Мемуары гейши - Голден Артур (читать книги полностью без сокращений бесплатно txt) 📗
Танец — наиболее почитаемое искусство гейш. Только подающую надежды и красивую гейшу поощряют специализироваться в танце. Никакое искусство, кроме разве чайной церемонии, не может соперничать с танцем и не имеет такой богатой традиции. Гейши Джиона посещают школу танца Иннуэ, унаследовавшую традиции Театра Но — древнейшего искусства, находившегося под патронажем императорского двора. Танцовщицы Джиона считали себя выше своих коллег из школы танца в районе Понточчо, берущей за основу традиции Кабуки. Я большая поклонница Кабуки, и мне посчастливилось иметь хороших друзей среди самых известных актеров Кабуки этого века. Но Кабуки — относительно молодое направление в театральном искусстве, существующее с 1700 года. Кабуки более популярное искусство, в то время как Но более утонченное и сложное. Танцы Понточчо невозможно сравнить с танцами школы Иннуэ.
Все гейши-ученицы должны заниматься танцами, но, как я уже говорила, только наиболее обещающие и привлекательные отбираются для более серьезного обучения искусству танца. Вот почему Тыква, со своим круглым лицом и размытыми чертами, большую часть времени практиковалась в игре на сямисэне — ее не отобрали в танцевальную группу. Если говорить обо мне, то я, не столь красивая, как Хацумомо, не могла быть абсолютно уверена в том, что меня возьмут. Мне казалось, я смогу стать танцовщицей, только доказав своим преподавателям готовность усердно работать.
Тем не менее по вине Хацумомо мои занятия начались не лучшим образом. Танцы преподавала женщина лет пятидесяти, известная нам как Огузок. Свое прозвище она получила за необычную кожную складку на шее, выступающую из-под подбородка. Огузок ненавидела Хацумомо так же, как и все в Джионе. Хацумомо это прекрасно знала, и что, по-вашему, она сделала? Она пришла к ней — я узнала это от самой учительницы несколько лет спустя — и сказала:
— Могу я попросить вас об одном одолжении? Мне кажется, в вашем классе есть одна очень талантливая девочка. Я буду очень признательна, если вы скажете мне свое мнение о ее способностях. Ее зовут Чио, и я очень, очень ее люблю. Помогайте ей, пожалуйста, во всем, а я со своей стороны не останусь в долгу.
После этих слов Огузок «помогала мне во всем». Я действительно неплохо танцевала, но она начала использовать меня в качестве примера того, как не нужно делать. Помню, однажды она показывала нам движение рукой, после которого мы должны были топнуть ногой. Предполагалось, что мы повторим это за ней в унисон, но мы были начинающими танцорами, и наше топанье прозвучало так, словно кто-то рассыпал тарелку сухих бобов, — каждый топнул сам по себе. Могу заверить вас, я сделала не хуже остальных, но Огузок подошла именно ко мне. Складка на ее шее тряслась от негодования. Какое-то время она сжимала в руках сложенный веер, а затем коснулась им моего подбородка.
— Топать нужно не когда вздумается, — сказала она. — И совсем не обязательно дергать подбородком.
Во время танцев школы Иннуэ лицо должно сохранять неподвижность, подобно маскам Театра Но. Учительницу возмущал мой дергающийся подбородок, а в это время ее собственный трясся от злости. Я чуть не разревелась от несправедливости, а другие ученицы громко засмеялись. Огузок отчитала меня за слезы и в наказание выгнала из класса.
Не знаю, что бы из меня получилось, если бы однажды Мамеха не поговорила с ней и не объяснила ситуацию. Не знаю, как сильно Огузок ненавидела Хацумомо до этого, но уверена, стала ненавидеть ее еще больше, поняв, как Хацумомо одурачила ее. Ей было так неловко за свое отношение ко мне, что вскоре я стала ее любимой ученицей.
