Продавец грез - Кури Августо (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .TXT) 📗
— Если вы не оставите его в покое, я заведу расследование по факту насилия, совершаемого вами.
ОФицер, заступившийся за учителя, был тем самым офицером, который находился на крыше «Сан-Пабло».
Продавец грез запомнился ему навсегда. Выслушав то, что ему было сказано о его отношениях с сыном, полицейский не мог заснуть несколько ночей. Потом офицер следил за деятельностью учителя по газетным материалам.
Я был счастлив, что остался жив, и начал уважать полицию. Учитель, несмотря на то что у него открылось кровотечение, сумел сгладить острые углы возникшей ситуации.
— Они хорошие ребята, произошла ошибка.
К этому времени Бартоломеу пришел в себя.
— Где я? — спросил он.
Вспомнив, что был отправлен в нокаут, и понимая, что ситуация уже находится под контролем, он решил еще раз продемонстрировать свою храбрость.
— Я начинаю нервничать. У меня черный пояс по дзюдо, карате, по бразильской борьбе и по многим другим искусствам. Держите меня, а то дело кончится плохо.
Вместо того чтобы держать Бартоломеу, мы его отпустили. Краснобай поднялся одним прыжком и, поняв, что агенты вот-вот опять схватят его, сказал:
— Я уже успокоился.
Агенты ушли. Несколько секунд спустя ушел и полицейский начальник. Однако, перед тем как уйти, полицейский поблагодарил учителя за те несколько фраз, с которыми тот обратился к нему в момент знакомства.
— Мой сын хотел бы познакомиться с вами.
— Когда-нибудь. Скажите ему, что за мечты нужно бороться.
Мои коллеги пожимали плечами и пытались выяснить у меня, что все это значит. Позднее я пробовал объяснить им то, что объяснить в принципе невозможно. Под правым глазом учителя появился кровоподтек, а в левом углу рта засохла кровь, но он не жаловался. Мы знали, что, следуя за учителем, могли стать предметом насмешек и издевательств, но впервые узнали, что рискуем потерять жизнь.
Меня весьма обеспокоило то, что люди могут переходить из состояния покоя прямо в состояние зверской жестокости. Но что потрясло еще больше, так это то, что призрак агрессивности находился и внутри меня самого. Я знал о своем высокомерии, но ничего не знал о скрытом потенциале насилия. Я был поражен вирусом солидарности и был готов к насильственным действиям против того, кто наносит физические раны учителю. Мне и в голову не приходило, что любовь к ближнему и агрессивность могут сосуществовать в одном обиталище. Я никогда не думал, что война и мир в состоянии уживаться в одном человеке. В потаенных уголках души ласковых и добрых людей могут скрываться настоящие монстры.
Выявляя источники стрессов
События у храма информатики были крайне напряженными. Мы считали, что учителю нужно обработать полученные раны в амбулатории, после чего отдохнуть под каким-нибудь виадуком или на площади. Мы взяли его под руки и повели прочь. Однако же, вместо того чтобы успокоиться, он поднялся на край чаши многоцветного фонтана и с необычайной смелостью начал предлагать людям прослушать последние новости с большой ярмарки.
Мы не верили своим ушам. Посетители начали подходить к нам. Они уже узнали возмутителя спокойствия, о котором писали газеты. Учитель-полемист продолжал беспокоить гостей и участников выставки бытовой электроники.
— Какой-нибудь юный беспризорник обладает большей духовностью, чем все компьютеры мира, объединенные в единую сеть. Но куда вкладывается больше денег — в детей или в машины?
По-своему поняв учителя, некий ученый задал ему риторический вопрос:
— Вы специалист по искусственному интеллекту? По-моему, нет. Пройдет совсем немного лет, и мы будем иметь машины, которые по своим характеристикам превзойдут человеческий мозг. В них будут вложены программы человеческого разума, превосходящие его по объему памяти. Это окажется самая фантастическая машина. Подождите и увидите!
Учитель не стал отказываться от диспута.
— Не согласен! Компьютеры навечно обречены на сон в бессознательном состоянии. У них никогда не возникнут конфликтные ситуации. Их никогда не будет волновать вопрос о собственных истоках и о собственном конце. Они никогда не создадут ни философии, ни религии. Они навсегда останутся рабами программного обеспечения.
