Анук, mon amour... - Платова Виктория (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .txt) 📗

Но теперь все будет по-другому.

Блокнот на поверку оказался самым обычным ежедневником, датированным, однако, все тем же 1968. Вряд ли это могло послужить знаком, разве что для самой Бабетты, слившейся в экстазе с «Dillinger E'Morto», – мы с Анук родились гораздо позже. А книга, унесенная в изъеденном блохами-почитательницами клюве Ронни Бэрда, и вовсе не поддавалась никакой хронологии. Да и черт с ним, шестьдесят восьмой, так шестьдесят восьмой. Вот только до меня ежедневник уже кому-то принадлежал. И этот кто-то старательно пометил его. На первой странице, в правом углу, я прочел:

Thierry Francois.

Интересно, кто такой этот Тьери Франсуа и что он поделывает сейчас? Тогда, в шестьдесят восьмом, неизвестный мне Тьери бурной деятельности не разводил. Да и вообще пребывал в анабиозе, если судить по нетронутому ежедневнику. А почерк Тьери оказался чем-то похож на мой собственный, но не очертаниями букв, а манерой их написания: видимый нажим в начале слова сменяла некая апатия в его конце. Ну что ж, Тьери Франсуа, Гай Кутарба приветствует тебя! И воспользуется твоей вещичкой, если ты не возражаешь. Некоторое время я все еще зависал над именем, а потом промахнул добрую треть ежедневника и остановился на сегодняшней дате.

13 мая.

13 мая 1968 года приходилось на понедельник, и это хоть отчасти объяснило плачевный финал тени Бадди Гая. И вызвало у меня грустную улыбку. Прямо под датой я записал в три строки:

Зеленый мандарин, лотос, магнолия, цветок абрикоса.

Гиацинт, жимолость, ветивер.

Жженый мед, кедр, лакрица.

И только потом заметил еще одну запись, сделанную тем же почерком, что и имя на первой странице, упор на первые буквы и полное пренебрежение к последним:

Salamanca?..

Слово красовалось на примыкающей к «13 мая» странице, это был хвост 12 мая, самая верхняя строка, и мне потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить, что Саламанка – это провинция в Испании и, кажется, город с тем же названием. Это единственное, что удается выудить из недр памяти, подающим надежды интеллектуалом меня не назовешь. Уж не собирался ли Тьери Франсуа отчалить в Испанию? В любом случае он уже давно сделал это, или не сделал, отложил до лучших времен, а потом и вовсе забил болт – кого волнуют события тридцатилетней давности?..

…Зачем я соврал Бабетте?

Я ведь не знаю ни слова по-испански, кроме «Hola» 13, Испанию посещал лишь однажды, с коллекцией Мари-Кристин, и Мадрид прошел мимо меня, затерялся в черно-белом геометрическом орнаменте на джемперах. Зачем я соврал Бабетте? Один из ее многочисленных дружков был испанцем, она сама сказала мне об этом; испанцем, бежавшим от Франко. Наверняка прогрессивным молодым человеком левых взглядов, и верховным божеством в его тотеме числился Мао-Цзэ-Дун, отрастивший троцкистскую бороденку. Наверняка он нашептывал Бабетте что-то страстное, если не о мировой революции, то хотя бы о ее дивной правой груди, так похожей на мяч для игры в регби (левая, как и его собственные взгляды, вообще никаким сравнениям не поддается). Он нашептывал это, и нашептывал преимущественно на испанском. А Бабетта явно принадлежит к тем женщинам, которые никогда и ничего не забывают. И время от времени подкармливают воспоминания, чтобы они не захирели.

Зачем я соврал ей?

Но отступать было поздно, Кристобаль так Кристобаль, ворковать ей на ухо о ее же увядших прелестях я не собираюсь.

…Я появился в букинистическом за пять минут до закрытия. Целый день я провалялся в постели, попеременно прислушиваясь то к боли в боку, то к собственным ноздрям, у которых бродил запах. Я все еще не мог поверить, что приручил его. Но факт оставался фактом: щенок, в шерсть которого были вплетены магнолия и лотос, привык ко мне. Оставалось только придумать кличку, конструкция из десяти слов (зеленыймандаринлотосмагнолияцветокабрикосагиацинтжимолостьветивержженыймедкедрлакрица) выглядела чересчур громоздкой. По зрелом размышлении, можно было назвать его Бадди, но перед глазами тут же всплыли растрескавшиеся пятки нигера и дешевые перстни на толстых корявых пальцах. Нет, Бадди не подходил категорически, «Раколовка», этот филиал свободной от оков Африки, тоже не вызвала у меня энтузиазма. Оставался еще один вариант, датированный двенадцатым мая 1968 года.

