Очаг вины, или Любовь, диагноз и ошибка одного нейрофизиолога - Огородникова Татьяна Андреевна
«Рано или поздно это должно было случиться», – Генрих, спокойно анализируя ситуацию, наблюдал за тем, как из команды вываливаются «слабые звенья». К его удивлению, таковых оказалось подавляющее большинство.
Следом за Мариной Львовной сорвал с себя униформу ее постоянный и верный поклонник Виктор Палыч. Генрих не ожидал от него такой прыти. Молчаливый, пузатый и скромный Виктор Палыч заслужил внутреннюю кличку МПС именно благодаря этим качествам. Он и сейчас не стал произносить торжественной речи. Просто опустил маленькие поросячьи, но смышленые глазки в пол и сделал пару шагов назад – в сторону повстанцев. Марина Львовна властно и одобрительно прикрыла веки и подняла подбородок. Надо заметить, что подбородок у нее был в отличном состоянии, потому что каждый вечер она укладывалась спать, подвязывая его солевым компрессом с ромашкой. За МПС организованной кучкой повалили все поклонники Светочки. Кроме Виктора Палыча и Генриха, так или иначе овладеть Светой удалось всем. К счастью, Света не считала половой акт поводом для женитьбы или серьезных отношений. Она, наверное, не отказала бы и Генриху с Виктором, но те почему-то не предприняли ни одной попытки. Или импотенты, или гомики, или не тот тип – сделала для себя вывод лаборантка. Недаром она трудилась в Институте мозга. Кроме того, обыкновенная житейская мудрость подсказывала Светочке, что не надо «давать» всем коллегам по работе, потому что репутация порядочной незамужней женщины может пострадать. Для МПС и Генриха было сделано исключение – одно на двоих. Правда, временное: Света занесла их в лист ожидания.
Когда заявивших об увольнении сотрудников стало много больше, чем оставшихся, Генриху стало неуютно. Из двенадцати преданных науке тружеников лаборатории одиннадцать дезертировали – демонстративно, истерично и вызывающе. Генрих, как руководитель, не имел права становиться на сторону тупого стада, хотя понимал, что каждый в отдельности – совершенно не тупой, а очень даже выдающийся исследователь.
Генрих решил сказать речь.
– Я позволю себе прокомментировать события последнего часа. – Он прочистил горло.
В лаборатории воцарилась звенящая тишина. Только озабоченное пыхтение Виктора Палыча нарушало молчание.
Генрих, несмотря на довольно молодой возраст и модный вид, вызывал уважение подчиненных. Практически все исследования, которые он инициировал, имели позитивный и перспективный результат. Шутки о мозге могли звучать только в формате анекдотов. Все, что касалось исследований, приравнивалось по степени важности к священной государственной тайне.
Генрих обвел взглядом всех участников мятежа, пытаясь пристально заглянуть в душу каждого из них. Это удалось только со Светочкой. Она кокетливо помахала ресницами и вполне отчетливо исполнила композицию «На пол, за угол, на предмет». Генрих еще раз прочистил горло и произнес прощальную речь:
– Я понимаю и принимаю ваш выбор. Серьезная наука может быть подвластна только истинным альтруистам. У всех вас имеется определенная степень зависимости: жены, мужья, дети, собаки, в конце концов… Безусловно, стоя перед выбором: прокормить семью или сделать научное открытие, – большинство проголосует за первое – это вы сейчас дружно продемонстрировали. Не уверен, что из вас получатся хорошие продавцы гербалайфа или штукатуры. Но учителем в частной школе каждый из вас станет без усилий. Коллеги! Я со скорбью и радостью благословляю вас на поиски новой жизни, достатка и независимости. Скорее всего, мне придется заняться тем же. Но пока я здесь, я буду продолжать нашу работу и, паче чаяния, если кто-то изменит свое решение – всегда найдет меня в этих стенах. Я остаюсь!
Генрих замолчал, с усилием сглотнув, чтобы избавиться от комка в горле. Коллектив всем своим видом выражал искреннее сочувствие и одновременно непоколебимость. Через пару минут после неловкой паузы Светочка, скорее всего надеясь на взаимность, со слезами на глазах бросилась с объятиями к бывшему шефу. Коллеги последовали ее примеру, правда с другими целями.