Я задумался: «Откуда у учителя такие познания? Как ему удается с такой уверенностью в своей правоте вести полемику по еще не решенным вопросам?» с другой стороны, инженеры-компьютерщики и программисты, которые его слушали, явно смутились.
— А что, если искусственный интеллект никогда не очнется от своей бессознательной дремы? А что, если компьютеры никогда не узнают, что сушествуют? Наши конфликты выставляют напоказ нашу многосложностъ. Если нам не удается радоваться их наличию, то следует хотя бы восхищаться ими как производными от величия нашей психики.
Я посмотрел на некоторых своих товарищей и увидел, что они совершенно ничего не понимают. Особенно растерянный вид был у Бартоломеу. Но я тут же отказался от желания сказать ему что-то, поскольку он поразил меня, заговорив шепотом:
— Суперэго, я всегда был человеком на удивление сложным, а вы невыносимо уверенный в себе и надоедливый.
Бартоломеу часто «доставал» меня в таких ситуациях, когда прекрасно понимал, что я не могу дать ему достойный ответ. Мне хотелось ошеломить его своей образованностью, но я был вынужден постоянно культивировать в себе то, чего у меня никогда не было — терпение. И я, никогда не бывший человеком религиозным, обращался к Богу: «Дай мне, Боже, терпения, чтобы не выходить из себя, общаясь с этой на удивление сложной личностью».
А учитель тем временем, раскритиковав кибернетику, перенес огонь своей критической артиллерии на Интернет.
— Система породила Интернет и сотовые телефоны, произведя тем самым революцию в области коммуникаций и доступа к информации. Люди отныне смотрят на приборы, а не на лица конкретных людей. Не вступать в прямой диалог с другими людьми — это еще куда ни шло, но не вступать в диалог с самим собой — это невыносимо.
Теперь я понимал, почему учитель иногда уединяется. Когда я видел, как он разговаривает сам с собой, то находил это очень странным. Такое поведение, с моей точки зрения, всегда было признаком безумия, но теперь мое мнение изменилось в корне, и я стал относиться к этому феномену как к симптому здоровья. Сам я с собой никогда не разговаривал, если не считать сугубо прозаических случаев. Но я был сильнее болен, чем некоторые психопаты. Никто меня не тянул канатом к тому, чтобы полностью пасть духом.
Количество людей, остановившихся, чтобы послушать учителя, постоянно росло, отчего ему приходилось говорить все громче. Они пришли на эту великолепную ярмарку, чтобы посмотреть на последние новинки информатики, но обнаружили одну из самых последних новинок, самый сложный «компьютер» — собственный мозг. Делая все более ясным сознание своих слушателей, учитель, в частности, угверждал, подкрепляя это цифрами, ранее мне не известными:
— Более четырех миллиардов азиатов, европейцев и американцев никогда не сталкивались со своей собственной сущностью. Их голос замолкнет внебольшом пространстве, называемом могилой, подобно голосам иностранцев, которым не суждено найти свой настоящий дом.
Люди размышляли над этими словами, словно им прочитали текст молитвы. В этот момент наш друг Краснобай поднял руки. В атмосфере философских раздумий ему не следовало раскрывать рот, дабы не привнести в нее нечто чужеродное. Но его зависимость от страстного желания непременно высказаться была сильнее, чем зависимость от желания пропустить рюмочку.
— Шеф, мне кажется, что мы запугались еще больше, чем эти хмыри.
— Почему, Бартоломеу? — терпеливо спросил учитель ученика, большого специалиста прерывать урок на самом интересном месте.
— Потому что у нас нет даже дома. Живем под мостом.
Некоторые улыбнулись. Позднее Бартоломеу понял значение своей выходки. Учитель не стал его порицать, он тоже улыбнулся и оценил его непосредственность. Краснобай был чрезмерно активным и праздношатающимся ребенком. С точки зрения учителя, свобода возникает на почве непосредственности. Многие потеряли свою непосредственность в школах, в церквах, на предприятиях, даже те, кто посешает крупные выставки-ярмарки. Они стали роботами, восхищающимися машинами; они не говорят то, что думают. В этот момент я заглянул в собственную душу и понял, что отнюдь не хуже других. Ради сдержанности я стал формалистом, человеком рассудительным и осторожным. Я сам не знал себя и другим не позволял. Я был интеллектуалом, хорошо умеющим объяснять, что все хорошо. Было трудно признать, что Краснобай стоит выше меня.
