Эйлин - Мошфег Отесса (библиотека электронных книг txt) 📗

— А как тебя зовут, красавица? — спросил один из них у меня.

Даже не знаю, как описать вам, насколько весело было сидеть там с Ребеккой и видеть перед собой мужчин, ждущих нашего приказа. По крайней мере, так это выглядело.

— Скажи мальчикам, как тебя зовут, детка, — поощрила Ребекка. Когда я посмотрела на нее, она подмигнула. — Моя подруга сегодня ужасно застенчива. Не будь такой застенчивой, Ребекка. Эти мальчики не кусаются.

— Если только нас не попросить, — отозвался первый мужчина. — Только вот у Джерри нет парочки зубов. Покажи им, Джерри.

Джерри, сидевший рядом со мной, задрал верхнюю губу, открывая смешную дырку на месте зубов.

— Расслабься, — сказал первый, похлопывая его по плечу.

— Как это вышло, Джерри? — поинтересовалась Ребекка. Сэнди поставил на стойку еще выпивку для нас. Я была не особо устойчива к алкоголю, однако если уж начинала пить, то остановиться было трудно. Вероятно, к тому моменту я уже была пьяна. — Ты подрался со своей женой? — поддразнила Ребекка.

Мужчины рассмеялись.

— Именно так. Ты верно угадала. У его старухи рука тяжелая, как у Джо Фрейзера.

— О боже. — Ребекка покачала головой, повернулась, чтобы взять свой мартини и исподтишка подмигнула мне. — За Джерри, — провозгласила она, поднимая свой бокал. Остальные поддержали тост криками, и когда все припали к своим стаканам и умолкли, я огляделась по сторонам, дивясь своему новому положению в этом мире. Я была леди, меня уважали и почитали.

— Скажите, джентльмены, — продолжила Ребекка, — кто-нибудь из вас знает, как чинить сломанную выхлопную трубу? Вы все выглядите настоящими умельцами.

— У тебя проблемы с машиной? — спросил Джерри, шепелявя, как двенадцатилетка.

— Не с моей машиной, — отозвалась Ребекка. — С машиной моей подруги. Скажи им.

Я покачала головой, укрывшись за стаканом с пивом.

— Как, ты сказала, тебя зовут, милая? — спросил кто-то из мужчин.

— Ребекка, — ответила я.

Ребекка засмеялась.

— Хочешь потанцевать, Ребекка? — спросила она меня.

Словно по волшебству, музыкальный автомат снова заиграл. Я поставила стакан на стойку. Не могу сказать, откуда у меня неожиданно взялась отвага для танца. Я никогда не танцевала. Конечно же, я была пьяна, но меня все равно потрясает то, как легко Ребекке удалось стащить меня с табурета. Я последовала за ней на маленький пятачок перед музыкальным автоматом, взяла ее за руки и позволила ей вести меня. Я хихикала и останавливалась каждые несколько секунд, пряча лицо от смущения и веселья, в то время как мы топтались на месте, покачивая бедрами и плечами. Мне казалось, что мы танцевали целый час, сначала под быструю, радостную мелодию, сопровождая ее смехом, потом вальсировали под медленные любовные песни — сперва иронически, потом погрузившись во всеобъемлющий, захватывающий ритм музыки. Я неверяще смотрела в безмятежное, задумчивое лицо Ребекки; ее глаза были прикрыты, руки лежали на моих плечах, словно ангел и дьявол, спорящие о логике желания. Мы с Ребеккой двигались в танце по маленькому кругу, и я держала ее за талию, так что мои запястья лишь слегка прижимались к ее телу. Напряженные ладони я отвела наружу, чтобы не коснуться ее. Мужчины за столом сначала смотрели завороженно и с интересом, но затем их это утомило. Никто из них даже не попытался потанцевать с нами. К тому времени, когда музыка закончилась, у меня кружилась голова. Мы с Ребеккой вернулись на свои места, к своим напиткам. Все еще пребывая в состоянии нервного транса, я проглотила виски и допила пиво.

— С меня хватит, — сказала Ребекка и оттолкнула бокал с мартини. Я осушила и этот бокал. Мартини был с джином.

Подошел Сэнди и стал отсчитывать сдачу Ребекке.

— Как папа? — поинтересовался он.

— Это твой брат? — шокировано спросила Ребекка.

— Нет, он просто знает моего отца, — объяснила я.

— О, эти маленькие города, — ухмыльнулась она.

Я никогда не доверяла Сэнди. Он казался ужасно любопытным. В моем повествовании он не играет особой роли, но просто для протокола: его звали Сэнди Броган, и мне он не нравился. Он сказал что-то вроде:

— Не знаю, хорошо ли, что он сюда больше не ходит, или дело в чем-то другом.

— Дело в чем-то другом, — ответила я и снова набросила пелерину, натянув капюшон на голову. Я чувствовала себя абсолютной нахалкой. — Можно у вас сигаретку взять?

Сэнди встряхнул пачку, протянул мне, и я вытащила одну сигарету. Он поднес мне прикурить.

— Крутая девушка, — прокомментировала Ребекка.

