
Окончив свой «твист», Дима взял тряпку двумя пальцами за самый конец, отнес ее в ванную комнату и кинул под батарею.
На этом эпизод был бы исчерпан, но в комнату вошел сосед и сказал:
– Добрый вечер!
– Здравствуйте, – поздоровался Дима. Он вытирал руки о полотенце.
– Я ничего не имею против того, – сказал сосед, – что вы воспользовались моей тряпкой. Но уж если вы ею воспользовались, то надо было выстирать и повесить на то место, откуда вы ее взяли.
Все было резонно. Дима вернулся в ванную, достал тряпку из-под батареи и сунул ее под холодную струю.
От воды тряпка стала темно-коричневая и тяжелая. Дима помял ее руками, почувствовал, что она липкая и скользкая одновременно.
– С мылом, – посоветовал сосед, который добровольно согласился сопровождать и консультировать Диму.
Дима взял кусок хвойного мыла и с силой провел по тряпке, так что на ней остался желтоватый мыльный рубец. Вода текла по этому рубцу, не размывая его, на пальцах скрипели песок и какие-то камешки.
– Горячей водой… – руководил сосед.
Дима пустил горячую воду, и рукам сразу стало тепло, мыло вспенилось, и вода полилась бурная и бурая, и ванна сразу стала темная, а тряпка светлая.
Диму удивил и обрадовал этот процесс. Он с благодарностью посмотрел на соседа и уже не хотел расставаться с тряпкой, стирал ее до тех пор, пока кусок мыла из прямоугольного не превратился в овальный.
После того как Дима развесил на батарее тряпку и уже снимал через голову рубашку, собираясь спать, в дверь заглянула другая соседка. Увидев раздевающегося мужчину, она войти не решилась, а просунула в дверь одну только макушку. У соседки когда-то была шестимесячная завивка, но шесть месяцев давно прошли, волосы развились и теперь походили на расчесанный мех.
Соседка, не повышая голоса, хотя и не понижая его, несмотря на поздний час, пожаловалась на то, что Дима смылил ее мыло и не убрал за собой ванну и что такое безобразие она ожидала от кого угодно, но только не от него.
За воскресеньем следует понедельник, за понедельником вторник, за вторником, естественно, среда. Среда – серединный день недели, и уже недалеким кажется воскресенье, и у рабочего человека повышается настроение.
У Димы неделя сложилась иначе. После воскресенья настал понедельник. За понедельником – снова понедельник, и вся его жизнь превратилась в одни сплошные понедельники.
Мечта в образе тигренка мяукала по ночам и прыгала к Диме на кровать. Ее надо было кормить мясом, которое стоит по два рубля килограмм. Правда, тигренку перепадали кости, но кости продаются вместе с мясом и стоят столько же.
Соседи писали заявления в жилищно-эксплуатационную контору, приводили милиционера и дворника.
Любовь по имени Ляля сказала, что психически нормальные люди тигров не заводят. Ляля отказывалась ходить в дом – она одинаково боялась и Диму, и тигра.
Близкие и неблизкие знакомые пожимали плечами и снисходительно улыбались. Они чувствовали свое превосходство, а человеку всегда приятно почувствовать свое превосходство над ближним.
Мама перестала включать телевизор – она боялась сидеть без света. Вечера в семье освободились, и мама использовала это свободное время для того, чтобы упрекать папу. Папа по-прежнему молчал и смотрел в газету, но уже не так внимательно, как раньше. Он сидел на стуле, подобрав ноги, подтянув колени к подбородку, и время от времени осторожно поводил глазами по полу и по сторонам.
А тигренок тем временем рос и ничего не подозревал. Тайна и благородство в нем, возможно, были, но скрытые и внешне ни в чем не выражались. Тигренок носился из угла в угол и, как обычная лестничная кошка, гонял по комнате Димин стетоскоп. Когда ему надоедало это занятие, он вставал на задние лапы, а передними рвал обивку на диване. Тигренок точил на будущее свои когти.
Маму очень раздражала эта манера, но сделать тигренку замечание она не решалась. Молчать она тоже не могла, поэтому все мамины замечания выслушивал Дима.
Дима выслушивал и вспоминал лицо директора зоопарка и его вопросы и уже предчувствовал логику в маминых словах и в поведении Васиной жены.
Это начиналось сомнение.
Сомнение, как всякую болезнь, следует вовремя захватить и лечить, тогда оно проходит без следа.
Димино сомнение было запущенным: оно грызло его два месяца и дало тяжелые осложнения. Раньше он чувствовал его только под ложечкой и только ночью, а сейчас ощущал ночью и днем, и ощущал не только под ложечкой, а в сердце, в мозгу и даже во рту. Принимаясь за еду, Дима долго и со всех сторон оглядывал кусок, нюхал его и только потом решался есть.
