Остров. Тайна Софии - Хислоп Виктория (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
В ту ночь Спиналонга погрузилась в траур по Микосу. В церкви возносились молитвы за упокой его души, которые перешли в нечто вроде отпевания, – хотя тела, разумеется, не нашли. На острове никогда не обходили вниманием чью-либо смерть: к смерти здесь относились с почтением, какого не было в других уголках Крита.
Еще долго после этого случая Фотини, Анна, Мария и другие дети, которые были на берегу вместе с ними, жили под впечатлением случившегося. В одно мгновенье, короткое, как прыжок камушка по воде, беззаботный мир их детства сменился другим, намного более мрачным.
Глава девятая
Несмотря на то что жизнь мужчины, застреленного в считанных метрах от берега, ничего не значила для большинства жителей Плаки, ненависть, которую они испытывали к немцам, после этого случая усилилась. Эта трагедия вновь открыла им глаза на жестокие реалии войны и заставила осознать, что деревня так же беззащитна перед ее ужасами, как любой другой уголок охваченной пожаром Европы. При этом сельчане отреагировали на событие по-разному. Для большинства из них единственной силой, способной восстановить мир на земле, был Бог, и окрестные церкви заполнились людьми, молящимися о прекращении войны. Некоторые старики, например бабушка Фотини, теперь проводили в обществе священника столько времени, что от них постоянно исходил запах ладана.
– Бабушка пахнет, как церковная свечка! – повторяла Фотини, пританцовывая вокруг старушки, которая в ответ лишь снисходительно улыбалась единственной внучке. И пусть Бог, похоже, ничего не делал, чтобы помочь грекам победить в войне, пожилая женщина все равно была твердо убеждена, что он на их стороне, а когда до нее доходили рассказы о разрушении и осквернении церквей, то это лишь укрепляло ее веру.
Панегирии, то есть дни святых, отмечались с прежним размахом. Священники даже чаще, чем раньше, снимали иконы со стен и устраивали крестные ходы, сопровождавшиеся какофонией звуков труб и барабанов местного духового оркестра. Возможно, этим праздникам не хватало изобилия пищи и фейерверков, но после того как святыни возвращались в церкви, люди, как и раньше, пускались в неистовые пляски и пели с ничуть не меньшим, если не с большим, чем в довоенные времена, пылом. Гнев и недовольство продолжающейся оккупацией смывались потоками лучшего вина, но после того как наступал рассвет, принося с собой отрезвление, люди видели, что в мире ничего не изменилось. Те, вера кого не была крепка как гранит, все чаще стали задаваться вопросом, почему Бог не отвечает на их молитвы.
Заметно было, как удивляют немцев эти странные религиозные празднества, но у них хватало ума не запрещать их. Впрочем, испортить людям праздник оккупанты были готовы всегда: это были то допросы священника прямо перед началом церемонии, то обыски домов в самый разгар танцев.
В церкви Спиналонги каждый день горели свечи за страждущих на Крите и во всем мире. Островитяне хорошо понимали, что их сограждане живут в постоянном страхе перед немецкими репрессиями, и молились за скорейшее окончание войны.
Доктор Лапакис, веривший в силу медицины намного больше, чем в божественное вмешательство, тоже начал постепенно утрачивать веру. Он понимал, что из-за войны исследования и тестирование лекарств были практически заброшены. Доктор не раз писал Кирицису в Ираклион, но поскольку обычно на эти письма не было ответа, то пришел к выводу, что его коллега занимается более неотложными делами, и настроился ждать конца войны. Постепенно Лапакис довел еженедельное количество посещений Спиналонги до шести: некоторым из больных требовался постоянный медицинский уход, и Афина Манакис уже сама не справлялась. К числу таких пациентов относилась и Элени Петракис.
Гиоргис навсегда запомнил день, когда, приехав на остров, увидел вместо стройной фигуры жены плотную фигуру ее подруги Элпиды. Сердце его бешено забилось. «Что с Элени?» – без слов кричало оно. Это был первый случай, когда жена не вышла его встречать.
Элпида заговорила первой.
– Гиоргис, не волнуйтесь, – произнесла она, стараясь держаться уверенно. – С Элени все хорошо.
