Алиса в Стране Советов - Алексеев Юрий Александрович (бесплатные полные книги .TXT) 📗

— Que le extarano? Que quiere este pavo? [74]

— О чём она? — не упустило полюбопытствовать Вашество.

— Она… она восхищена вашей строгостью и… и осанкой, — блудливо соврал Марчик.

— И всё? — разочарованно молвило Вашество, погружаясь в какие-то дальние мысли. — Мда, жара вредна награждённым… И это самое, якуткам свойственна сдержанность, пока не покажешь одеколона и орденов… — И перевёл взгляд с девицы на Ивана: — Царапины надо носить пулевые и… штыковые. Не для того рука братской помощи, чтобы лезть кому ни попадя под подол.

Свита восторженно зашушукала, как бы сражённая свежим тезисом полководца-политика. А Мёрзлый так вообще отличился, сказав:

— Позвольте я запишу для стенгазеты?

Но не успел он согласия получить, как незаслуженно оскорблённый Иван поднялся. Конечно же, он мог скликнуть свидетелей, оправдательно расписать свои подвиги по спасению утопающих. Из шкурного интереса и стоило бы так поступить. И не нареки сослепу Вашество японистую Ампариту чуть ли не тундровой «гейшей», ловящей подолом дарёный флакон «Тройного», Иван, может быть, и не вздыбился. Но тут он голову на пустяке потерял, как это с каторжником бывает, когда ему — остальное терпимо — ещё не дают и «бычка» с земли подобрать, затаптывают отраду.

— Ну это, знаете ли, алексия!.. [75]— сказал он для разгона. — Тут, извините, вы наперёд Ермака Тимофеевича забежали. По алфавитной близости, Вашество, спутали Якутию и Японию. А ещё ни при какой афазии всё же не надо мешать братство с б…

— Спокойно! — телом загородил скандал Гусяев. — Во-первых, хотелось бы знать, где ваши… где группа?

Возникла неприятная пауза. Гусяев злокозненно улыбался. Вашество напряжённо соображало, кого из членов Бюро зовут Ермаком Тимофеевичем и лестно ли для него забегание или наоборот? Иван же кумекал, как выкрутиться: выдавать товарищей он не имел права.

«Колхозное положение, — размышлял он, — сам по себе у нас не проходит никак, мычать и молчать можно лишь вместе, и чувство товарищества естественно обостряет враньё».

— Значит так, — неловко полез он в единоличники. — Товарищи увлеклись в магазине какой-то сарпинкой, а я тем временем, не спросясь…

— Это их не прощает, — окоротил потугу Гусяев. — По некоторым данным, — тут он на Мёрзлого многозначительно посмотрел, — их интересы выходят за «рамки» сарпинки.

— Э… так точно, — побагровел ликвидатор данайских борделей Лексютин и, подозрения от вверенных войск отводя, пропыхтел: — О машинах мечтают. Отдельные даже курить бросили.

— Напрасно, — сбилось с прицела Вашество. — Курево утоляет жажду и согревает. А вот самоволка, побег из части… — набычился он и… разомлело потаял.

Кто бы мог ожидать, но Ампарита женским чутьём догадалась, что властный «индюк» забил повинного в чём-то Ивана в угол, а остальные загонщики просто подлаивают, чтобы хлеб-косточки оправдать. И демонстративно третируя подвывал, что вожакам особенно лестно, она избирательно улыбнулась старцу. Мало того, не видя прочих в упор, изящно приблизилась и наложила прохладную змейку ладони на лоб Ахерелова.

— Por suponer, le duele la cabeza [76], — прожурчала она.

— Как-как? Что она говорит? — зарыскало из-под руки Вашество, не отпуская, придерживая компресс, живительный даже для рогоносцев.

— Заботится, не напекло ли вам голову, — доложил Марчик.

— Скажи пожалуйста, понимает! — отозвалось Вашество. — Вот именно, что напекло! Но мы с этим ещё разберёмся, да… и с тобою тоже, — добавил он для Ивана, хранившего на лице угрюмость без видимой благодарности, что беду от него отвели. — Намажься зелёнкой и чтоб в двадцать один ноль-ноль был у меня в «Гаване-Либре» с подружкой, если так выразиться, понятно?

— Мне-то куда как понятно, — сдерзил Иван. — Не знаю как другим.

На других Вашеству было, видимо, наплевать.

