Генерал армии мертвых - Кадарэ Исмаиль (книги серии онлайн .txt, .fb2) 📗

Генерал закурил сигарету, сигарета показалась ему крохотной по сравнению с огромными трубками, вырезанными из корней можжевельника, длинными и черными, которые держали в руках старики, затягиваясь после каждой фразы, словно для поддержания неторопливого ритма беседы.

Хозяин дома, совсем древний старик, который встретил их в коридоре, подошел и сел рядом с генералом, с такой же трубкой в руках, как у остальных стариков. На груди у него на черном сукне блестела желтая медаль. Генерал часто видел такие желтые медали у крестьян, и за каждой медалью ему чудилось бледное лицо убитого солдата из его армии. Он улыбнулся старику, морщинистое лицо которого напоминало ему потрескавшийся ствол все еще крепкого дерева. Человек, сидевший рядом с ним, перевел ему слова старика. Хозяин дома просил извинения у гостя, что не может уделить ему подобающего внимания, потому что гости продолжают приходить и ему нужно встретить всех.

Генерал пробормотал несколько раз: «Ну что вы, я понимаю» и «Благодарю вас». Старик помолчал и неторопливо затянулся своей трубкой. Затем спокойно спросил его:

— Из каких мест к нам?

Генерал ответил.

Старик задумчиво кивнул, и генерал понял, что он никогда не слышал о его родном городе, хотя это был большой и известный город.

— А жена, дети у тебя есть? — снова спросил его старик.

— Да, я женат, — сказал генерал, — и у меня двое детей.

— Дай им бог здоровья!

— Спасибо.

Старик снова затянулся трубкой, и на лбу у него появились глубокие морщины, словно он собирался сказать что-то важное; генерал испугался, что старик заведет речь именно о том, о чем он меньше всего хотел здесь говорить.

— Я знаю, зачем ты здесь, — сказал старик совершенно спокойно, и генералу словно нож вонзили прямо в сердце. Все это время он со страхом ждал разговора, который мог бы привести к какому-нибудь инциденту, он сам старался забыть, кто он такой, тогда и другие, возможно, забудут об этом. Ведь он мог быть просто туристом, интересующимся народными обычаями, он расскажет потом о них друзьям у себя на родине. Генерал уже жалел, что пришел на свадьбу. — Да, — продолжал старик. — Это хорошо, что ты собираешь убитых солдат, каждый раб божий должен покоиться у себя на родине.

Генерал кивнул в знак согласия. Старик извинился, с трудом поднялся — ему нужно было встречать и приглашать к столу новых гостей.

Генерал с облегчением выпил. Настроение у него опять поднялось. Опасность провокации миновала, теперь он мог беззаботно веселиться и пить сколько ему вздумается.

— Видите? — снова спросил он священника. Язык у генерала слегка заплетался. — Они нас уважают. Я же говорил: кто старое помянет, тому глаз вон. Что вы сказали?

— В таких ситуациях нелегко разобрать, где требования обычая, а где уважение, — ответил ему священник.

— Генералов всегда уважают.

Генерал выпил еще рюмку.

— Знаете, чего мне хочется? — спросил он, приблизив лицо к священнику, глаза его при этом лукаво блеснули. — Мне хочется потанцевать.

Священник был поражен.

— Вы это серьезно?

— Совершенно серьезно.

Священник нервно дернул головой.

— Да что с вами сегодня?

Генерал разозлился:

— Хватит меня опекать, я не ребенок. Оставьте меня в покое, черт вас побери. Я не желаю, чтобы кто-то опекал меня.

— Потише, — сказал священник, — они могут услышать.

— Когда вы, наконец, прекратите мною командовать?

Священник потер рукой лоб, словно говоря: только этого нам не хватало.

— Я буду танцевать — и точка.

— Но вы же не умеете, вы будете выглядеть смешным.

— Я не буду выглядеть смешным: танцы у них простые. И потом, кого мне стесняться — этих крестьян?

Священник снова потер лоб рукой.

Гулко зарокотал барабан. Гэрнета зарыдала, ей вторили тонкими, будто женскими, голосами скрипки. Свадьба пустилась в пляс.

Генерал взглянул на танцующих, посмотрел на священника. Затем снова на танцующих. Снова на священника. На танцующих. На священника. На танцующих. На…

Генерал поднялся. Теперь уже ничего нельзя было изменить. Он, пошатываясь, направился к кругу, попытался войти в него. Три раза он протягивал руки и тут же отдергивал их обратно, словно обжегшись. А потом танец волчком закружился вокруг него и старика хозяина. Тот припадал на одно колено, вскакивал, топал ногой, словно говоря: «Все будет так, а не иначе», размахивал белым платком перед своим партнером и вдруг резко приседал; казалось, он вот-вот упадет, словно подкошенный острым серпом, но он вскакивал и снова приседал. Барабан гремел все яростнее, голос гэрнеты накатывался волнами, словно какой-то великан кричал от тоски, а струны скрипок ожили и извивались, как змеи. Ритм, задаваемый барабаном, все нарастал, и теперь сквозь плач скрипки слышалось: кто-то перекатывает камни в пещере. Генерал продолжал стоять. У него закружилась голова от этого сумасшедшего сверкающего волчка. Он не сразу понял, что произошло дальше. Словно сквозь туман он видел мокрые от пота лица музыкантов, горло гэрнеты, словно ствол зенитки; закрытые в экстазе глаза танцоров. Потом вдруг барабан смолк, струны скрипок замерли, и все было чудесно, и все это продолжалось бы прекрасно до полуночи, а то и до рассвета, но в тот момент, когда все начали расходиться по своим местам, раздался стон. Генерала будто кольнуло что-то. Странно, сквозь шум голосов все услышали стон старой Ницы.

— Ой-ой-ой, — причитала она тонким голосом. В воцарившейся вдруг глубокой тишине слышен был не только ее плач, но и ее прерывистое дыхание. Генерал видел, как к Нице кинулись люди; и эта несчастная старуха, заголосившая ни с того ни с сего, успокоилась.

Если бы старуха и в самом деле успокоилась, как это показалось генералу, или если бы ее увели, все было бы в порядке и, возможно, генерал сидел бы там до полуночи или даже до утра, но старая Ница снова зарыдала. Ее плач заглушил все голоса, и веселье разом оборвалось. К старой Нице поспешили мужчины и женщины, но чем больше людей толпилось вокруг нее, тем громче она кричала. Музыканты начали было играть, но старая Ница заголосила еще сильнее, и инструменты смолкли, словно испугались.

Генерал видел, что в толпе происходит какое-то движение, но старая Ница вырвалась из нее, и прямо перед генералом предстало ее высохшее, желтое лицо, заплаканные глаза, ее совсем маленькое, худое тело. Что с ней? Что ей нужно? Почему она плачет? — спрашивал неизвестно кого генерал. Но никто ему не ответил. К старухе бросились две женщины, они взяли ее под руки и хотели увести, но она закричала, вырвалась и снова подошла к генералу. Он увидел ее искаженное ненавистью лицо и совершенно растерялся. Она отчаянно жестикулировала, выкрикивала что-то прямо ему в лицо, а он стоял перед ней — бледный, как полотно, и ничего не понимал. Потом старуху оттащили от генерала, и она ушла.

Генерал продолжал стоять — никто не перевел ему слова старой Ницы, — они не подозревали, что священник знает албанский язык. Все столпились вокруг плачущей невесты и побледневшей, торопливо крестящейся хозяйки дома.