Успеть. Поэма о живых душах - Слаповский Алексей Иванович (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .TXT, .FB2) 📗

— А старший у меня в армии, — вдруг сказал Виталий. — У меня же сын еще. Он сам решил, что пойдет, и я одобрил. Хотя разве сравнить, что раньше было, когда два года служили! Детский сад, а не армия. Пока освоишься, пока врубишься, что к чему, уже дембель. Лично я только после года распочухал, что почем. Понял службу, сержантом вернулся. Говорят: дедовщина была. Не было никакой дедовщины. В смысле, как про это пишут. Они же экстремальные случаи нарочно находят и описывают. Типа, солдат в карауле двоих убил. Будто на гражданке психов нет, и никто никого не убивает. У нас часть была огромная, полторы тысячи человек, никто никого не убил. А дедовщина не дедовщина на самом деле, а дисциплина. Полторы тысячи пацанов, у всех гормоны, психика, есть просто отморозки, у нас один балбес кота камнем сшиб, увидел на заборе, кинул и сшиб, меткий, сучок, оказался. Может даже до смерти, котик наружу свалился, неизвестно, что с ним стало. Как с ним поступить?

Галатин думал, что это вопрос для связки, Виталий сам сейчас на него и ответит. Но Виталий молчал, пришлось отозваться:

— Вы меня спрашиваете?

— Ну? Что с ним за это сделать?

— Не знаю. На губу посадить.

— За что? Это же не нарушение армейской дисциплины, это как бы, ну… Не к службе относится.

— Поговорить с ним. На собрании проработать.

— Вот я и поговорил, и проработал, — с усмешкой сказал Виталий.

Знает Галатин эту усмешку, хорошо знает, не раз ее видел — усмешку непреклонной правоты, удовольствие от совершенной оправданной жестокости, послужившей уроком для всех.

И тут же исчезло в нем очарование дороги, ощущение уюта кабины и чувство, что рядом с тобой товарищ по путешествию, с которым будет удобно и легко. Нет, дорога будет длинная и нудная, в кабине все чужое и непривычное, включая запахи, от которых уже сейчас начинает подташнивать, больше всего от лосьона или одеколона Виталия, который, казалось, становился все духовитее, заполняя и пропитывая собой все пространство, а Виталий никакой тебе не товарищ, он из тех уверенных в себе людей, чья житейская философия сводится к простой формуле: «Дураков надо учить!» — где учителем является носитель этой самой философии, а ученики — все остальные.

— Избили его? — спросил Галатин, и в вопросе был призвук неприязненности, но, похоже, Виталий его не заметил.

— Нет, батон с повидлом поднес! — ответил он. — Зато после этого придурок поумнел, тихий стал, как тень. Кому от этого плохо? Армии? Другим, чтобы херней не занимались? Ему самому? Всем только польза. Между прочим, он мне в альбом перед дембелем стишок написал с рисунком. Уважал меня. А вы не служили?

Вопрос так был задан, будто Виталий считал, что люди, подобные Галатину, служить не могут.

— Служил, — сказал Галатин. — В оркестре округа.

— Ну, это не служба!

— Потому что побить друг друга не за что?

— И вы туда же! Почему обязательно побить? Если солдат все сам понимает, зачем я его трону? А если не понимает, то приходится. Ты ему раз сказал, два, а он никак. И даже смеется над тобой. Что тогда?

— Наряд вне очереди на кухню или в караул. Или гауптвахта, — предложил Галатин.

— Можно, — согласился Виталий. — Но одно другого не исключает. А доходит быстрее.

Согдеев оказался не лысым и не с брюшком. Высокий, как и сам Антон, плотный, но без излишества, с густыми темно-русыми волосами, а лицо чистое, гладкое. И все равно видно, что ему за пятьдесят, не меньше. Наверняка подтяжки делал, подумал Антон, молодится старикан. Значит, главное Антон угадал — есть в Согдееве внешняя фальшь, наверняка полно фальши и внутренней. Согдеев сидел за столиком на двоих в углу, образованном стеной и книжным высоким шкафом, при появлении Антона встал, протянул руку.

— Извините, за руку не здороваюсь, эпидемия, — сказал Антон.

— Тоже верно, — не обиделся Согдеев и сел на место. — Я уже заказал, а ты посмотри, чего хочется.

