Попугай Флобера - Барнс Джулиан Патрик (серии книг читать онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Во-вторых, даже если он действительно ненавидел человечество, — или глубоко разочаровался в нем, во что я предпочитаю не верить, — то разве он не прав? Вы, это ясно, весьма высокого мнения о человечестве: умно продуманная ирригационная система, миссионерская деятельность, к вашим услугам и микроэлектроника. В таком случае простите ему то, что он все видел иначе. Конечно, такой разговор потребует немало времени, поэтому позвольте мне процитировать одного из ваших мудрецов двадцатого столетия: Фрейда. Не какого-нибудь своекорыстного человека, как вы сами это знаете, не так ли? Хотите знать, какой итог он подвел за десять лет до своей смерти? «В глубине сердца я не могу не признать, что мои дорогие соплеменники, за небольшим исключением, ничтожества». Это сказал человек, который для большинства людей в этом столетии является глубочайшим знатоком человеческого сердца. Несколько странно, вам не кажется?
Но пришло время вернуться к более конкретным примерам.
2. Он ненавидел демократию?
La dкmocrasserie, как он назвал ее в своем письме к Тэну. Что предпочитаете вы — democrappery или democrassness? Democrappiness, возможно? Да, это верно, она очень не нравилась ему, но из этого не следует делать заключения, что он предпочитал тиранию, или абсолютную монархию, или буржуазную монархию, бюрократический тоталитаризм, анархию или что-либо подобное. Он предпочитал такую форму государства, какая когда-то была в Китае, — правление мандаринов; хотя соглашался, что шансов на установление подобного правления во Франции невероятно мало. Правление мандаринов, по-вашему, это шаг назад? А вы забыли, как восхищался просвещенной монархией Вольтер? Почему бы через сотню лет не простить Флоберу его восхищение просвещенной олигархией? Он хотя бы не лелеял детских надежд на правительство писателей и не утверждал, что писатели способны править миром лучше, чем кто-либо другой.
Дело в том, что Флоберу, считающему демократию всего лишь стадией в истории государственного строительства, понятно наше тщеславие оттого, что у нас самая лучшая и достойная форма правления человека человеком. Он верил — или, во всяком случае, он заметил — в вечную эволюцию человечества и, таким образом, эволюцию форм социальной жизни. «Демократия не последнее слово в развитии человеческого общества, тем более рабство, феодализм или монархия». Лучшей формой государства, утверждал он, является та, что уже умирает, чтобы уступить место чему-то новому.
3. Он не верил в прогресс.
В его защиту я ссылаюсь на двадцатый век.
4. Он недостаточно интересовался политикой. «Недостаточно»? Однако вы все же признаете, что она
его интересовала. Вы тактично намекаете на то, что ему не нравилось то, что он видел (это верно), и что он опасался того, что если и дальше придется смотреть на все это, то вскоре, пожалуй, он станет разделять ваш образ мыслей (это, кстати, неверно). Мне хочется подчеркнуть две вещи: говоря о первой, я дам вам ответ курсивом, поскольку теперь у вас на это мода. «Литература включает в себя политику, а не наоборот». Эта точка зрения не популярна ни среди писателей, ни среди политиков, но вам придется простить мне это. Романисты, думающие, что их произведения это и есть инструмент политики, мне кажется, губят литературу и нелепо возвышают политику. Нет, я не утверждаю, что следует запрещать писателям иметь свое политическое мнение или делать политические заявления. Просто в этом случае они должны называть этот род своей деятельности журналистикой. Писатель, который думает, что его роман это самый верный путь в политику, обычно плохой писатель, плохой журналист и плохой политик.
