Моя гениальная подруга - Ферранте Элена (лучшие книги онлайн TXT) 📗
Мы принялись объяснять Рино, Паскуале и Антонио, что приглашение Стефано — это не просто приглашение, что оно имеет огромное значение, и с его помощью Стефано как бы говорит: «До нашего рождения произошло много плохого, наши отцы, каждый по-своему, вели себя отвратительно. Давайте осознаем это и покажем всем, что мы, дети, лучше их».
— Лучше? — удивился Рино.
— Лучше, — отозвалась я. — В отличие от Солара: они хуже и деда, и отца.
Я говорила очень взволнованно, на литературном итальянском, будто отвечала на уроке. Даже Лила посмотрела на меня с изумлением, а Рино, Паскуале и Антонио что-то смущенно забормотали. Паскуале попытался ответить мне на итальянском, но тут же отказался от этой затеи.
— Отец Стефано делал деньги на черном рынке, — мрачно произнес он. — Без них у него ничего не было бы. И его колбасная лавка все так же занимает бывшую мастерскую моего отца.
Лила сощурила глаза так, что от них остались лишь узенькие щелочки.
— Ну и что? — спросила она. — Вы вообще за кого? За того, кто хочет измениться, или за братьев Солара?
Паскуале помрачнел. Возможно, в нем взыграла ревность — с какой стати Лила бросилась защищать Стефано?
— Я сам за себя. И точка, — объявил он.
Но он был честным парнем, а потому, пораскинув мозгами и переговорив с матерью и остальными родственниками, признал свою неправоту. Джузеппина, после ареста мужа из добродушной, уверенной в себе, энергичной женщины и неутомимой труженицы превратившаяся в убитую горем старуху, обратилась за советом к приходскому священнику. Священник отправился в лавку Стефано, где долго беседовал с Марией, а затем вернулся к Джузеппине Пелузо. В конце концов все пришли к согласию, что жизнь и так слишком трудна и что, если есть возможность хоть на Новый год немного расслабиться, всем от этого будет только лучше.
И вот 31 декабря, после праздничного ужина, в 23:30 обитатели нашего двора — семья швейцара, семья сапожника, семья торговца овощами, семья Мелины, ради такого случая постаравшейся привести себя в порядок, — один за другим поднялись на четвертый этаж старого дома, прежде ненавистного из-за дона Акилле, чтобы вместе отпраздновать наступление Нового года.
22
Стефано принял нас очень радушно. Помню, он был аккуратно причесан, лицо немного раскраснелось от волнения. На нем была белая рубашка, галстук и синий жилет. Мне он показался очень красивым — почти принцем. Я высчитала, что он на семь лет старше нас с Лилой, и тогда же подумала, что зря согласилась встречаться с Джино, своим ровесником; когда я предложила ему пойти вместе со мной к Карраччи, он сказал, что родители не разрешают ему так поздно уходить из дому потому, что это опасно. Мне нужен был не мальчишка, а взрослый парень, такой как Стефано, Паскуале, Рино, Антонио или Энцо. Я смотрела на них весь вечер, нервно теребя сережки и материн серебряный браслет. Я снова чувствовала себя красивой и искала в их взглядах подтверждение тому, что не ошибаюсь. Но им было не до меня — они пребывали в предвкушении полуночных фейерверков. Они так ждали этого мужского соревнования, что даже на Лилу почти не обращали внимания.
Стефано вел себя предупредительно, особенно с синьорой Пелузо и с Мелиной; та за весь вечер не проронила ни слова и только испуганно озиралась, правда, пришла аккуратно причесанная, с серьгами и в своем черном вдовьем платье, в котором выглядела как настоящая дама. В полночь хозяин дома наполнил шампанским бокалы и первый передал своей матери, а второй — матери Паскуале. Мы подняли тост за чудеса, которые произойдут с нами в новом году, и потянулись на террасу: было очень холодно, все, и стар и млад, кутались в пальто и шарфы. Один только Альфонсо не спешил присоединиться к компании. Я из вежливости окликнула его, но он или не услышал меня, или притворился, что не слышит. Я побежала наверх. Над головой расстилалось необъятное ледяное небо, усыпанное звездами.
