Пилот первого класса - Кунин Владимир Владимирович (читать книги без сокращений .TXT) 📗
— Вас понял, Сергей Николаевич, — ответил я. — Жду команды.
Я посмотрел на бортмеханика и на «второго» и сказал им как можно увереннее:
— Не дрейфьте, братцы! Сейчас мы с вами сядем...
Было хорошо видно, как маслозаправщик пополз через все поле к началу посадочной полосы.
— Следи, чтобы винтом не зацепить, — приказал я «второму».
НАДЕЖДА ВАСИЛЬЕВНА
— Внимание! Шесть пять четыре!.. Начинай заход, — сказал Сережа в микрофон.
Мы все увидели, как Азанчеев развернул маслозаправщик и остановил его у самого края полосы.
— Главное, спокойненько! — проговорил Сергей и переключился на внутреннее переговорное устройство: — Пожарную машину и машину санитарной службы в конец полосы! Доктор Селезнева, в машину!
Тотчас из разных концов аэродрома рванулись две машины — «санитарка» и пожарная. И в это время снова ожил Динамик:
— Сантонин! Я — шестьсот пятьдесять четыре... Вышел на прямую. Разрешите посадку.
Сахно прикинул расстояние от маслозаправщика до «Ила» и ответил:
— Посадку разрешаю. Иди строго на полосу. Не шарахайся от заправщика... Как понял?
Видно было, как Азанчеев погнал машину по полосе.
— Как понял? — чуть громче повторил Сергей.
КОМАНДИР КОРАБЛЯ
— Вас понял... — ответил я.
Я вас понял, Сергей Николаевич... Я сейчас всех понимаю. А вот меня кто-нибудь понимает в эту минуту? Кому-нибудь пришло в голову, что я могу перетрусить, могу чего-то не понять и сделать не то, что нужно? Или все на этом занюханном аэродромчике считают, что командир такого корабля, как «Ил-14», должен все знать и все уметь?! А если у меня это всего лишь третий вылет в должности командира? И до сегодняшнего дня я сажал самолеты только на полностью выпущенные шасси. Что тогда?..
Сколько докторов сидят сейчас в салоне, за дверью моей кабины? Девять? А если, господа эскулапы, мы сейчас с вами приложимся, кому потребуется ваше врачебное искусство? Боюсь, что ни вам, ни нам...
Спокойно, командир! Не распускай себя. Сейчас мы с тобой сядем. Мы обязаны сесть. Эти двое сумасшедших ребят на маслозаправщике рискуют не меньше, чем ты. И Сахно, который почему-то назвал себя «старшим диспетчером», тоже рискует. Все рискуют. А когда рискуют все, это уже не риск, а четко продуманное наступление. В наступлении нужно быть спокойным и собранным. Все в порядке, командир. Сейчас мы с тобой сядем...
— Пятьдесят метров! — начал отсчет высоты борттехник.
— Сорок метров!..
— Тридцать метров!..
— Двадцать!..
— Малый газ! — скомандовал я.
Далеко впереди в облаке пыли мчался маслозаправщик. И если признаться честно, то меня напугала только эта пыль. Потому что я почти не видел машины. Представляете себе: мчится перед тобой клуб пыли и больше ни черта?! А ты должен точненько прилечь плоскостью на цистерну, которая из-за пыли еле-еле просматривается...
— Смотри, чтобы не проскочить и не зацепить винтом! — сказал я своему «второму»...
ДИМА СОЛОМЕНЦЕВ
— Держись крепче, а то медкомиссия тебя забракует! — крикнул мне Виктор Кириллович.
Я стоял на подножке «ЗИЛа» и одной рукой держался за кронштейн выносного зеркала заднего обзора, а другой рукой, онемевшими от напряжения пальцами, цеплялся за внутреннюю сторону дверцы.
Стрелка спидометра дрожала на стокилометровом делении.
— Виктор Кириллович! Он на прямой!..
— Внимательней, старик!
Мы мчались как бешеные! Азанчеев гнал эту пузатую цистерну с жуткой для грузовика скоростью, Сто километров в час — это же крейсерская скорость знаменитого «По-2».
«Ил» догонял нас неумолимо. Расстояние между нами все сокращалось... Я стоял на подножке спиной к движению, в затылок мне хлестал ветер, и я не отрывал глаз от этого кошмарного одноногого самолета, а в голове у меня все время сидела фраза, которую я услышал из-за двери диспетчерской:
«А что, если он винтом по кабине рубанет?..»
