А «Скорая» уже едет (сборник) - Ломачинский Андрей Анатольевич (книги без регистрации .TXT, .FB2) 📗
– Все, – решает водитель. – Дальше не поеду, хоть режьте. Там дальше вообще дороги нет, колдобины одни.
Самое обидное, что не врет. Дальше, насколько доступно обзору освещенное фарами машины пространство, вообще имеет место лунный ландшафт вместо грунта. С соответствующих размеров кратерами, наполненными грязной дождевой водой.
Господи, как на улице холодно! Я, кряхтя, выбираюсь из салона, как следует хлопаю дверью, подаю руку тяжело ворочающейся Офелии. Мы, взявшись за руки, как две сиротки, бредем по израненной улочке вперед. Ледяной ветер ухитряется забираться даже в штанины форменных брюк, делая кожу на ногах гусиной. О чем вы думаете, люди, вызывая нас в такую погоду и в такое время? Готов поклясться самым дорогим – еще непропитой печенью и бескаменными пока почками – что ухудшение состояния этой больной, к которой мы сейчас ползем, наступило не полчаса назад и даже не сегодня. Просто, как оно обычно бывает, тянули родные и близкие кота за причиндалы, надеясь на авось, а, дотянув – вызвали. Делов-то всего – две цифры набрать. И плевать им, сидящим дома, в тепле, на мерзнущих мокрых медиков, ковыляющих по лужам и кустам. У-ууу, суки…
Останавливаемся, тяжело дыша. Прошли уже, как минимум, с полкилометра, адрес не нашли. Да и нет их, адресов. Дома, возвышающиеся за глухими каменными заборами, по обе стороны подобия дороги, словно крепости, ощетинились колючими изгородями и гавкающими собачьими пастями. Помню, Серега, когда мы работали вместе, на вызовы баллончик с нервно-паралитическим газом таскал и щедро пшикал им оскаленные физиономии атакующих псин. Чтобы неповадно было.
– Звони, Антон.
Я достаю сотовый, тыкаю озябшим пальцем в кнопки, даже не чувствуя их.
Долгие гудки. Усталый голос на другом конце города:
– Скорая, восемнадцать.
– Марина Афанасьевна, это четырнадцатая бригада с Козловки. Мы заблудились.
– Ясно, – вздыхает диспетчер. – Оставайтесь на связи, сейчас позвоню, чтобы вас встретили.
Стоим на ветру, дожидаясь результатов звонка. Слышно, как Афанасьевна вполголоса ругается, разыскивая корешок нашей карты с номером сотового вызывавшего. Какое-то время молчит. Потом доносится ее голос, резко ставший неприятным и раздраженным, выясняющий что-то.
– … вас полчаса уже разыскивают! – доносится до меня. Я плотнее прижимаю трубку к уху. – Где встречали? Когда? Что вы?.. Вас бригада ищет, вы ушли? Да жалуйтесь хоть Господу Богу! Встречайте, я сказала! Да не найдут они вас сами! Не найдут! Что? Погода? Вашу мать, а нам не лень в такую погоду по улицам шастать?! Что? Короче, так – если вы сейчас бригаду не встретите, я ее отзываю, а вызов отменяю! И больше никого не пришлю, понятно?!
Звучный удар трубки о телефонный аппарат. Голос Марины Афанасьевны, злой, как у отработавшего тройную смену стахановца:
– Антон, слышишь меня?
– Да.
– Этот…. в общем, сейчас вас встретит, никуда не уходите.
– Все понял, спасибо.
– Ну что они там? – раздраженно интересуется Офелия, кутая лицо в воротник.
– Встретит сейчас, – отвечаю, не вдаваясь в подробности.
Действительно, минут через десять, раздвинув кусты самшита, откуда-то снизу на дороге появился горбоносый паренек лет двадцати пяти, с угрюмо нахмуренными кустистыми бровями. Не здороваясь, он дернул плечом и полез в кусты обратно. Они что, все в одной школе хорошие манеры изучали?
За кустами обнаружилась вереница потрескавшихся и всяко перекошенных ступенек, довольно круто уходящих куда-то вниз, в темноту. Перил, естественно, этот спуск не предусматривал, как и фонарей освещения. Паренек щелкнул карманным фонариком и бодро замаршировал вниз.
– Эй, дружище! – окрикнул я его. – А нам посветить не хочешь?