Ребята были в свитерах, Паскуале и Энцо — вообще в рубашках. Мы с Лилой, Адой и Кармелой пришли в легких платьицах, которые обычно надевали на танцы, и сейчас дрожали от холода и волнения. В небе уже взрывались первые ракеты, рассыпая снопы разноцветных искр. Послышался грохот — это из окон полетело всякое старье, и следом за тем — веселые крики и смех. Над всем кварталом стоял гвалт, повсюду рвались петарды. Я зажгла бенгальские огни, с которыми стояли младшие дети: мне нравилось смотреть, как глаза у них мгновенно загораются чуть испуганным удивлением, — совсем недавно и я с тем же трепетом держала в руке бенгальский огонь. Лила уговорила Мелину вместе зажечь бенгальскую свечу: раздалось шипение, и вот уже вокруг них заструился фонтан искр. Обе завизжали от радости, а потом кинулись обниматься.
Рино, Стефано, Паскуале, Энцо и Антонио все носили ящики и коробки с пиротехникой, довольные, что удалось собрать столько боеприпасов. Альфонсо помогал им, но нехотя, как будто через силу. С его лица не сходило выражение скуки. Мне показалось, что он побаивается Рино, который и правда пребывал в невероятном возбуждении: толкал Альфонсо, вырывал у него из рук петарды, вообще вел себя с ним как с мальчишкой. В конце концов Альфонсо это надоело, он отошел в сторону и остановился, больше не желая принимать участия в общей суете. Тем временем зачиркали первые спички: взрослые по очереди прикуривали, рукой загораживая огонь от ветра, и с серьезным видом о чем-то беседовали. Будь это настоящая война, подумалось мне, как между Ромулом и Ремом, Марием и Суллой, Цезарем и Помпеем, они стояли бы с точно такими же лицами и взглядами и в тех же позах.
Все парни, кроме Альфонсо, насовали в карманы петард и рядами расставили ракеты в пустых бутылках. Рино волновался все сильнее и кричал все громче. Он велел мне, Лиле, Аде и Кармеле раздать всем боеприпасы. Все засуетились — и мои братья Пеппе и Джанни, и мой отец, и сапожник Фернандо, который был старше его. Стоя на холодном ветру, мы поджигали фитили и бросали петарды за парапет. Обстановка была праздничная, все возбужденно переговаривались: «Смотри! Смотри скорей! Видел, сколько цветов?», «А этот!», «А вон тот!», «Давай скорей еще!»; Мелина тихонько охала от испуга, а Рино с руганью отнимал петарды у моих братьев, которые кидали их слишком рано, не дав фитилю как следует разгореться.
Постепенно искрящееся неистовство пошло на спад, сменившись шумом машин и гудением клаксонов. Снова показались широкие темные полосы неба. Дым рассеялся, и стало можно различить балкон Солара.
Он располагался недалеко от нас и был нам хорошо виден. Все они — отец, сыновья, родственники, друзья — как и мы, были охвачены жаждой хаоса. Весь квартал знал: то, что было до этого, — ерунда по сравнению с тем, что вот-вот начнется. И правда, Солара всегда ждали, пока оборванцы закончат свое жалкое веселье, и только тогда начинали стрелять в полную силу, чувствуя себя полновластными хозяевами на этом празднике жизни.
Так вышло и на этот раз. Едва стихла окрестная канонада, как с балкона с громким треском полетели в небо фейерверки. Каждый залп сопровождался нецензурными восклицаниями. Но тут случилось неожиданное. Оказалось, что Стефано, Паскуале, Антонио и Рино было чем ответить Солара. Не успевали те выпустить ракету, как с нашей террасы вылетала такая же; у них рвалась очередная петарда — и у нас тоже. В небе один за другим распускались волшебные цветы, озаряя содрогавшуюся от выстрелов улицу. Потом Рино, не выдержав, запрыгнул на парапет и принялся, потрясая кулаками, выкрикивать ругательства; его перепуганная мать пронзительно взвизгнула: «Спускайся! Упадешь!»
Мелину охватила паника, из горла у нее вырвался тонкий протяжный звук, похожий на вой. Ада недовольно фыркнула: мать придется уводить, — но Альфонсо знаком показал ей, чтобы не беспокоилась, взял Мелину под руку, и они пошли вниз. Следом, прихрамывая, отправилась и моя мать, за ней потянулись остальные взрослые, таща за руки детей. Залпы с балкона Солара раздавались все чаще, а одна ракета, вместо того чтобы взмыть в небо, с грохотом разорвалась прямо у парапета нашей террасы, выпустив сноп красных искр и облако удушающего дыма.