— В Гавану! — скомандовал он свите, к ней даже не повернувшись. А Ивану ещё раз напомнил: — В двадцать один вдвоём…

«Как же, жди — дожидайся! — подумал Иван. — И почему это в генералах сидит уверенность, что земля — плоская? Неужели им так удобнее думать, что скрыться от них ни в какую нельзя?»

Гусяев эту мысль раскусил немедленно:

— Мёрзлый, составьте компанию Репнёву! — распорядился он на прощание. — Да, да, сгруппируйтесь. И если что, зовите полицию.

Мёрзлый жирно хихикнул, присел на песок и тотчас же посерьёзнел с видом: «моё дело маленькое, но лучшего часового, конечно же, не сыскать».

Иван отчаянно затосковал. Из глубины души гномик ему подсказывал накормить Мёрзлого как-нибудь через силу в китайской харчевне, устроить новое Монтевидео. Однако план этот отпадал, ибо здешний китайский квартал остался без никакого привоза и сидел в полном смысле этого слова на чёрных бобах, годных лишь для запора. Как вариант, правда, гномик предложил «стоп-кадр»: наладить Мерзлого по пути в Гавану проверить, горят ли задние фары, и вихрем дать дёру. Оно и просто, и действенно. А если обманутому на дороге оставить ещё и коробочку из-под торта с запрятанным туда кирпичом — эффект удваивается. На охромевшей ноге он к вам и до ночи не доберётся; такого рассвирепевшего, на наркомана похожего, вряд ли какая попутка возьмёт.

«Конечно проказа, мальчишество. Но подскажите, как иначе часового убрать, когда кругом полиция?».

И, улыбнувшись покорно Мёрзлому, сказав Ампарите: «Espera me un poquitin!» [77]— Иван утопал в ресторан «Мамба».

Увы, тортов там и в помине не было. Как пояснил бармен, весь сахар ушёл в промен на порох. Затея Ивана не то чтобы проваливалась, но лишалась изюминки, того самого шарма, что извиняет проделку, переводит её в разряд шутки-малютки. И тут на выходе он углядел сверкающий никелем мотоцикл, исклеенный сплошь фотокрасотками. Вызнав владельца и угостив его порцией Бакарди, Иван легко с гонщиком столковался. Построивших социализм русских островитяне считали решительно неспособными к воровству, обманам, угонам и тайно надеялись, что эти навыки у них самих после революции не обострятся, а как бы сгладятся. Когда Иван возвернулся под зонт, пляжная публика теснилась у береговой кромки, разноголосо советуя сторожевому катеру, как половчее сетью на борт принять умаявшуюся вконец и плакавшую теперь о «разводе» парочку. Давно мечтавший о прочной семье Мёрзлый сосредоточенно наблюдал за погрузкой, но отработанным боковым взглядом, собака, Ампариту из поля зрения не выпускал.

— Вот так-то, Пётр Пахомович! — кивнул на море Иван. — Удачные браки заключаются только на небесах. Спектакль заканчивается. Пора по домам.

— С удовольствием! — откликнулся Мёрзлый: сторожевая задача его, видимо, тяготила — пляж слишком удобное место, чтобы потеряться.

— Vamos! [78]— улыбчиво пригласил Иван Ампариту и неприметно шепнул: — Те espera una pequena sor-presa… [79]

Возле ресторана Иван пропустил Ампариту чуть впереди себя и — оп-паньки! — пёрышком усадил на мотоцикл. Девушка округлила глаза, но возражать, умничка, отбрыкиваться не стала.

— Это ещё зачем? — заподозрил неладное Мерзлый. — Не надо трогать чужое, товарищи!

— Пардон, Будённый нас научил, что пеший конному не товарищ, — сказал Иван, вспрыгнув в седло водителя и пробуя газ.

— А… а как же я? — забегал, не находя себе места, Мерзлый.

— Ну, это ваши подробности. Вы же домой хотели? Я вас не держу, — пожал плечами Иван и с рёвом, подзаглушившим крики «Полисиа! Полисиа!!», выскочил на дорогу к автостоянке.

Мальчик при автостоянке был ленив, но смышлён. Иван в момент оживил его тремя песо, велел откатить мотоцикл минут через пять к ресторану «Мамба», а сам ускоренно усадил не понимавшую ни черта Ампариту в поднагревшийся «кадиллак».