Меч Константина - Иртенина Наталья (онлайн книга без txt) 📗
Вот командир и придумал их скопом рассекретить. Сфотографировать каждого в фас и профиль да вывесить в Интернете. И по городу расклеить распечатки снимков. Фотографированием, естественно, занялся Папаша. Снайперов выводили на процедуру по одному, потом запихивали обратно. Всего их оказалось тринадцать человек. И за каждым тянулся длиннющий кровавый хвост. Они не выглядели как маньяки. Они были похожи на нормальных людей. Это-то и казалось дико ненормальным. Почему нелюди не обрастают шерстью? Это неправильно.
— Какой порядок они наводят? — спросил я Фашиста.
Он покопался в кармане, достал мятую однодолларовую бумажку. Расправил и ткнул пальцем в надпись под пирамидой с глазом.
— Вот этот. Тут по латыни — Новый мировой порядок,
— А глаз — надсмотрщик? — догадался я.
— Он самый.
— Они всех переубивают?
— Всех нет. Им нужно какое-то количество дешевой рабсилы. А излишки сократят. Под самыми гуманными предлогами, будь спокоен, как и полагается доброжелательным оккупантам.
— Как это?! — не понял я, — В гитлеровских концлагерях людей пускали на мыло, потому что не хватало мыла?
— Вот именно, — серьезно кивнул Фашист. — Ход мысли аналогичный. Стригуны, например, убивают тех, кого уже обобрали до нитки. Это их способ борьбы с бедностью. Очень эффективный.
Из здания администрации мы вышли на рассвете. И только собрались расклеивать на стенах снайперские рожи, как выяснилось: в городе поднимается что-то вроде бунта За ночь среди жителей разлетелись слухи о нашей стычке со стригунами и каким-то образом — о нападении на администрацию. Улицы уже не были пустыми. Тонкими струйками народ стекался к центру города. Там бойко и деловито шла запись в дружинную сотню. Наш отряд встретили как спасителей и героев. Свежеиспеченные дружинные ополченцы, взволнованные и немножко испуганные собственной храбростью, подбадривали себя криками. Какой-то парень, чем-то напоминающий нашего Фашиста, только без очков, возбужденно повторял: «Ну надоело же! Живешь как не у себя дома!» И смотрел вопросительно, будто пытался понять, действительно ли всем надоело так же, как ему.
— Ну вот, — радостно смеялся Ярослав, обращаясь к командиру, — а ты говорил, нужно в каждой деревне устраивать курсы по самообороне. Нашему человеку не надо никаких курсов. Отечественный инстинкт свое всегда возьмет. Их просто перекормили миром и безопасностью…
Однажды Премудрый сказал мне: «Мы не против мира. Мы против подделок под мир, которыми прикрывают эту тотальную войну»… Самое удивительное — ни «кобр», ни патрулей не было ни слуху ни духу. Зато отряд ополченцев, вооруженных кто чем, но больше железной арматурой, выдернул из постели самого городского главу и некоторых его приближенных шишек. Их пригнали на площадь в чем взяли и стали решать, что делать. Одни кричали — замочить в сортире, другие — посадить в подвал, на хлеб и воду. Примирил всех Паша. Он предложил свой универсальный метод:
— Да выпороть и отпустить на все четыре стороны.
На том и порешили. Только мы на экзекуцию не остались. Нам надо было идти дальше совершать подвиги.
Остановил нас только колокольный звон, как-то неожиданно грянувший над городом и похожий на набат. Мы обернулись на колокольню, и тут младший Двоеслав взмолился:
— Командир, отпусти на покаяние. Вчера весь день он себе места не находил, с лица зеленым сделался. Маялся тоской смертной из-за подавившегося языком подрывника. Командир кивнул.
— Иди.
Двоеслав отдал оружие брату и зашагал к храму, сначала быстро, почти бегом, а чем ближе к церкви, тем медленнее. У входа он едва волочил ноги.
Ждали его около часа. Мимо нас за это время пронеслось туда-сюда несколько волн ополченцев и просто взбаламученного народа. Февраль выловил из толпы пару человек и рассказал им про таджикских наркодилеров. Ополченцы пообещали разобраться с ними по-свойски.
Двоеслав вышел из церкви уже не зеленый и тоскующий, а красный и взволнованный.
— Жить будет, — прокомментировал Горец. В тот же день отряд проходил через другой городок, как две капли воды похожий на предыдущий, но без дружинных ополченцев. А настроения здесь были совсем иные. В воздухе топором висела искрометная злость. Людей на улицах ходило мало, и все равно шарахались друг от друга, как от чумных. Монах что-то спросил у прохожего и был оплеван руганью с ног до головы. Потом долго мысленно вытирался. Февраль с Лехой вышли из булочной облаянные и разве что не покусанные нервной продавщицей. Варяг для интереса пристал к мимохожей девице и получил внезапный удар промеж глаз. Девица убежала, а Варяг, потирая лоб, сказал, что по городу прошла неведомая зараза.
