Алый камень - Голосовский Игорь Михайлович (бесплатные онлайн книги читаем полные версии txt) 📗
Теперь он мог все обдумать и принять какое-нибудь решение, но мысли его мешались. Он вошел в комнату Наташи и сел на ее кровать.
На мгновенье ему показалось, что она где-то здесь… Егорышев оглянулся, увидел распахнутый шкаф, брошенное на стул полотенце, вдохнул нежный и тревожный запах ландыша и понял, что в его жизнь ворвалось что-то грозное и неотвратимое, чего он всегда втайне боялся и ждал, не признаваясь в этом самому себе.
Прошел час или вечность, он не знал. За окном стих шум города. Ветер, небрежно теребивший занавеску, стал свежим. В квартире было тихо и пусто, и Егорышев почувствовал, что он не в силах больше оставаться в этой пустоте. В обеих комнатах и в прихожей горел свет, и Егорышеву на мгновенье показалось, что его, осторожно взяв пинцетом, поместили под микроскоп и рассматривают огромными холодными глазами… Надев кепку, он погасил свет и вышел.
Он сообразил, что Наташа вряд ли вернется до утра, она опоздает на последнюю электричку и вынуждена будет остаться у Долгова, и решил съездить к матери. Теперь у него появилась какая-то цель и можно было ни о чем не думать…
Мать Егорышева Анастасия Ивановна жила в маленьком деревянном домике в поселке Новогиреево. Сейчас этот район стал Москвой, там строят многоэтажные дома и прокладывают линию метро, а двадцать лет назад, когда Егорышевы переселились в Подмосковье из Сибири, Новогиреево было тихой деревенькой, утопающей в зелени.
Отец до войны работал директором леспромхоза. Он женился на девушке, приехавшей в леспромхоз из глухой таежной деревни, и в тысяча девятьсот тридцать втором году у них родился сын. Детство Егорышева прошло среди вековых, в два обхвата, сосен, среди грубоватых людей, пропахших спиртом и махоркой, под неласковым небом, с которого летом нестерпимо палило солнце, а зимой, не переставая, сыпался снег… Мать брала Егорышева с собой на делянку, и скрежет трелевочных тракторов заменял ему колыбельную песню… В пять лет от роду он уже понимал, что такое простой, план, кубометр. Он смотрел, как вгрызается в ствол механическая пила, и отворачивался, когда стройная красавица сосна с жалобным гулом обрушивалась на землю. Он жалел деревья. Их становилось все меньше и меньше. Расширялись просеки, выгорала под солнцем лишенная тени трава, а тракторы все дальше углублялись в лес.
Отец часто ругался с инспектором из лесничества. Для отца деревья были не лесом, а только кубометрами-, инспектор же защищал лес, и Егорышев всей душой был на стороне инспектора.
Перед войной отца перевели в Москву, в Наркомат лесной и бумажной промышленности, предложили отдельную квартиру в центре города, но он попросил отвести ему участок в Подмосковье и построил маленький домик, а на участке посадил несколько елочек.
Во время войны отец ушел на фронт и погиб, а Егорышев вырос и, ухаживая за отцовскими елочками, понял, что можно любить лес, даже вырубая его, и не нужно жалеть старые деревья, когда они уступают молодым место под солнцем, — такова жизнь…
Егорышев вышел из пустого автобуса на площади, где земля была разворошена бульдозером, и даже в этот ночной, поздний час грохотали подъемные краны. Строительный участок был залит сиреневым светом прожекторов. Свернув в переулок, Егорышев сразу очутился за городом. Из-за низеньких заборов к нему тянулись бледные вишни, и под ногами уютно, по-домашнему заскрипел деревянный тротуар.
В домике матери еще горел свет. Егорышев порадовался, что не придется никого будить, толкнул калитку и вдруг сообразил, что его поздний визит испугает и растревожит маму и она потом не уснет до утра. Увидев Егорышева, она сразу поймет, что с ним приключилось какое-то горе, и он не сможет успокоить ее, потому что нельзя обмануть мать, если ее сыну плохо…
Егорышев понял, что не должен входить сейчас в этот дом, и тихонько прикрыл калитку. Стало свежо. Он поднял воротник плаща и зашагал в сторону от площади и от подъемных кранов — туда, где кончался город и улица упиралась в черный пустырь, заваленный хламом.
