Компромисс - Довлатов Сергей Донатович (читать книги онлайн регистрации txt) 📗
— Извините, — говорю, — мне бы надо с людьми поговорить. Записать кое-что.
Распорядитель остановил высокого, плотного мужчину:
— Знакомьтесь. Лазарь Борисович Слапак, инженер-конструктор, бывший узник Штутгофа.
Я тоже представился.
— Меня угнали в Штутгоф за антифашистскую деятельность и организацию побегов. А до этого я находился в Польше…
Слапак говорил быстро и уверенно. Видно, привык иметь дело с журналистами.
— Вас, наверное, интересуют любопытные факты? — спросил он. Я кивнул.
— Давайте присядем.
Мы сели на диван. К нам присоединились двое. Сравнительно молодой человек в кителе и грустный старик без руки. Распорядитель назвал их фамилии — Валтон и Гурченко.
Слапак дождался тишины и продолжал:
— Для организации побегов требовались средства. Стали думать, как их раздобыть. И, представьте себе, нашли выход. Я неплохо играл в шахматы. И начальник лагеря был завзятым шахматистом. Решили организовать матч. Назначили приз — восемьдесят марок. Товарищи страстно за меня болели. Я выиграл семь партий из десяти. Начальник лагеря сказал: «Доннер-веттер!» — и расплатился…
— Интересно, — перебил его безрукий старик, — очень интересно…
Я записал его фамилию — Гурченко. До этого старик молчал.
— В чем дело, товарищ? — произнес Слапак. — Я говорю, неплохо время проводили…
— То есть? — напряженно улыбнулся инженер-конструктор.
— В Мордовию бы тебя года на три, — продолжал старик.
Было заметно, что он слегка пьян.
— Где сидели, товарищ? — вмешался распорядитель. — Дахау, Освенцим?
— В Мордовии сидел, — ответил Гурченко, — в Казахстане… Двадцать лет оттянул как бывший военнопленный…
— Вы думаете, я не сидел?! — рассердился инженер-конструктор. — У меня все почки отбиты! Иоссер знаете? Весляну? Ропчу?..
— Слыхали, — поддержал разговор молодой человек в кителе. — Я в пересыльной тюрьме на Ропче менингитом заболел… Я был мальчишкой, когда оказался в плену. Меня отправили в лагерь. Хотя я не подлежал мобилизации. И не занимался пропагандой. Это было несправедливо. В концентрационном лагере мне не понравилось. Фашисты морили нас голодом. Кроме того, в лагере не было женщин…
— Как же ты, — ехидно спросил безрукий, — на Ропчу попал?
— Очень просто. Нас освободили французы. Я оказался в Париже. Кинулся в советское посольство. Собрали нас человек восемьсот. Усадили в поезд. И повезли на восток… Едем, едем… Москву проехали. Урал проехали…
— Улыбнитесь, мужики, — попросил Жбанков. — Внимание! Снимаю!
— У тебя же, — говорю, — и пленки нет.
— Это не важно, — сказал Жбанков, — надо разрядить обстановку.
Распорядитель тоже забеспокоился. Он поднялся и гулко хлопнул в ладоши:
— Товарищи узники, пройдите в зал!..
Торжественная часть продолжалась всего минут двадцать. Дольше всех говорил сам распорядитель. В конце он сказал:
— Мы навсегда останемся узниками фашизма. Ведь то, что мы пережили, не забывается…
— Он — тоже военнопленный? — спросил я безрукого Гурченко.
— Этот хмырь из театра, — ответил старик, — его партком назначил. Четвертый год здесь выступает… В Мордовию бы его годика на три… На лесоповал…
Тут отворились двери банкетного зала. Мы заняли столик у окна. Жбанков придвинул два недостающих стула. Затем разлил водку.
— Давайте без тостов, — предложил Слапак, — за все хорошее!
Выпили молча. Жбанков сразу налил по второй. Валтон пытался досказать мне свою историю.
— Я был юнгой торгового флота. Немцы ошиблись. Посадили меня ни за что. Я не был военным моряком. Я был торговым моряком. А меня взяли и посадили. В сущности, ни за что…
Похоже, что Валтон оправдывался. Чуть ли не доказывал свою лояльность по отношению к немцам.
— Чухонцы все такие, — сказал Жбанков, — Адольф — их лучший Друг. А русских они презирают.
— А за что им нас любить? — вмешался Гурченко. — За тот бардак, что мы им в Эстонии развели?!
— Бардак — это еще ничего, — сказал Жбанков, — плохо, что водка дорожает…
Его физиономия лоснилась. Бутылки так и мелькали в руках.
— Положить вам жаркое? — нагнулся ко мне Слапак.
Жбанков корректно тронул его за локоть:
— Давно хочу узнать… Как говорится, нескромный вопрос… Вы какой, извиняюсь, будете нации?
Слапак едва заметно насторожился. Затем ответил твердо и уверенно. В его голосе звучала интонация человека, которому нечего скрывать:
— Я буду еврейской нации. А вы, простите, какой нации будете?
Жбанков несколько растерялся. Подцепил ускользающий маринованный гриб.
— Я буду русской… еврейской нации, — миролюбиво сформулировал он.
Тут к Слапаку обратился безрукий Гурченко.
— Не расстраивайся, парень, — сказал он. — Еврей так еврей, ничего страшного. Я четыре года жил в Казахстане. Казахи еще в сто раз хуже…
Мы снова выпили. Жбанков оживленно беседовал с Гурченко, Речь его становилась все красочное.
Постепенно банкетный зал наполнился характерным гулом. Звякали стаканы и вилки. Кто-то включил радиолу. Прозвучали мощные аккорды:
…Идет война народная, Священная война…
— Эй! Кто там поближе?! Вырубите звук, — сказал Жбанков.
— Пускай, — говорю, — надо же твой мат заглушать.
— Правды не заглушишь! — внезапно крикнул Гурченко…
Жбанков встал и направился к радиоле. Тут я заметил группу пионеров. Они неловко пробирались между столиками. Видно, их задержал ливень. Пионеры несли громадную корзину с цветами.
Миша попался им на дороге. Вид у него был достаточно живописный. Глаза возбужденно сверкали. Галстук лежал на плече.
Среди бывших узников концентрационных лагерей Жбанков выделялся истощенностью и трагизмом облика.
Пионеры остановились. Жбанков растерянно топтался на месте. Худенький мальчик в алом галстуке поднял руку. Кто-то выключил радиолу.
В наступившей тишине раздался прерывистый детский голосок:
— Вечная слава героям!
И затем — троекратно:
— Слава, слава, слава!
Испуганный Жбанков прижимал к груди корзину с цветами. Чуть помедлив, он крикнул:
— Ура!
В зале стоял невообразимый шум. Кто-то уже вытаскивал из ящиков реквизит. Кто-то плясал лезгинку с бутафорским ятаганом в зубах…
Жбанкова фотографировали ребята из местной газеты.
Его багровое лицо утопало в зелени, Он вернулся к нашему столу. Водрузил корзину на подоконник.
Гурченко приподнял голову. Затем снова уронил ее в блюдо с картофелем. Я придвинул Жбанкову стул.
— Шикарный букет, — говорю.
— Это не букет, — скорбно ответил Жбанков, — это венок!..
На этом трагическом слове я прощаюсь с журналистикой. Хватит!
Мой брат, у которого две судимости (одна — за непредумышленное убийство), часто говорит:
— Займись каким-нибудь полезным делом. Как тебе не стыдно?
— Тоже мне, учитель нашелся!
— Я всего лишь убил человека, — говорит мой брат, — и пытался сжечь его труп. А ты?!