– Тогда где она?
В голосе Гиоргиса прозвучал охвативший его страх.
– Доктор Лапакис на несколько дней положил ее в больницу. Он сказал, что надо внимательно понаблюдать за ее горлом, пока состояние не улучшится.
– А оно улучшится? – спросил Гиоргис.
– Я на это надеюсь, – ответила Элпида. – Я уверена, врачи делают все, что в их силах.
На самом деле никакой уверенности у женщины не было и близко: она знала об истинном состоянии Элени ничуть не больше, чем сам Гиоргис.
Оставив на берегу все, что привез, Гиоргис поплыл обратно в Плаку. Была суббота, и Мария сразу обратила внимание, что отец вернулся намного раньше, чем обычно.
– Ты так быстро, – заметила она. – Как мама? Ты привез письмо?
– Нет, сегодня письма нет, – ответил Гиоргис. – На этой неделе мама была очень занята и не нашла времени написать.
Это было правдой, но чтобы Мария не начала расспрашивать его, Гиоргис повернулся и вышел из дому.
– Я вернусь часа в четыре, – сказал он. – Мне надо починить сети.
Девочка сразу почуяла, что произошло что-то неприятное, и это чувство не отпускало ее весь день.
Следующие несколько месяцев Элени провела в больнице: она была слишком слаба, чтобы преодолеть путь до пристани и встретить Гиоргиса. Каждый день, привозя на остров доктора Лапакиса, Гиоргис понапрасну искал глазами жену: ее не было ни под сосной, где она обычно стояла, ни в туннеле. Возвращаясь обратно, Лапакис рассказывал ему о состоянии Элени. В первое время он сообщал лишь полуправду – что-нибудь наподобие «Ее организм все еще борется с болезнью» или «Мне кажется, сегодня ее температура несколько упала».
Но вскоре доктор осознал, что рождает у Гиоргиса обманчивые надежды и чем тверже тот будет убежден, что все идет хорошо, тем тяжелее ему будет перенести утрату, которая, как Лапакис в глубине души знал, приближалась. Когда он говорил, что организм Элени все еще сопротивляется болезни, то не лгал: ее тело действительно вело ожесточенную битву с бациллами, пытающимися взять над ней верх. Состояние больного лепрой могло изменяться в сторону как ухудшения, так и улучшения. Пятна на ногах, спине, шее и лице Элени выросли в числе, и как бы она ни повернулась, ее постоянно мучила сильная боль. Ее тело превратилось в скопление язв, которые Лапакис лечил как мог. Прежде всего он соблюдал основополагающий принцип, согласно которому, поддерживая чистоту и дезинфицируя раны, можно было замедлить развитие болезни.
Как-то Элпида привела к Элени Димитрия. В последнее время мальчик жил с Контомарисами. Все надеялись, что переезд будет временным, но, похоже, мальчику предстоит жить у Контомарисов еще долго.
– Привет, Димитрий, – тихо проговорила Элени, после чего, повернув голову к Элпиде, с усилием сказала: – Спасибо тебе.
Эти слова были едва слышны, но Элпида поняла: Элени передавала заботу о тринадцатилетнем мальчишке ей. «По крайней мере, теперь она не будет беспокоиться, что за Димитрием некому присмотреть», – подумала пожилая женщина.
В последние недели Элени лежала в небольшой отдельной палате – ее перевели сюда, чтобы другие пациенты не смущали ее своим присутствием, а она не беспокоила их постоянными стонами. Когда Элени становилось особенно невмоготу, Афина Манакис старалась быть при ней неотлучно, с ложки кормила ее жидким супом и меняла простыни, перепачканные выделениями из язв. Однако количество пищи, которое требовалось Элени, все уменьшалось, и однажды она дала понять, что больше не может глотать, – отныне в ее горло не проходила даже вода.
На следующее утро Лапакис обнаружил, что его пациентка задыхается и даже не может ответить на вопросы. Все говорило о том, что наступила окончательная стадия заболевания.
– Госпожа Петракис, мне надо осмотреть ваше горло, – мягко произнес доктор, зная, что из-за новых язв вокруг губ женщине будет больно даже раскрыть рот достаточно широко.
