За морем - Уильямс Беатрис (читаем книги онлайн .TXT) 📗
Я услышала за спиной приближающийся ко мне скрип половиц, и вскоре прямо передо мной очутился бокал красного вина. Тут же меня окутало теплом остановившегося вплотную Джулиана.
— Спасибо, — приняла я бокал и, подержав пару секунд в руке, поднесла к губам. — О-о, какое восхитительное!
— И что ты хочешь, чтобы я сыграл?
— Не знаю. Мне понравилось, как ты играл Шопена, когда я заглянула сюда под Рождество.
Он хохотнул у меня над самым ухом.
— Похоже, ты пребываешь под ложным впечатлением, будто я искусный музыкант.
— Разве нет? По-моему, ты превосходен во всем.
— Как пианист я вполне сносен, но отнюдь не спец.
Я развернулась, и наши лица оказались совсем близко друг от друга. Его глаза с веселой радостью глядели на меня.
— Ты от меня так не отделаешься, Лоуренс, — предупредила я.
Он улыбнулся, глотнул вина.
— Твоя взяла. Что ж, учти, ты сама напросилась. Усаживайся поудобнее, — кивнул он на диван.
Я послушно прошла к дивану и с бокалом в руке погрузилась в мягкое сиденье, подвернув под себя ноги.
Джулиан отступил к роялю, сел, поставив свой бокал на край инструмента, потом один за другим, помогая пальцами ног, стянул ботинки, оставшись в носках, и наконец пристроил ноги на педали.
— Шопена? — уточнил он, глянув на меня из-под приподнятой брови.
— Да, пожалуйста. Может, какой-нибудь ноктюрн? Они мне очень нравятся.
Джулиан кивнул.
Рояль стоял под углом ко мне, так что я могла видеть клавиатуру и профиль Лоуренса, светлеющий в приглушенном сиянии ближнего светильника.
— Полагаю, этот должен быть тебе знаком, — молвил он. — «Номер два, ми бемоль мажор».
Он закрыл глаза, как будто припоминая ноты, и на какое-то мгновение полуосвещенную комнату наполнила такая глубокая, абсолютная тишина, что, казалось, застыв в предвкушении игры, я слышала торопливый перестук собственного сердца.
Наконец Джулиан взглянул на свои руки, и в воздух неторопливо, плавно покачиваясь, полились первые ноты ноктюрна, такого задушевного и безупречного, настолько близкого мне и знакомого.
Как же часто доводилось мне слышать эту музыку! Я чувствовала в ней старого верного друга, которого мы с Джулианом оба знали всю жизнь, даже не осознавая этой разделенной связи. Она и не воспринималась просто как музыка — она растревоживала самое глубинное, самое интимное пространство между нами и звучала скорее вопрошающе, требующе. Как будто этой мелодией он нежно взывал ко мне, чтобы просить о чем-то чрезвычайно важном, чтобы выразить то, что невозможно выразить словами.
И мне страстно хотелось ответить Джулиану, крикнуть восторженное «Да! Да!» — однако вместо этого я зачарованно разглядывала его, наблюдая каждую черточку его напряженного лица, глубоко сосредоточенного на воспроизводимой мелодии, на ее тончайших переливах и ярких чувственных всплесках. Глаза его неотрывно следили за кистями, легко скользящими по клавиатуре.
Джулиан определенно любил это произведение, это было более чем очевидно. В отдельных местах ноктюрна, которые я бы назвала моментами обуздываемой страсти, его веки медленно опускались, словно сдерживая невероятный накал эмоций.
«Он очень чувственный, — мелькнуло у меня в голове. — Неимоверно чувственный мужчина». И то, как он целовал меня, как трепетно меня касался, и то, как его пальцы сейчас пробегались по клавишам рояля, извлекая из них эту пылкую, трогающую за живое музыку, — все говорило о беспредельной страстности его натуры.
«Если мы это совершим… — звучал во мне его голос. — Когда мы это совершим…»
Джулиан завершил ноктюрн тихим, замирающим в воздухе, финальным аккордом. На долгое мгновение в комнате вновь воцарилась абсолютная тишина. Наконец он взглянул на меня со слабой, как будто извиняющейся улыбкой, вопросительно поднял бровь.
— Это было потрясающе, — еле выговорила я. — Я так тебе благодарна! Я… Господи, я даже не знаю, что сказать. Сыграй что-нибудь еще.
Он забавно скосил глаза.