Дю Кан внимательно интересовался политикой. Флобер — время от времени. Кого вы предпочитаете? Первого. А кто был великим писателем? Второй. А какой политикой они интересовались? Дю Кан стал апатичным мелиористом, Флобер оставался «яростным либералом». Вас это удивляет? Но даже если бы Флобер объявил себя апатичным мелиористом, я бы все равно сказал то, что скажу сейчас: что за странная, полная тщеславия, причуда в настоящее время ждать, что прошлое может вернуться и прочно войти в нашу жизнь. Настоящее оглядывается назад на одну из великих фигур начала века и гадает: была бы она на нашей стороне? Так ли уж она была добродетельна и благочестива? При столь малой уверенности в себе наше время тем не менее хочет покровительствовать прошлому, судить о его политической приемлемости и вместе с тем гордиться собой, принимать похлопывания по плечу и пожелания успеха и хорошей дальнейшей работы. Если мсье Флобер проявляет «недостаточный интерес» к такой политике, тогда, боюсь, мой клиент виновен.
5. Он был противником Коммуны.
Что ж, все, что я сказал выше, отчасти отвечает и на этот вопрос. Но есть кое-что, что следует принять во внимание — это невероятная мягкохарактерность моего клиента: он был против того, чтобы люди убивали друг друга. Назовите это брезгливостью, но он не одобрял этого. Я должен сказать вам, что сам он никого не убил, даже не пытался. Но обещал исправиться.
6. Он не был патриотом.
Простите, если я не удержусь от смеха. Ха-ха! Так будет лучше. Мне казалось, что патриотизм в наши дни дурное слово. Я думал, мы все скорее готовы предать страну, чем личных друзей. Разве не так? Значит, все снова перевернулось вверх дном? Какого ответа вы ждете от меня? 22 сентября 1870 года Флобер купил себе револьвер и в Круассе стал обучать военному делу разношерстную команду горожан в ожидании прусского нашествия; он выводил их в ночные дозоры и велел им застрелить себя, если он попытается удрать. Но к тому времени, как пруссаки вошли в город, ему более ничего не оставалось делать, как только ухаживать за престарелой матерью. Он мог бы обратиться к любой военно-отборочной комиссии, но кому был нужен сорокавосьмилетний доброволец, эпилептик и сифилитик, без военной подготовки и опыта, умевший лишь стрелять по дикому зверю в пустыне.
7.Он охотился на диких зверей в пустыне.
О, ради всех святых. Мы просим nolicontenderе. К тому же я уже ответил на вопрос о патриотизме. Могу я вкратце рассказать вам о характере новеллиста? Что самое простое и удобное может сделать для себя писатель? Поздравить общество, в котором он живет: полюбоваться его бицепсами, поаплодировать его успеху, чуть насмешливо, но незлобиво покритиковать его ошибки. «Я столь же француз, сколь и китаец», — заявил Флобер. Нет, он скорее китаец: но если бы он родился в Китае, скажем в Пекине, он, без сомнения, тоже разочаровал бы китайских патриотов. Настоящий патриотизм состоит в том, что мы прямо говорим своей стране правду, когда она ведет себя позорно, глупо и жестоко. Писатель должен с одинаковым дружелюбием относиться ко всем, он по своей натуре одиночка; только тогда его взор может быть ясным. Флобер всегда принимал сторону меньшинства, «бедуинов, еретиков, какого-нибудь философа, отшельника или Поэта». В 1867 году в Кур-Ле-Рен появился цыганский табор и раскинул там шатры. Это привело в негодование жителей Руана. Флобер был в восторге от такого соседства и помогал цыганам деньгами. Разумеется, вам хочется погладить его по головке за это. Если бы он знал, что когда-нибудь в будущем его за это похвалят, он оставил бы эти деньги при себе.
8. Он был недостаточно втянут в жизнь.
«Вы можете рассказывать о вине, любви, женщинах и славе при одном условии: если вы не пьяница, не любовник, не муж и не рядовой в строю. Если же вы активно участвуете в жизни, вы не видите эту жизнь; вы или страдаете от нее, или же чересчур наслаждаетесь ею». Это не ответ виновного, это жалоба на то, что обвинение составлено неправильно. Что вы называете жизнью? Политику? Мы уже говорили о ней. Эмоциональную жизнь? Через семью, друзей и любовниц Гюстав знал все жизненные испытания. Вы имеете в виду брак? Странная претензия, хотя она не нова. Разве женатые писатели пишут лучшие романы, чем холостые? Разве чадолюбивые писатели талантливей бездетных? Хотелось бы познакомиться с вашей статистикой на сей счет.