Наконец мы наткнулись на старушку интеллигентного вида, божий одуванчик, от которой и узнали про эту самую заразу. Бабушка спешила, а на лице у нее было написано глубокое переживание. Она так торопилась, что растянулась на тротуаре и стала звать на помощь. Фашист с Монахом ее подняли, отряхнули, надели на нос сползшие очки.
— Куда вы так бежите, бабушка? — спросили ее. — В вашем возрасте это вредно.
Старушка охала и дышала прерывисто. Нас она ни капельки не испугалась, видно, была слишком озабочена своими проблемами.
~ Да мне бы посмотреть… Не успела, вот горе-то… опоздала…
— Куда вы опоздали? На что посмотреть?
— А? — Старушка оглядела нас удивленно. — Да как же… не знаете… а мне вот сказали— соседка сказала.. Говорит, на площади Христа показывали… Благословлял народ, святой дух раздавал всем… А я-то, ох… может, видели вы его? — Она смотрела умоляюще, будто просила сжалиться и показать ей Христа.
— Это вы, бабушка, сильно опоздали, — озадаченно сказал командир, — Тысячи на две лет примерно.
— Ой, да как же. — Старушка приложила ладонь к лицу и закачала головой, пугаясь и не веря. — Да нет же… С утра он был тут, на площади, мне ж соседка сказала.. А вы что-то путаете…
— Нет, бабушка, это вы путаете, — терпеливо объяснял командир.
— Да как же я путаю, — настаивала она на своем, — если к нему полгорода сбежалось посмотреть? А за ним много молодых пошло, соседка мне сказала. Парни, девки, Сашка хроменький с первого этажа ушел, сказала. А мать его убиваться стала Да что ж, если Христос его взял с собой… А я вот и не посмотрела…
Лицо у нее сморщилось, веки запрыгали, моргая, вот-вот слезы поползут.
— Бабусь, иди-ка ты лучше домой, — строго сказал Фашист, — Нечего по улицам зря болтаться. А за Христа не боись, когда придет, ты Его сразу увидишь, никакая соседка не понадобится.
Он развернул бабку в обратную сторону, подтолкнул тихонько.
— А ты, сынок, вправду знаешь? — обернулась она в беспокойстве. — Точно придет-то?
— Точнее не бывает, бабусь, — махнул Фашист.
Бабка уковыляла, обнадеженная.
— Ну и что за секта тут шоу организовала? — задал риторический вопрос февраль.
— Да какая разница, — вздохнул Паша.
— Может, догоним? — предложил неугомонный Фашист.
Мы попытались выяснить, в какую сторону ушли разбойники, сворачивающие набекрень мозги населению. Но это была бессмысленная затея. Никто не хотел нас даже слушать, не то что говорить.
— Зачумленный город, — пробормотал Леха после того, как от нас убежал с истерическими проклятиями еще один прохожий.
Всем хотелось поскорее убраться отсюда, невзирая на близкую ночь. Мы двинулись вдоль дороги, уходящей из города. Через два часа в поисках места для привала свернули в перелесок. Здесь нам неожиданно повезло. Если это вообще-то везение — встретить сектантов. Первой блуждающие огни вдалеке заметила Василиса.
— Черти пикник устроили, — сказала она, берясь за автомат.
— Познакомимся? — повернулся к командиру Февраль.
Двое, посланные на разведку, вернулись с сообщением, что там в самом деле полным ходом идет шабаш. Я вздохнул про себя: вторую ночь подряд нет покоя. Мы пошли вперед, окружая огни. Меня и Кира прикрывал своей широкой надежной спиной Паша: «Не высовывайтесь, ребята». Никакой охраны сектанты не выставили, слишком увлечены были поклонением своему главарю, изображающему бога. Он восседал на деревянном кресле посреди поляны, и на голове у него была корона в виде трех козлиных рогов. Вокруг бесились, дрыгали руками и ногами, орали человек сорок. Некоторые размахивали факелами. На костре варилась какая-то бурда, к ней подбегали, зачерпывали и пили на ходу. Время от времени кто-нибудь приближался к «богу», целовал его ботинок и получал благословение: смачный шлепок по лбу. От этого шлепка, а также от бурды они делались еще дурнее. Кое-кто валялся на земле и изнемогал в истерике. Если бы они и надумали оказывать сопротивление, у них ничего бы не получилось.