— Сразу ясно, что ты не слишком разбираешься в музыке, — усмехнулся он, — за что я неописуемо благодарен небесам.
Он чуть помедлил и заиграл другое произведение, энергичное и крайне беспокойное.
— Что это? — спросила я, не отрывая глаз от его лица.
— Бетховен, — отозвался Джулиан. — «Апассионата», первая часть.
Я послушала еще чуть-чуть, пока не очертилась знакомая мне мелодическая линия.
— Ах да, точно, я это слышала, — пробормотала я.
— Не сомневаюсь.
— А когда ты научился играть?
— Нескончаемые уроки в детстве. Матушка обычно просила играть ей по вечерам, когда я возвращался домой на каникулы. — Он помолчал. — И сейчас довольно много упражняюсь. По ночам, когда не спится. — Джулиан умолк, пробираясь сквозь сложный пассаж, потом спросил: — А как ты познакомилась с Шопеном?
— Что? — Вокруг нас разливалась бурлящая мелодия, и я не сразу уяснила вопрос. — А папа частенько включал мне ее на стереопроигрывателе. Говорил, это бальзам для души.
Джулиан с улыбкой посмотрел на меня и вновь приковал взгляд к клавиатуре.
— Кажется, мне уже нравится твой отец.
— На самом деле папа как папа.
— Не скажи. Ведь он вырастил тебя… Мне так кажется, — продолжил он после недолгой паузы, — ты росла с таким ощущением, будто твое окружение немного тебе чуждо. Что ты не совсем такая, как все твои знакомые. Я прав?
Я поерзала на диване.
— Каждый в какой-то момент это ощущает. Это всего лишь проявление человеческого тщеславия — считать себя в чем-то исключительным.
— А теперь у тебя есть такое ощущение?
— Ну, порой у меня возникают проблемы взаимоотношений. И не потому, что я считаю себя лучше других. Скорее наоборот. Просто я, пожалуй, недостаточно хладнокровна для Манхэттена.
Джулиан понимающе качнул головой:
— Как роза среди одуванчиков.
— Да уж едва ли.
Он не ответил — лишь, улыбнувшись, продолжил играть сонату, напористо сосредоточившись на ее замысловатой ударной концовке и закрыв глаза, покуда иссякали, уходили в ничто ее последние звуки.
— Ох, это просто высший пилотаж, — восхищенно вздохнула я, и Джулиан, взглянув на меня, лукаво подмигнул.
Ничего больше не спрашивая, он глотнул вина и принялся за следующее произведение, играя так самозабвенно, будто меня и вовсе не было в комнате…
Должно быть, в какой-то момент я задремала, поскольку, открыв глаза, обнаружила, что Джулиан, сидя передо мной на пятках, вынимает из моей руки полупустой бокал.
— Ты уже засыпаешь, — ласково сказал он и, протянув руку, убрал мне за ухо прядь волос. — Давай-ка отвезу тебя домой.
До моего дома мы шли не торопясь, рука в руке, не говоря ни слова. Сегодня между нами было столько сказано, и наши головы так напряженно трудились над усвоением всего услышанного, что думать о чем-то еще были уже не в состоянии. И лишь когда впереди показался темно-зеленый козырек над входом в вестибюль, я нарушила молчание:
— Итак, тебя ждать утром перед входом?
— Если честно, сперва мне надо слетать в Бостон, — немного суховато ответил он.
— О нет, только не в Бостон! Тогда, похоже, нам точно надо попрощаться.
Я остановилась в полумраке, чуточку не дойдя до падавшего из вестибюля пятна света, развернулась к Джулиану.
Качнувшись вперед, он обхватил меня ладонью за макушку и крепко поцеловал.
— Мы не прощаемся, — с чувством сказал он.
— Да уж не обессудь. Ты от души меня сегодня запугал.
— Извини… — Джулиан закрыл глаза, приникнув лбом к моему лбу. — Прости меня, любимая. Я искуплю свой промах.
— Только, надеюсь, не еще одним пакетом в авиакомпании, — пошутила я. — На сей раз хватит и цветов.
— Нет, у меня уже припасено кое-что для тебя… — Он потянулся в карман пиджака и вручил мне небольшой сложенный конверт.
— Что на сей раз? — с опаской спросила я, крутя его в руках.
— Ты только не заводись, как говорят у вас, американцев, — предупредил он. — Я вовсе не хочу тебя этим отпугнуть.