«А что, если он винтом по кабине рубанет?..»
«А что, если он винтом по кабине рубанет?..»
«А что, если он...»
Мы мчались параллельными курсами, и я понимал, что чем правее от самолета мы будем идти, тем в большей мы будем безопасности.
А если он тогда на нашу цистерну ляжет только самым краем своей плоскости, одной лишь консолью, и эта консоль не выдержит, обломится и самолет рухнет на землю?.. Что тогда? Кому тогда будет хуже?..
— Левей!.. — крикнул я Азанчееву. — Левей!!!
Азанчеев чуть довернул руль...
— Хорош?
И тут «Ил» коснулся одним колесом полосы и покатился, догоняя нас... Теперь спина нашего маслозаправщика будет почти около правого двигателя «Ила». Теперь не должна обломиться плоскость... Лишь бы он действительно не рубанул нас винтом...
— Хорош?! — заорал Азанчеев.
— Хорош! Хорош!!!
Авось не рубанет... Я же для чего-то болтаюсь здесь, на подножке!..
Сначала тень самолета, а затем и он сам надвинулись на нас с таким страшным грохотом, что меня буквально вжало в дверцу кабины нашего маслозаправщика. Правый винт тупо и безжалостно молотил совсем рядом со мной, а раскаленные выхлопы мотора забивали мне глотку и заливали мои глаза слезами.
Над нами уже висела плоскость «Ила», а мы почему-то продолжали мчаться и мчаться, и казалось, что жар, грохот и эта дикая гонка никогда не кончатся...
НАДЕЖДА ВАСИЛЬЕВНА
— Элерончиком... Элерончиком поддерживай!.. — говорил Сережа в микрофон, не отрывая глаз, от «Ила». — Хорошо, командир... Хорошо. Прибери на себя рули. Хорошо... Так. Правильно... Заправщик под плоскостью.
Теперь самолет и автомобиль мчались рядом на одной скорости. В какой-то момент самолет чуть накренился, и безопорное крыло мягко легло на укутанную цистерну заправщика...
— Не тормози, командир! Не тормози!.. — сказал Сергей. — Развернет... Вырубай двигатели! Молодец!.. Ах ты умница...
Скорость самолета и автомобиля стала гаснуть, и по мере того как они все медленнее и медленнее бежали по полосе один за другим, из диспетчерской выскакивали все, кто здесь был, и старая деревянная лестница, наверное, чуть не развалилась от их топота.
Еще метров двести прокатилась по полосе эта странная пара — одноногий самолет, опершийся на автомобиль, — и встала.
— Ты молодец, командир... — спокойно сказал Сахно и выключил связь.
Он повернулся в своем кресле, и я увидела его лицо: мокрое, осунувшееся, с провалившимися глазами, как после долгой и тяжелой болезни.
Кроме нас, в диспетчерской уже никого не было, и поэтому я подошла к нему, присела рядом с ним на корточки и поцеловала ему руку.
АЗАНЧЕЕВ
От трясущегося руля, от рева двигателей, от скорости, от всего этого невероятного грохота над головой, от страха за Димку, от боязни проскочить мимо плоскости «Ила» или слишком рано начать торможение я совершенно очумел и оглох.
Теперь, когда мы в абсолютной тишине стояли на полосе, мне казалось, что я вижу какой-то удивительный, странный и бесшумный сон. Издалека к нам бежали люди и мчались машины. Я знал, что люди бежали, а машины мчались. Но мне казалось, что и люди, и машины красиво и медленно плывут над самой землей и стоит мне сделать над собой усилие, как все растает в пыльном и жарком мареве большого серого поля и перед моими глазами появятся другие картины — тоже беззвучные, но страшные и беспощадные: я увижу самолет, превращающийся в груду искореженного металла, взрывающиеся бензиновые баки, летящие вверх обломки и горящий, разрубленный на тысячи кусков автомобиль-маслозаправщик...
Я затряс головой, стараясь отогнать от себя это видение, и вдруг четко услышал потрескивания остывающих двигателей «Ила». А потом я увидел Димку. Он вяло опускался вниз, на землю. Я услышал голоса, и люди уже не плыли по воздуху, а бежали к нам со всех ног, крича и размахивая руками...