Сразу на ты чешет. Как с подчиненным. Но, может, и как ровесник с ровесником, с человеком одного возраста, но возраста не своего, а Антона. Ну-ну.

Антон взял меню, открыл.

— Молочного поросенка рекомендую, — сказал Согдеев. — Все остальное тоже хорошо, но такого поросенка нигде не дадут.

Совет без подвоха, дельный. По крайней мере, понятно, что принесут. Это тебе не «портусъ изъ говяжiхъ ребер въ красномъ вине» и не «искусе изъ мяса ягненка въ рукописи пергаментной подъ печатью». Чья рукопись, интересно, Пушкина, что ли? Я памятник себе воздвиг нерукотворный для искусе из мяса под печать?

В любом случае Антон есть не собирался. Они пару часов назад заказали всем офисом пиццу, как часто делают, так что голода Антон не чувствует, а гурманить не собирается, особенно за такие деньги. Разве что кофе выпить. Антон открыл страницу, озаглавленную «Горячiя напитки». «Эспрессо иргашефъ», «эспрессо блю маунтинъ», «эспрессо лаго асуль». А на десерт что? «Касолетъ миндальной съ цитрономъ холодящимъ». 420 рубликов! — ешьте сами! «Мятная особа въ чиколадъ одетая съ хрустальнымъ вееромъ». Спасибо, не надо.

Подошел официант в красном жилете и с красной бабочкой, ему бы еще и маску красную с логотипом кафе, но нет, маска была обычная, голубоватая.

— Чего изволите? — спросил он.

— Американо?

— Извините, американо не подаем. Турецкий, классика, эспрессо.

— Эспрессо.

— Отлично. На десерт что желаем откушать?

— Ничего не желаем.

Официант сдержанно поклонился, взял меню и ушел.

— Зря, — огорчился Согдеев. — Или есть не хочешь?

— Послушайте, Дмитрий, извините, не знаю, как вас по отчеству…

— Да перестань, давай без этого. И не выкай, не настолько я старше, как тебе хочется. Понимаю твою агрессию, но общаться придется.

— Не уверен. А что я не заказываю, то ты сам прекрасно знаешь, какие у меня финансовые возможности. Я понимаю, тебе хочется понты кинуть, поэтому ты мне тут встречу назначил, хочется показать, какие у тебя возможности, верю на слово. Но я нарочно жрать твоего поросенка не собираюсь, чтобы показать, что тоже при деньгах. Да, с деньгами у меня плохо, что дальше?

— Ничего, — спокойно ответил Согдеев. — Никаких я понтов не кидаю, я просто тут часто ужинаю, близко от работы, кормят хорошо, и всю обслугу, что существенно, регулярно на вирус проверяют, я это точно знаю. У меня тоже, уж поверь, нет большого желания с тобой входить в отношения, но деваться некуда, таков расклад. Имеешь право все знать. Так что для начала давай расскажу, как все получилось, как мы с Настей…

— Зачем?

— Должен же ты понимать, какие у нас отношения.

— Не должен. Вы решили жить вместе, дело ваше, при чем тут отношения?

— Дело не только в нас с Настей. С нами Алиса будет жить.

Антона резануло, что Согдеев назвал Алису по имени. Будто он уже присвоил ее этим.

— Это мы еще посмотрим, — сказал он. — У отца и матери равные права. А учитывая, юридически говоря, факт измены, у меня прав больше, и суд это учтет.

— Ты в юридическую плоскость хочешь перевести? — с насмешливым удивлением осведомился Согдеев.

Вопрос оказался подсказкой: ни в какую юридическую плоскость Антон не собирался это переводить, он как-то сразу принял, что Алиса уйдет вместе с матерью. Но почему? Он ведь даже не обсудил с Алисой этот вопрос. Она может захотеть остаться с ним. А у него полное право и возможность за это бороться, в том числе через суд.

Вот почему, наверное, его размышления сводились к воспоминаниям о разговоре с Настей, а потом обрывались. Он знал, к чему все приведет: к решению действовать. Хочется ли действовать? Не очень — противоречит характеру и привычкам. Надо ли действовать? Надо.

— Можно в юридическую, — сказал Антон, — можно так договориться. Но будь готов, Дмитрий, так просто я вам Алису не отдам.

— Ну да, ну да, — отозвался Согдеев, думая о чем-то своем. — А скажи, пожалуйста, ты делаешь вид, что про меня ничего не знаешь, или в самом деле ничего не знаешь?