Жена журавля - Несс Патрик (чтение книг .txt) 📗
— О, нет, — пробормотал он снова, чувствуя, как его бьет озноб. — Ч-черт…
Он глянул вниз. Золотистый глаз птицы следил за ним не мигая, а длинная шея изгибалась на расстеленной куртке, точно вопросительный знак.
Решения не приходило. Слишком холодно. Он слишком замерз. А стрела была слишком толстой и крепкой. Все равно что из железа. Журавушка умирала. Эта звездная тростиночка испускала последние вздохи прямо здесь, в грустном садике на заднем дворе его дома.
Он проиграл — осознание поражения накатило на него внезапной волной. Неужели больше ничего нельзя сделать? Он обернулся к двери в кухню — все еще открытой, выпускавшей из дома последние остатки скудного тепла. Получится ли забрать птицу в дом? Удастся ли поднять и перенести ее так, чтоб не поранить еще сильнее?
Журавушка же, казалось, больше и не надеялась на него, словно уже вынесла приговор, который ему выносили многие — приятный мужчина, только чего-то в нем не хватает, некой изюминки, ради которой стоило бы тратить на него время, нервы и силы. Ошибка, которую женщины совершают довольно часто. Женщин-друзей, включая бывшую жену, у него было больше, чем у любого мужика-натурала из всех, кого он знал. Беда была в том, что каждая из этих женщин начинала с ним как любовница — и лишь со временем понимала: он слишком мил, чтобы воспринимать его всерьез. «Ты тянешь процентов на шестьдесят пять, — сказала ему жена, уходя. — А мне нужно минимум семьдесят». Вся трагедия, похоже, была в том, что семьдесят — минимум для любой женщины.
Вот и для этой Журавушки, кажется, минимум — никак не меньше семидесяти. Она совершила ту же ошибку, что и все остальные женщины, увидев мужчину в том, кто на деле оказался всего лишь своим парнем.
— Прости меня, — сказал он птице сквозь слезы. — Мне очень жаль…
Но вдруг стрела подалась. Возможно, сама же птица в непроизвольной конвульсии дернула крылом. Стрела будто сама скользнула в его пальцах… И остановилась.
Он что-то нащупал. Да, точно — трещина. Он пригляделся. Почти незаметная в тусклом свете, но очевидная трещина, достаточно большая, чтобы ощутить ее даже задубевшими пальцами. Древко расщеплено вдоль — несомненно, мощными усилиями птичьего крыла. Он даже почувствовал, что концы стрелы смотрят в стороны под разными углами.
Он снова взглянул на птицу. Она смотрела на него, думая бог знает о чем.
Случайность, подумал он. Не сама же птица подсказала его пальцам, где трещина!
Но, с другой стороны, не по своей же воле она, с перебитым стрелою крылом, приземлилась в его садике…
— Попробуем, — сказал он.
И перехватил стрелу ближе к ране. А другой рукой стиснул древко по ту сторону трещины. Холод пробирал до костей так неистово, что саднило руки. Вот, теперь. Теперь или никогда.
— Пожалуйста, — прошептал он. — Ну, давай же…
И разломил стрелу.
Резкий звук вспорол морозный воздух — но вовсе не треск ломающегося дерева, а скорее хлопанье флага на ураганном ветру. Птица вскочила на ноги и расправила крылья вовсю ширь; отпрянув от неожиданности, он поскользнулся и упал на цементный бордюр у края лужайки. Защищая себя от падения, он едва успел выставить руку, выронив половину стрелы с наконечником, от которого резко пахло птичьей кровью. Другая половина древка улетела куда-то в темноту. Позже он не смог отыскать ни того, ни другого обломка и навсегда убедил себя в том, что запах крови оказался слишком дразнящим для какой-нибудь изголодавшейся лисицы и та утащила их к себе в нору.
Теперь же птица возвышалась над ним, подняв голову к ночному небу, и чуть слышно курлыкала на луну. Ее крылья распахнулись, и он заметил, что их размах превосходит его собственный рост. Затем мощными и плавными, чуть замедленными движениями она сложила их — раздался хлопок, за ним еще один. Кровь из раны все еще сочилась, заливая ее белоснежное оперенье, но работой крыльев она, похоже, осталась довольна.
