Последнее искушение Христа - Казандзакис Никос (бесплатные версии книг .txt) 📗
В какое-то мгновение — в то самое мгновение, когда они переступали через порог обители, огромный, черный, рыжебородый кузнец с молотом на плече встрепенулся во мгле и посмотрел на них. Но тут же его укутал песок, и он исчез. Сын Зеведея увидел в смерче это чудище и в страхе схватил своего товарища за плечо.
— Кто это был? — спросил он тихо. — Ты видел его?
Сын Марии не ответил. «Все это устроил Бог сообразно воле своей, — подумал он. — Здесь, в пустыне на краю света, свел Он со мною Иуду. Да свершится воля Твоя, Господи…»
Согнувшись, монахи продвигались все вместе вперед, и ноги их вязли в горячем песке. Краем рясы они прикрывали рот и ноздри, но песчинки все же проникали им в горло и легкие.
Старец Аввакум шел впереди. Ветер закружил его и швырнул наземь. Ослепленные песчаным облаком, монахи не видели этого и прошли прямо по его телу. Пустыня свистела, звенели камни, старец Аввакум кричал хриплым голосом, но никто не слышал его.
«Почему дыхание Иеговы — не свежий ветер, дующий с Великого Моря? — хотел сказать Сын Марии своему товарищу, но не смог открыть рта. — Почему ветер Иеговы не наполнит водой пересохшие колодцы в пустыне? Почему не любит он зеленой листвы и безжалостен к людям? О, если бы нашелся человек, который добрался бы до Бога, пал Ему в ноги и, прежде чем Тот испепелит его, поведал о страданиях человеческих, о страданиях земли и зеленого листа!»
Иуда все, еще стоял у низкого входа в отдаленную келью, отданную ему под мастерскую, и хохотал, смотря на похоронную процессию, которая то вязла в песке и исчезала из виду, то снова, покачиваясь, продвигалась вперед. Он заметил того, за кем охотился, и его темные глаза вспыхнули. «Велик Бог Израиля, — радостно прошептал Иуда. — Все устраивает Он к лучшему. Это Он привел изменника к острию моего ножа». Иуда довольно погладил усы и вошел внутрь. В келье было темно, только в углу светились в небольшой печи раскаленные угли. Коротконогий монах — полусвятой-полусумасшедший — раздувал мехами огонь.
— Эх, отче Иеровоам! — весело сказал кузнец. — Так это и есть ветер Божий? Вот это по мне! И я бы так дул, будь я Богом!
Монах рассмеялся.
— А я бы и вовсе не дул. Устал я… — сказал он, откладывая мехи и вытирая пот со лба и шеи. Иуда подошел ближе:
— Не окажешь ли мне любезность, отче Иеровоам? Вчера в обитель пришел гость — юноша с черной бородкой, босой, полоумный, как и твоя святость, и с повязкой на голове, на которой красные пятна.
— Я первым увидел его! — гордо сказал монах. — Это, дорогой мой кузнец, самый настоящий умалишенный. Говорит, будто видел сон и пришел из самого Назарета за его толкованием к настоятелю — да простит его Бог!
— Послушай! Разве не ты ведаешь приемом гостей? Если кто-нибудь приходит сюда, разве не ты убираешь его келью, стелешь постель и приносишь еду?
— Конечно же, я. На другой службе от меня никакого толку, поэтому я ведаю приемом гостей: стираю, подметаю, кормлю наших посетителей.
— В таком случае, постели ему сегодня на ночь в моей келье. Не могу спать в одиночестве, что тут поделаешь, Иеровоам? Мне снятся дурные сны, Сатана приходит искушать меня, и я боюсь впасть во грех. А если рядом со мной слышно дыхание человеческое, я чувствую себя спокойно! Послушай, я подарю тебе ножницы для стрижки овец, и ты сможешь стричь себе бороду. Ты сможешь стричь и других монахов, и верблюдов, и никто больше не посмеет сказать, что ты ни на что не годен… Слышишь, что я тебе говорю?
— Давай сюда ножницы!
Кузнец порылся в своем мешке и вынул оттуда огромные, покрытые ржавчиной ножницы. Монах схватил их, поднес к свету, стал раскрывать и снова закрывать с ненасытным восторгом.
— Велик Ты, Господи, и чудны творения Твои, — прошептал он в беспредельном умилении.
— Итак? — спросил Иуда, встряхнув монаха, чтобы вернуть его к действительности.
— Он будет у тебя вечером, — ответил монах, прижал к себе ножницы и убежал.