Он шел и вспоминал, как ровно четыре года назад гулял здесь с Наташей и в третий раз сделал ей предложение, а она ответила, что согласна, и, смахнув слезинку, пообещала жалеть его, заботиться о нем и быть ему верной женой.
Она не сказала только, что будет любить его. Она и не могла так сказать, потому что любила другого человека, которого давно не было в живых. Он умер, а Наташа все равно любила его, и Егорышев знал, что любовь навсегда останется в ее сердце. Он знал это, но все же был счастлив, потому что не мог жить без Наташи и верил, что ей будет хорошо с ним…
Человека, которого любила Наташа, звали Матвей Строганов. Он был геологом и погиб девять лет назад на реке Юле неподалеку от Мшанска.
Егорышев вспомнил все, что знал о нем и о его гибели со слов Наташи, и то, что видел сам на пустынном берегу Юлы… Перед его глазами встали просыпающийся лес, наполненный голубым туманом, багровая заря, осветившая небо, поверхность реки, покрытая пеплом, и девушка, которую он спас в ту ночь…
3
Это случилось в июне тысяча девятьсот пятьдесят второго года. Студент второго курса Московского лесохозяйственного института Егорышев приехал на летнюю практику в Мшанское лесничество. Целый день он трясся в автобусе, который привез его из Мшанска, устал и не мог уснуть. Он долго ворочался на колючем сеннике, наконец не выдержал и, накинув пиджак, выбрался из душной горницы во двор, залитый молочным светом луны. Дом лесника Капитонова стоял на небольшой поляне в сосновом бору. Стройные корабельные сосны были похожи на часовых, застывших в почетном карауле.
Здесь Егорышев был на практике в прошлом году и теперь чувствовал себя в лесу уже не как гость, а как хозяин. Приехав сюда впервые, он решил, что попал в волшебный край исполненных желаний, но скоро понял, что восторг, который он испытывал перед лесом, может ему только помешать. Лес прятал от непосвященных свои тайны, болезни и думы; он приоткрыл их перед Егорышевым, и Егорышев поник перед необъятностью и величием своей будущей профессии. Он понял, что лес нуждается не в его восхищении, а в его заботе и настоящая любовь есть не что иное, как готовность отдать себя без остатка.
Он сбил ноги, обходя участки, чуть не утонул в болоте, заработал раздирающий горло сухой кашель и почувствовал себя, наконец, не в гостях, а дома… Дома он был и теперь.
Здороваясь с Егорышевым, сосны шептали что-то тихо и проникновенно. Он брел по еле приметной лесной тропинке, и звезды бежали за ним вдогонку, подмигивая и прячась в колючих еловых лапах. Егорышеву нравилась эта тихая ночь, и, увидев над головой багровое небо, он был огорчен тем, что рассвет, наступивший слишком рано, скоро разлучит его со звездами.
Но это был не рассвет. Небо потемнело, потом вспыхнуло опять, и Егорышев понял, что видит отблеск пожара. Он подумал, что горит лес, и бросился в ту сторону, где пылало небо. Но лес поредел, впереди мелькнула река. Вода была багровой, и по ее гладкой поверхности стелился белый дым. Посреди реки горел теплоход, совершавший регулярные рейсы между Гудульмой и Борском. Это был недавно спущенный на воду пассажирский теплоход с широкой прогулочной палубой, с каютами «люкс» и шикарным рестораном. Он величественно плыл по Юле, подавляя встречные рыбацкие шаланды своей мощью и красотой; корабли уступали ему дорогу, и берега, которые он оставлял за собой, казались пустынными после его ухода.
Теперь этот великолепный теплоход горел. Из окон кают вырывались длинные языки пламени, черный дым окутывал мачты и высокую белую трубу. Юла в этом месте разливалась на полтора километра, и Егорышев с трудом различал людей на палубе теплохода. Они суетились, как муравьи, прыгали в воду.
Теплоход сносило течением к стремнине, и он, удаляясь, продолжал пылать, как охапка соломы, облитая бензином.
Внезапно Егорышев услышал всплеск и, всмотревшись в темное полотно воды, увидел недалеко от берега тонущего человека. Человек пытался добраться до суши, бестолково размахивая руками. Сил у него, видимо, уже не было, он то и дело скрывался под водой. Раздумывать было некогда. Егорышев в чем был — в сапогах и в ватной куртке — бросился в воду. Он подоспел вовремя. Подхватив на руки легкое, почти невесомое тело, Егорышев понял, что спас девушку…