Не могу сказать, что я обладала каким-нибудь определенным талантом, но я всегда без устали работала для достижения своей цели. С момента моей встречи с Председателем я упорно стремилась стать гейшей и занять свое место в мире. А после того как Мамеха подарила мне эту возможность, я старалась изо всех сил. Но первые полгода учебы я ощущала перегрузку от занятий, домашних поручений и особенно от больших ожиданий. Позже я научилась пользоваться маленькими уловками, позволявшими сделать мою жизнь более спокойной. К примеру, мне удавалось «играть» на сямисэне даже во время беготни по поручениям. Я мысленно репетировала новую песню, представляя себе, что моя левая рука перемещается по шейке инструмента, а правая ударяет по струнам. Поэтому, когда реальный инструмент попадал ко мне в руки, я неплохо играла, будто прежде не один раз упражнялась. Некоторые думали, что мне удавалось разучивать песни без тренировки, но на самом деле я практиковалась в игре на сямисэне всегда, когда ходила взад и вперед по улочкам Джиона.
Другая уловка помогала мне выучить балладу или какую-нибудь другую песню. С детства я обладала способностью, один раз услышав какую-нибудь мелодию, отчетливо помнить ее на следующий день. Не знаю, с чем это связано, возможно, с моими индивидуальными особенностями. Поэтому, отправляясь спать, я просматривала текст, а утром, еще не поднявшись с постели, пока мой мозг был расслаблен и восприимчив, прочитывала текст еще раз. Обычно для запоминания этого хватало, но с музыкой дело обстояло сложнее. Я старалась найти максимально соответствующие звукам образы. Например, звук упавшей с дерева ветки ассоциировался у меня со звучанием барабана, шум бегущего по скалам ручья — с нотами высокого регистра на сямисэне. Таким образом, песня походила на прогулку в лесу.
Но самой большой и самой важной для меня проблемой оказались танцы. Несколько месяцев я пыталась использовать различные изобретенные мной уловки, но они мне не помогали. В один из дней Анти разоралась на меня за пролитый мною на журнал чай. Смешно, но в тот момент, когда это произошло, я как раз думала о том, какая она хорошая. Расстроенная ее криком, я вспомнила свою сестру, существующую где-то вдали от меня, свою маму, которая, я надеялась, находится в раю, отца, который хотел, продав нас, дожить остаток своих дней в одиночестве. От переполнивших меня мыслей мое тело отяжелело, и я поднялась по лестнице в комнату, где спала вместе с Тыквой. После посещения Мамехой окейи Мама переселила меня наверх. Но вместо того, чтобы, как обычно, лежать на татами и плакать, я сделала рукой круговое движение, которое мы разучивали сегодня во время танца, показавшегося мне очень грустным. В этот же момент я подумала о Председателе и о том, насколько лучше стала бы моя жизнь, если бы я могла положиться на человека вроде него. Я следила за своей рукой, описывающей фигуры в воздухе, и мне казалось, что эти мягкие движения выражают печаль и желание. Моя рука парила в воздухе с огромным достоинством, напоминая движение океанского лайнера, рассекающего гладь воды, а не падающего с дерева листа. Под достоинством я подразумеваю чувство уверенности, не свойственное легкому дуновению ветерка или гребню волны.
Этим вечером я обнаружила, что, испытывая чувство тяжести в теле, могу двигаться с большим достоинством. А когда я представляла Председателя, наблюдающего за мной, мои движения начинали передавать такую глубину чувств, что каждый жест в танце был обращен к нему. Поворот вокруг своей оси со склоненной головой мог выражать вопрос: «Когда мы сможем хоть один день провести вместе?» Вытянутая вперед рука и раскрытый веер выражали благодарность за то, что он составил мне компанию. Закрывая в танце веер, я пыталась сказать, что для меня нет ничего более важного, чем доставить ему удовольствие.
Глава 13
Весной 1934 года, спустя два года после того, как я снова начала учиться, пришло время Тыкве стать начинающей гейшей, по крайней мере так решили Мама и Хацумомо. Меня об этом никто не известил. Тыкве давно запретили со мной общаться, а Мама и Хацумомо, естественно, не стали тратить время на разговоры со мной. Увидев однажды вечером Тыкву, входящую в холл окейи, с прической начинающей гейши, так называемой момоварэ — «разделенный персик», — я почувствовала разочарование и ревность. Наши глаза на мгновение встретились, и она смогла догадаться о произведенном на меня впечатлении. С волосами, зачесанными от висков наверх, она напоминала молодую женщину, несмотря на свое все еще детское лицо. Теперь Тыкву будут представлять, как гейшу, а я по-прежнему останусь в тени и даже не смогу ничего спросить о ее новой жизни.