Монахи уже возвращались. Им не удалось уйти далеко от обители. Вихрь Иеговы кружил их и повергал наземь. Монахи нашли яму, скатили туда труп, стали звать старца Аввакума прочесть молитву, но не смогли найти его, и тогда почтенный раввин из Назарета наклонился над ямой и крикнул опустошенной, бездушной плоти: «Ты — прах, так возвратись же во прах, душа покинула тебя, и нет больше нужды в тебе, ибо долг твой тобою исполнен. Ты исполнило свой долг, тело, ты помогло душе снизойти в изгнание земное, провести несколько солнц и лун среди песка и камней, согрешить, выстрадать, возжелать родины своей — неба и отца своего — Бога. Ты больше не нужна настоятелю, плоть, растворись же!»
Пока раввин говорил, на труп настоятеля уже опустился тонкий слой песка, покрывший его лицо, бороду, руки. Затем поднялись новые песчаные тучи, и монахи отправились в обратный путь. В ту минуту, когда ведавший приемом гостей полоумный схватил ножницы и убежал, ослепшие, с потрескавшимися губами и опрелыми подмышками монахи, еле держась на ногах, входили в обитель, таща с собой старца Аввакума, которого нашли на обратном пути наполовину засыпанного песком.
Почтенный раввин протер влажной тряпкой глаза, губы и шею, опустился на корточки перед опустевшей скамьей настоятеля и стал слушать, как за запертой дверью иссушает и разрушает мир дыхание Иеговы. В голове его от виска к виску проходили друг за другом пророки: в таком же горячем воздухе взывали они к Богу, таким же горячим должны были чувствовать они приближение Господа Всесильного к устам и очам своим.
«Бог есть пустыня, ветер, зной, молния, но не сад цветущий — я знаю это, — шептал он. — Сердце же человеческое — лист зеленый, несомый в вихре и иссушаемый Богом. Что делать, как вести себя, дабы смягчился лик Его? Когда мы приносим Ему в жертву агнцев, Он кричит: «Не желаю я мяса, только псалмы утоляют глад мой!» Но лишь откроем мы уста и начнем песнопения, Он снова кричит: «Не желаю я слов, одно лишь мясо агнца — сына моего единственного — насыщает глад мой!»
Почтенный раввин вздохнул. Он устал, а думы о Боге только раздражали его. Раввин стал искать место где-нибудь в углу, желая прилечь. Уставшие, измученные бессонницей монахи разбрелись по кельям, чтобы уснуть и увидеть во сне настоятеля. Сорок дней душа его будет кружить вокруг обители, входить в кельи, смотреть, что делают монахи, давать им наставления и журить их. Итак, монахи улеглись, чтобы отдохнуть и увидеть во сне настоятеля. Почтенный раввин огляделся вокруг, но никого не было. Только два черных пса вошли, улеглись на плитах и, скуля, принюхивались к пустой скамье. Снаружи стучался в дверь, тоже пытаясь проникнуть внутрь, разъяренный вихрь.
Раввин хотел уж было прилечь рядом с собаками, но тут заметил Сына Марии, который неподвижно стоял в углу и смотрел на него. Сон сразу же улетучился с его отяжелевших век, он беспокойно сел и кивком велел сыну своего брата подойти ближе. Тот словно только и ожидал этого призыва. Горькая улыбка появилась на устах юноши. Он приблизился.
— Садись, Иисусе, — сказал раввин. — Я хочу поговорить с тобой.
— Я слушаю, — сказал юноша, опускаясь рядом на колени. — Я тоже хочу и должен поговорить с тобой, дядя Симеон.
— Что ты здесь шатаешься? Мать твоя ходит по селам, ищет тебя и места себе не находит.
— Она ищет меня, а я ищу Бога, стало быть, встретиться мы никогда не сможем, — ответил юноша.
— Сердца у тебя нет. Ты никогда не любил, как любят люди, ни отца, ни мать…
— Тем лучше. Сердце мое — уголь пылающий и жжет того, к кому приближается.
— Что с тобой? Как ты можешь говорить такие слова? Чего тебе не хватает? — сказал раввин, вытягивая шею, чтобы лучше видеть Сына Марий. — На глазах у тебя слезы. Какая-то тайная печаль гложет тебя, дитя мое. Открой мне свою печаль, и тебе полегчает. Какая-то глубокая боль…
— «Какая-то»? — прервал его юноша, и лицо его исчезло в горькой усмешке. — «Какая-то»? Да их целое множество!
Душераздирающий вопль поверг раввина в ужас. Он положил руку на колено юноше, желая ободрить его.