Вновь распахнув крылья во всю ширь, она застыла. Лишь голова ее с темно-красной шапочкой повернулась к нему, и он поймал на себе немигающий взгляд ее золотистых глаз. На секунду ему показалось, будто она вот-вот наклонится и обнимет его — так, словно он выдержал некое испытание, о котором даже не заподозрил бы, если бы потерпел фиаско.
Затем он поймал себя на том, что произнес нечто глупое и совершенно бессмысленное.
— Меня, — сказал он, — зовут Джордж.
Он сказал это ей, журавлихе.
Словно в ответ, птица склонила длинную гибкую шею к самой земле, отвела назад крылья и захлопала ими, будто собираясь упасть к нему на грудь. Не успел он отпрянуть, как птица поднялась в воздух, мелькнув ослепительно-белым оперением прямо в каком-то дюйме над его носом. Оглянувшись назад, он увидел, как она круто взмыла вверх, чтобы не врезаться в стену дома, и опустилась ненадолго на конек крыши. Ее застывший силуэт отчетливо проступил на фоне яркой луны.
Затем она снова нагнула голову, взлетела и сделала прощальный круг над садиком, а он, Джордж, все смотрел, как ее тонкие черные ноги тянутся, словно тростинки, вслед за белоснежным телом, как она поднимается все выше, выше, выше, как превращается в одну из бесчисленных звезд ночного неба, и наконец, исчезает совсем.
Он медленно поднялся с замерзшей земли и с тревогой отметил, как по голому торсу растекается боль. Все тело трясло так, что ноги едва держали его. Не хватало еще свалиться здесь в судороге, подумал он. Нужно залезть в горячую ванну, и как можно скорее, вот только где бы взять сил доковылять до двери?
Он чуть не подпрыгнул, когда вновь услыхал этот стон. Безутешную погребальную песню, из-за которой он здесь и появился. Она разнеслась в морозном воздухе странным эхом — так, словно сама ночь взывала к нему. Казалось, Журавушка прощается с ним, или благодарит его, или…
И только тут он сообразил: это кричала вовсе не странная птица, исчезнувшая из его сада, из его жизни и, возможно, из этого мира навеки. Этот страшный стон исходил от него самого — слетал с его посиневших от холода губ, исторгался из грудной клетки, в которой все еще билось его безнадежно разбитое сердце.
— Но здесь написано «Пэтти».
— Да, то же самое и на бланке заказа.
— По-вашему, я похож на Пэтти?
— Но, может, они решили, что это для вашей жены?
— Мою жену зовут Колин.
— Да, тогда Пэтти явно не по адресу…
— Я сам видел, как он это впечатывал! Пи, эй, два ди, уай… Должно было получиться «Пэдди»! А кроме того, я всегда подчеркиваю пальцем буквы, так что уверяю вас, там однозначно было указано «Пэдди»!
— Это то, что указано в бланке заказа.
— Но это совсем не то, что напечатано здесь!
— Может, они посмотрели на эту майку и решили, что раз она такая розовая…
— Они? Кто — они?
— Печатники.
— А у вас что — не печатники?
— У нас не такие. Мы печатаем флаерсы, плакаты с дизайном типа…
— То есть вы сами печатью не занимаетесь?
— Ну я же говорю, у нас все больше флаерсы…
— Но вы беретесь за печать и на спортивных майках?
— И на футболках, да.
— А в чем разница?
— Ну, мы же продаем не только майки с тонкими лямками. Футболки вот тоже. Все эти мальчишники, девичники, ну вы понимаете…
— И у вас они расходятся хорошо?
— Да, неплохо.
— Особенно если кто-то хочет впечатать в вашу форму на футболке какую-то свою надпись?
— Да.
— Значит, если я вижу, что какой-то мужик куда постарше вас — то есть совсем взрослый дядя — впечатал на свою будущую майку Пи, Эй, два Ди, Уай…
— Это значит, заказ был передан специальной типографии.
— Но они его не выполнили?
— Если верить вам — да, но в заказе определенно значилось «Пэтти»…
— Я ЧТО, ПО-ВАШЕМУ, ВЫГЛЯЖУ, КАК ПЭТТИ?!
— Не нужно кричать. Мы ведь просто пытаемся решить проблему, два разумных человека…