«Саламанка».

Почему я остановился на выцветших чернильных мечтах Тьери Франсуа (или это был постскриптум к путешествию, такой же выцветший)? Просто потому, что Саламанка оказалась на соседней – воскресной – странице, а если хоть что-то находится рядом, идет стык в стык – на это стоит обратить внимание. Мне л и, сиамскому братцу с зеркальным шрамом на затылке, не знать об этом? Жаль только, что Анук никогда не придерживалась подобной точки зрения…

Как бы то ни было, имя для запаха было найдено. И довольно легко прижилось. Теперь стоило мне только произнести его про себя, как запах тут же принимался щекотать ноздри, хороший мальчик, ничего не скажешь.

К вечеру боль утихла, и я решил не откладывать свидания с Бабеттой в долгий ящик. Чем быстрее я встречусь с ней, тем быстрее получу информацию об «Ars Moriendi». И тем быстрее забуду свою вздорную попытку стать испанцем.

…Букинистический встретил меня той же гробовой тишиной, что и накануне, ни единого посетителя, какой волной сюда могло прибить Кении Дорхэма с Майклом Фрэнксом, не говоря уже о погремушке Энди Уорхолле и богемно-мосластой Аманде Лир, – уму непостижимо!.. Бабетта скучала за прилавком с книжкой Дюрренматта в руках. Что ж, старый конь борозды не испортит, настораживает только немецкое издание. «Дюрренматт» по-немецки я еще осилил, но само название книги так и осталось тайной. Хорошо еще, что Бабетте не пришло в голову вооружиться Гарсиа Лоркой! Кажется, он часто отдавал дань колоколам (к колокольчику на дверях букинистического это не относится).

И тем не менее колокольчик звякнул, и Бабетта оторвала глаза от книжки.

– Кристобаль, – проворковала она. – Вы пришли, Кристобаль!

– Hola, – небрежно бросил я.

Бабетта послала мне обворожительную улыбку, лет тридцать назад за одну такую улыбку можно было бы без сожаления отдать весь Rive Gauche 14 с гнойником Сорбонны, да еще и приплатить за это. В ходовой валюте шестьдесят восьмого.

– Hola, – тут же подхватила Бабетта. – Если хотите, мы можем говорить с вами на испанском.

Только этого не хватало, вот ведь чертова полиглотка!

– Нет, лучше на французском… Я практикуюсь в языке, и мне хотелось бы…

– О, – Бабетта перебила меня самым бесцеремонным образом. – Лучшего учителя, чем я, вы не найдете! А моему терпению может позавидовать и Христос…

Ссылка на Христа тотчас же выдает в Бабетте нераскаявшуюся грешницу. Хотелось бы верить, что ее мысли насчет затерянного в Париже простачка Кристобаля гораздо менее греховны.

– Что вы читаете? – поинтересовался я.

– Скорее перечитываю, – Бабетта как будто ждала этого вопроса. – Дюрренматт. «Судья и его палач».

Хорошее название, хотя оно ни о чем не говорит мне. Кроме того, что на свете существуют судьи и палачи. Ни на одну из этих ролей Анук не подходит.

– Хорошее название.

– У меня в запасе есть еще одно, и оно тоже вам понравится, Кристобаль. Если уж вам понравилось это.

Неужели «Ars Moriendi» будет отдан мне вот так, за здорово живешь, без чашки кофе, без коньяка и без свидетелей в лице польского работяги-нелегала?.. Но спустя секунду выясняется, что я раскатал губу напрасно.

– «Лифт на эшафот», Кристобаль.

– Тоже Дюрренматт?

– Луи Малль. У меня два билета во Французскую Синематеку, сеанс через час. Вы не составите мне компанию?

Два билета, ясно. Интересно, кому бы достался второй, если бы я не пришел?..

– Да, конечно.

– А перед сеансом можно будет где-нибудь посидеть.

– Да, конечно.