— Она хорошая девочка, — подтвердил Сэнди, кивая. Он был глуповат.

Я неловко закурила, держа сигарету, словно девятилетка: ладонь напряжена, пальцы вытянуты, скошенные глаза устремлены на горящий кончик, когда я подносила сигарету к губам. Я кашляла, краснела и смеялась вместе с Ребеккой, которая держала меня за локоть. Мы вышли из бара под руку, не обращая внимания на мужчин.

На улице Ребекка повернулась ко мне. Темная, ледяная ночь искрилась позади нее, снег и звезды образовывали целую галактику надежды и чудес, и она была в центре этой галактики. Она была такой живой и красивой.

— Спасибо, Эйлин, — произнесла Ребекка, странно глядя на меня. — Знаешь, ты напоминаешь мне какую-то картину голландских мастеров. — Она посмотрела мне прямо в глаза. — У тебя странное лицо. Необычное. Простое, но пленительное. В нем скрыта прекрасная тревожность. Мне это нравится. Наверняка у тебя есть прекрасные мечты. Держу пари, ты мечтаешь о других мирах. — Она вскинула голову и засмеялась тем самым зловещим смехом, потом нежно улыбнулась. — Может быть, ты мечтаешь обо мне и моем утреннем раскаянии, на которое ты вполне можешь рассчитывать… Мне не следует пить, но я пью. Се ля ви.

Я смотрела, как Ребекка садится в машину — двухдверный автомобиль черного цвета, это все, что я помню, — и уезжает прочь.

Но я пока не хотела возвращаться домой. Ночь была юна, я была любима. У меня наконец-то появился кто-то важный. Поэтому я вернулась в «О’Хара», прошла мимо того же стола, за которым мужчины пили, смеялись и хлопали ладонями по столу, расплескивая пиво. Я взгромоздилась на тот табурет, на котором сидела Ребекка, ощущая намек на сохранившееся тепло ее тела. Сэнди придвинул ко мне пепельницу, положил на стойку рядом с моей ладонью, красной от холода, коктейльную салфетку.

— Виски, — сказала я и загасила сигарету.

Следующее, что я помню, — это то, как я проснулась утром, лежа лицом на рулевом колесе своей машины, которую припарковала наполовину в сугробе перед своим домом. На сиденье рядом со мной красовалась замерзшая лужица рвотных масс. Мои колготки были все в затяжках и «дорожках». В зеркале заднего вида я увидела свое отражение: я была похожа на сумасшедшую — волосы торчат во все стороны, помада размазана по подбородку. Я подышала на свои замерзшие руки, выключила фары. Когда я потянулась за ключами, их не было в замке зажигания. Я где-то потеряла свою пелерину, багажник машины был открыт, моя сумочка исчезла.

Среда

Дом был заперт. Через окно я видела, что мой отец спит в своем кресле, а дверца холодильника открыта. Он иногда оставлял ее так, когда из-за жара от плиты и духовки его прошибал пот. На ногах у отца были ботинки. За исключением воскресений, когда его сестра сопровождала его в церковь и обратно, уличная обувь на ногах у отца означала неприятности. Он не представлял особой угрозы для окружающих, но вытворял вещи, которые мой начальник назвал бы морально недопустимыми: засыпал на лужайке перед чьим-нибудь домом, мял открытки на стойке в магазине, переворачивал автомат по продаже жвачки. В более агрессивном варианте отец мочился в песочницы на детской площадке, кричал на проезжающие машины на Мэйн-стрит, кидал камнями в собак. Каждый раз, когда он выбирался из дома, полиция отыскивала его, забирала и приводила обратно. Я съеживалась от звука дверного звонка, когда на крыльце появлялся иксвиллский коп, сопровождающий моего отца — пьяного, в буквальном смысле окосевшего, тянущего себя за подбородок. Когда я открывала дверь, полицейский снимал фуражку и разговаривал приглушенным тоном, в то время как отец вваливался в дом в поисках спиртного. Если же вместо этого он решал остаться и принять участие в разговоре, они пожимали друг другу руки, похлопывали друг друга по плечам, делая вид, что глубоко ценят и уважают один другого. «Рутинная проверка, сэр», — говорил коп. Если же он пытался выразить хотя бы малейшую обеспокоенность, отец отводил его в сторону и начинал жаловаться на «шпану», на бандитов, на странные звуки в доме. Он жаловался на плохое здоровье, на проблемы с сердцем, на боль в спине и на то, что я, его дочь, пренебрегаю им, дурно обращаюсь с ним, что мне нужны только его деньги. «Кто-нибудь велит ей отдать мне мои ботинки? Она не имеет права!» Когда он оборачивался ко мне и тянул трясущиеся руки к моей шее, коп кивал, разворачивался и уходил, прикрыв за собой дверь. Ни у кого из них не хватало духу спорить с его бредом: вампиры и гангстеры, призраки и бандиты. Мне кажется, они спустили бы ему с рук даже убийство. «Лучшие люди Америки», тюремные стражи цивилизованного мира — вот кем были эти полицейские. Скажу вам прямо: по сей день ничто не пугает меня так, как коп, стучащий в мою дверь.