Тот что-то недовольно буркнул, явно в мой адрес и явно нелестное, однако снизил темп, освещая ступеньки. Офелия спускалась за мной, крепко держась за мою руку и сдержанно шипя. У меня и у самого остеохондроз, подаренный почти всем нам школьными партами и стульями, давал о себе знать.
Спуск занял что-то около десяти минут. Больной уж крутыми были ступеньки, да и сырыми, к тому же, а мне, кроме терапевтической сумки, приходилось фактически тащить и Офелию. По лицу горбоносого, уже нетерпеливо переминающегося внизу, можно было прочитать все, что он о нас думает. Ясное дело – он-то вызывал суперменов, прыжком перемахивающих Большой каньон реки Колорадо и небрежным движением брови рвущих цепи с кулак толщиной, а тут приехали какие-то кряхтящие развалины, передвигающиеся со скоростью больной полиартритом одноногой черепахи.
– Побыстрее можно? – с легким акцентом и отнюдь с не легким недовольством в голосе произносит он.
– Быстро только участковые по квартирам ходят, – отвечаю я. – Куда дальше?
– Сюда дальше, – с ненавистью произносит паренек, пинком открывая калитку.
М-да, домишко представляет собой компромисс между улицей Благостной и Береговой. Не дворец, конечно, но и не лачуга. Одноэтажное сооружение с четырехскатной крышей, надежно укрытое от возможных грабителей в этой лощине. Из будки, спрятанной за поленницей, на меня подозрительно смотрит кавказская овчарка, скаля зубы. Цепи или веревки, гарантирующей, что эта кровожадная тварь не кинется, нигде не видно. Я предусмотрительно беру укладку в другую руку, чтобы, в случае чего, дать ей собаке по голове. Хоть и слабая, но защита, все же. Объяснять этим тупорогим товарищам, что домашних животных, будь то собака, кошка или волнистый попугайчик, надо изолировать перед нашим приходом, бесполезно – опыт показал. Они все, в один голос утверждают: «Она (он, оно) не кусается». В смысле, до этого не кусалась. А, между прочим, раз в год и ружье само по себе стреляет.
В комнате, куда мы входим, просто неприлично натоплено. Комната большая, имеется изразцовая печь, излучающая волны блаженного тепла. В дальнем углу стоит кровать, на которой скорчилась под ворохом одеял старушечья фигурка. В центре комнаты стоит круглый стол, покрытый кружевной скатертью, на которой виднеются следы вечерней трапезы. И масса хлебных крошек. Меня мгновенно захлестывает отвращение. Не знаю почему, но не переношу крошки на столе.
За столом сидит плечистый мужчина, судя по форме носа – отец встречавшего нас паренька. Демонстративно смотрит на висящие на стене часы.
– Что, из Москвы к нам ехали? – ядовито интересуется он.
Здоровый товарищ, наглый и самоуверенный.
– Нет, – на удивление спокойно говорит Офелия.
– Вы в курсе, когда мы вас вызывали?
– Мы в курсе, когда нам передали вызов. Это было двадцать минут назад. Остальное нас не интересует.
– Кто у вас сейчас начальник? Как к нему позвонить?
– Может, мы сначала больную посмотрим? – интересуюсь я. – А потом, когда все сделаем, поговорим про начальников, звонки и время вызова, ладно?
Папуля с сыном синхронно хмурят брови.
– Слышишь, ты как разговариваешь, пацан?
– Пацаном своего сына называйте. А ко мне обращайтесь на «вы», я, все-таки, при исполнении. Это ясно?
Стул с грохотом отъезжает в сторону, выпуская папулю из-за стола. Да, крупноват, что говорить.
– Ясно, я спрашиваю?
– Слышишь, ты, щенок, я же тебя сейчас по стенке размажу!
– Слышу, – ставлю укладку на пол. – Драться будем? Давай. Один такой уже руками сегодня помахал, теперь плачет, бегает за мной и просит заявление забрать.
Мужчина надвигается, разминая руки. Нет, скорее ручищи.
– Давай-давай, я даже сопротивляться не буду. Уголовный Кодекс Российской Федерации, статья сорок седьмая, пункт четвертый «Нападение на сотрудника медицинской службы при исполнении своих служебных обязанностей». Триста «минималок» штрафа и компенсация морального ущерба. Плюс оплата периода нетрудоспособности.
Сомневаюсь, что в УК есть – или вообще когда-либо появится – подобная статья, но для нынешней ситуации сгодится и это вранье. Могучие плечи замирают в полуметре от меня. Точнее, от моего носа.