Было очевидно, что они испытывали огромное облегчение от того, что Генрих не стал уговаривать их подождать еще немного. В целом ситуация прощания выглядела как череда неловких и неискренних поцелуев с целью поскорее покинуть место бедствия, оставив одного дурака – заложника, который сам напросился на эту должность. Все бросились неискренне целовать и обнимать его, предлагая в случае чего звонить.
– Да, да, – рассеянно отвечал Генрих, – конечно, обязательно, непременно…
Он поймал себя на том, что бормочет дежурные фразы в воздух. Лаборатория опустела. Он остался один.
Один
Есть и разные определения гениальности. Некоторые из них соотносят гениальность со способностью общения с так называемым Высшим Разумом, или Богом. Трудно понять и объяснить проявления гениальности. Для меня гениальность – способность находить правильные решения сложных проблем по минимуму выведенной в сознание информации.
Странно, но Генрих не испытывал разочарования. Он давно уже понял, что его труд, амбиции и достижения никому не интересны. Миновало время, когда молодой перспективный нейрофизиолог, очкастый аспирант, полный надежд и предвкушений будущих открытий, перешагнул порог маленькой засекреченной лаборатории. «Здесь мне предстоит свершать великие дела!» – подумал он и засмеялся, потому что как-то очень по-киношному все вышло. Его первая разработка касалась механизмов излечения заболеваний, давно и плотно припечатанных штампом «неизлечимо». Именно тогда у него в лаборатории появились две жирные канцелярских «моли» и принялись уговаривать «исправить» открытие. Молодой ученый предусмотрительно пообещал «исправить» и отложил работу в папку «Самостоятельные труды». Страх перед чиновниками породил обратную реакцию – ученый решил непременно продолжить исследования.
Насчет «великих открытий» он не шутил. Генрих был абсолютным гением в области исследований мозга. Именно поэтому он и попал в НИИМ и в ЛМ (лаборатория мозга), где трудились уникальные умы, понимавшие сложные научные термины с полуслова. У них вообще было принято все сокращать до аббревиатуры. Большинство сотрудников имело феноменальную память, так что случайный человек вообще мог подумать, что между собой служащие общаются на птичьем языке. Кроме Светочки, конечно. Светочка с завидным упорством, чтобы не сказать тупостью, всякий раз требовала расшифровывать любые сокращения, ее памяти хватало только на то, чтобы запомнить имена коллег по лаборатории. И то со временем большинство из них приобрело кличку Котик. С появлением каждого нового Котика все понимали, что Светочке удалось обольстить еще одного легкодоступного представителя мужского населения. Впрочем, эти забавные перипетии немного разбавляли серьезную обстановку в среде научных работников и давали повод для многозначительных улыбок и переглядываний. Светочкину слабость к Котикам знали все. Поэтому в дружеской беседе с претендентами на эту кличку деликатно намекали, что хорошо бы объяснить Светочке, что нужно стремиться к разнообразию и наделять своих любимых мужчин другими ласковыми именами. В конце концов, чем плохи Зайчики или Рыбки? Видимо, однажды кому-то удалось достучаться до Светочки. Объектом ее кокетства стал младший научный сотрудник Виталик. Симпатичный, стеснительный, немного долговязый и от этого сутулый, парень лет тридцати. Между прочим, женатый и отец двоих сыновей. Впрочем, для Светочки жены и дети никогда не служили барьером, семьи воспринимались как нелепая случайность – тем более, у Виталика были малыши-двойняшки и жена страшная, толстая и кривозубая.
Как-то утром, появившись в лаборатории, Светочка назвала Виталика Черепашкой. Бедолага не знал, куда деться от десяти пар глаз, устремившихся на него. От смущения бедолага ссутулился еще больше, но его багровые уши яростно сияли из-под стола, выдавая чудовищное смятение нерадивого ухажера. В ехидной тишине отчетливо прозвучал размеренный комментарий Марины Львовны:
