Три полуграции, или Немного о любви в конце тысячелетия - Вильмонт Екатерина Николаевна (онлайн книга без .TXT) 📗
Тата была в смятении. Ее вдруг затряс озноб. Может, действительно нет ничего страшного в том, чтобы пойти с ним в кафе?
Он заметил ее сомнения.
– Ну решайтесь же!
– Что, прямо сейчас?
– Конечно! Вот телефонная карточка, вон там автомат, позвоните дочке, предупредите, что задержитесь. Думаю, она даже обрадуется.
– Почему это?
– Потому что у нее тоже есть возлюбленный…
– Что значит – тоже?
– Идите, идите.
Он сунул ей в руку карточку и почти подтолкнул к автомату.
Господи, что я делаю, подумала Тата.
– Ирка, я сегодня задержусь, поужинай без меня, ладно?
– Мам, что случилось, у тебя такой голос… Какая-нибудь беда?
– Беда? Нет-нет, что ты, просто тут у нас в издательстве… Я тебе потом объясню. Ты там одна?
– Нет, с Машкой. Денис сегодня занят.
– Ну хорошо, я пошла…
– Вот видите, все очень просто, – каким-то особенным голосом произнес Гущин, беря ее под руку. – И не смотрите на меня так затравленно. Это же смешно.
Последнее слово ее отрезвило. В самом деле, смешно почти в сорок лет так пугаться приглашения в кафе. Чушь какая-то. Что он мне там сделает? А из кафе я пойду домой, и дело с концом.
Она немного встряхнулась. Приосанилась:
– И куда же мы отправимся?
– Тут неподалеку я знаю одно маленькое кафе.
Действительно, кафе было маленьким, всего на семь столиков, и вполне уютным. Гущин помог ей снять пальто, при этом чуть коснувшись ее плеча. Она вздрогнула, и от него это не укрылось.
– Что вы будете пить?
– Все равно, только совсем немножко.
– В таких случаях, кажется, пьют шампанское.
– Да нет, я не очень его люблю.
– Тогда, может, просто водки? Мы с вами, увы, не за рулем… Но во всем есть свои положительные стороны.
– Вы оптимист?
– Конечно, я оптимист, хотя писателю, вероятно, следовало бы это скрывать.
– Почему?
– Ну оптимистов почему-то считают дураками. А как не быть оптимистом, если первый же мой роман называют удачным, собираются печатать и к тому же он попадает в руки к такой женщине… Тут хочешь не хочешь станешь оптимистом. Только мы с вами никому про это не скажем. Во имя имиджа.
Как плохо звучит – «во имя имиджа», очнулся в Тате редактор.
– Кстати, ваш второй роман мне тоже понравился.
– Да здравствует оптимизм!
– Если вы не возражаете, мы выпустим обе книги сразу, я уже поговорила с Олегом Степановичем. Правда, решать будет Кузоватов, но думаю…
– Кто это – Кузоватов?
– Коммерческий директор.
– А… Наташа, спасибо вам.
Подошла официантка, и Гущин замолчал. Девушка расставила на столе закуски.
– Приятного аппетита!
– Спасибо, – машинально ответила Тата.
– Наташа, вам надо выпить, а то вы какая-то замороженная, – улыбнулся Гущин. – И поесть тоже не мешает, это я вам как врач советую. Здесь вкусно кормят.
В самом деле, все блюда выглядели аппетитно и восхитительно пахли.
– Ну что ж… За ваш успех!
– Нет, за будущий успех пить нельзя, лучше выпьем за вас, мою первую и самую красивую читательницу.
Он опрокинул рюмку и запил минеральной водой. Тата тоже выпила. И с наслаждением ощутила, как водка теплом проникает в ее окоченевший организм.
– Хорошо, да?
– Да. Павел Арсеньевич, я вот что хотела спросить…
– Все что угодно, Наташа! И не называйте меня по имени-отчеству!
– Хорошо. Паша… Вот вы сказали, что я ваша первая читательница, а разве ваша мама не читала?
– Мама не в счет.
– А Валерия Семеновна?
Он вдруг вспыхнул:
– Она тоже не в счет.
– То есть как – не в счет? Она же известная писательница, и именно она рекомендовала вас Олегу Степановичу. С нее все началось. Как же так?
– Не хочу о ней говорить, хотя я конечно же безмерно ей благодарен, в долгу перед ней и все такое прочее. Но сейчас не желаю о ней говорить.
– Почему это? – полюбопытствовала Тата.
– Неинтересно! Меня в данный момент интересуете вы, а не Жихарева.
– Странно, ее многие считают очень обаятельной…
– Наташа, я же просил! – В его голосе звучало неприкрытое раздражение.
Кажется, Жихарева его достала, подумала Тата с удовлетворением, но оно быстро улетучилось, осталось лишь недоумение. Но ничего, я потом все выясню. Он забудет о ней, а я его огорошу вопросом. А сейчас сменю тему…
Эти мысли проносились в ее голове, затуманенной алкоголем и… желанием. Она же живая женщина и просто не могла оставаться равнодушной к этим красивым глазам, волнующему и взволнованному голосу, к теплу его рук, отогревавших ее ледяные пальцы. Только нельзя дать ему это почувствовать…
– Павел Арсеньевич!
– Паша.
– Пусть Паша… Паша, а вы…
– Давайте выпьем на брудершафт. Хотя… – он посмотрел ей прямо в глаза, – пить на брудершафт с такой женщиной лучше без посторонних глаз. А давайте сделаем так… Мы сейчас все-таки выпьем на брудершафт и перейдем на «ты», а самую сладкую часть этого ритуала оставим на потом, когда будем одни, да?
Он пошляк, мелькнуло в голове у Таты, но она кивнула.
– Да.
– Наташа, ты чудо! Итак, мы теперь на «ты»?
Она промолчала.
Официантка принесла мясо в горшочках, хотела опять пожелать приятного аппетита, как ее учила хозяйка, но поняла, что эти двое ее просто не услышат. Любовь, наверное, с завистью подумала девушка. А ведь женщина заметно старше. Везет некоторым…
– Наталья Павловна, нет, Наташа, Наташенька… Наталочка… Ты ешь, а то остынет…
Тата ела и не чувствовала вкуса. У нее кружилась голова, сердце билось где-то в горле. Наверное, я заболеваю. Или влюбляюсь… Только этого не надо. Нет, не надо… Но «найдет свое счастье Наташа с мужчиной по имени Паша». И он зовет меня не Татой, а Наташей… Какая удивительная гадалка, неужели все на свете предначертано, а она умеет это прочесть? И я действительно нашла свое счастье? Но он же мне не нравится! Нет, я сама себе вру, – нравится, еще как нравится! Вон глаза какие… аквамарин. Ох, у меня же есть мамино кольцо с аквамарином, точь-в-точь такого цвета. Почему я его не ношу? Надо найти. Камень красивый… Господи, отчего мне так тревожно, даже страшновато? А может, так всегда бывает, когда находишь свое счастье?
– Наташа, Наташенька, что с тобой? Ты отморозилась?
– Что? – очнулась она, услышав это ненавистное словечко, которое прозвучало таким диссонансом. Неужели он сам этого не слышит?
– Да-да, я что-то не очень хорошо себя чувствую… – пролепетала Тата.
– Неправда, – ласково улыбнулся Гущин. – Ты просто борешься с собой, со своими желаниями. Не нужно, желаниям лучше потакать, тем более таким естественным, – жарко прошептал он.
А для Таты эти слова были как холодный душ.
– Павел Арсеньевич, о чем вы говорите!
– Ты…
– Знаете, я не могу так быстро. Просто воспитана иначе. Мне трудно переходить на «ты». – Она словно протрезвела и уже держала себя в руках.
Гущин был явно очень недоволен:
– Тяжело с тобой, Наташа… Но я не привык отступать перед трудностями…
– Это штамп, – вырвалось у нее.
– Что? – не понял он.
– Да нет, ничего, извините, просто я невольно редактирую каждое слово. Профессиональная болезнь…
А вот это стало ледяным душем для него. Что-то похожее на испуг промелькнуло в его глазах. Они сделались холодными, чужими.
– Не надо, Наташенька, не надо. Забудь о том, что мы связаны профессиональными отношениями, просто отбрось это. Я не желаю все время помнить, что ты мой редактор. Мне это тяжело… Ты меня сводишь с ума как женщина, что гораздо важнее. И ты увидишь, я это докажу…
– Господи, я не требую от вас никаких доказательств.
– Ты прочитала по второму разу «Дурную славу»? – вдруг жестко спросил он.
– Нет еще. На меня свалилась неожиданная верстка, заболела моя коллега, и пришлось…
– Ничего страшного, я просто поинтересовался.
Но Тата вдруг испугалась. Сейчас перед ней сидел совсем другой человек. Такой и убить может, подумала она, и даже появилось ощущение, будто он ищет предлог, чтобы поскорее завершить свидание. Она решила его опередить:
