Монсеньор Кихот - Грин Грэм (читать книги полностью без сокращений .txt) 📗

— Знаете, что привлекло меня к вам в Эль-Тобосо, отче? Не то, что вы единственный образованный человек в нашем селении. Я вообще-то не так уж и люблю образованных. Со мной лучше не говорить об интеллигенции или культуре. Вы привлекли меня тем, что, как мне думалось, были моей противоположностью. Человек ведь устает от себя, от этого лица, которое он видит каждый день, когда бреется, а все мои друзья из того же теста, что и я сам. Поеду я, к примеру, в Сьюдад-Реаль на партийное собрание, — а их теперь спокойно проводят после того, как не стало Франко, — мы там называем друг друга «товарищ» и в то же время немного боимся, потому что каждый знает другого не хуже, чем самого себя. Мы цитируем друг другу Маркса и Ленина, как пароль, доказывающий, что нам можно доверять, и никогда не говорим о тех сомнениях, которые являются нам в бессонные ночи. Меня привлекло к вам то, что, как мне казалось, у вас нет сомнений. Меня привлекла к вам, я так думаю, в известной мере зависть.

— До чего же вы ошибались, Санчо. Я одержим сомнениями. Я ни в чем не уверен, даже в существовании бога, но сомнения — это не предательство, как вы, коммунисты, кажется, думаете. Сомнения свойственны человеку. О, я хочу верить, что все — истинная правда, и это мое желание — единственное, в чем я уверен. Я хочу, чтобы и другие верили, — тогда, быть может, частица их веры перейдет и на меня. Булочник, по-моему, верит.

— Вот такая вера, я думал, есть и у вас.

— Ах, нет, Санчо, тогда я, наверное, мог бы сжечь мои книги и жить совсем один, зная, что все — истинная правда. «Зная»? До чего же это должно быть страшно. М-да, это ваш предок или мой любил говорить: «Терпите и тасуйте карты»?

— Немножко колбасы, отче?

— Сегодня я, пожалуй, буду держаться сыра. Колбаса — это для более крепких людей.

— Пожалуй, и я сегодня буду держаться сыра.

— Не открыть ли нам еще бутылочку?

— А почему бы и нет?

И вот по мере того, как день клонился к вечеру, за второй бутылкой вина Санчо сказал:

— Я должен кое в чем признаться вам, отче. О нет, не в исповедальне. Я хочу просить прощения не у этой вашей или моей мифической фигуры, которая там, наверху, а только у вас. — Он помолчал, вертя в руках стакан. — Если бы я не приехал и не забрал вас, что бы произошло?

— Не знаю. Мне кажется, епископ считает меня сумасшедшим. Возможно, они попытались бы засадить меня в сумасшедший дом, хотя не думаю, чтобы доктор Гальван согласился помочь им. Каково правовое положение человека, у которого нет родственников? Можно его посадить под замок против воли? Быть может, епископ с помощью отца Эрреры… Ну и потом, всегда ведь остается еще архиепископ… Они ни за что не забудут того случая, когда я дал немного денег «In Vinculis».

— Тогда и возникли мои дружеские чувства к вам, хотя мы едва ли перемолвились словом.

— Вот так же обучаются служить мессу. Этому обучаются в семинарии, чтобы уж никогда не забыть. О, господи, я же совсем забыл…

— Что?

— Да ведь епископ оставил мне письмо. — Отец Кихот достал его из кармана и повертел в руках.

— Да ну же! Вскрывайте. Не смертный же это приговор.

— Как знать?

— Дни Торквемады давно прошли.

— Пока существует Церковь, всегда будут маленькие Торквемады. Дайте мне еще стаканчик вина. — И он медленно принялся его пить, чтобы отсрочить момент познания истины.

Санчо взял из рук Кихота письмо и вскрыл его. Он сказал:

— Во всяком случае, оно достаточно короткое. Что значит — «Suspension a Divinis»? [приостановить богослужения (лат.)]

— Я так и думал: это смертный приговор, — сказал отец Кихот. — Давайте сюда письмо. — Он поставил стакан, не допив вина. — Я больше не боюсь. Когда человек мертв, с ним уж ничего больше сделать нельзя. Остается только уповать на милость господню. — И он прочел вслух письмо:

Какой лицемер! Впрочем, лицемерие епископу, наверное, почти необходимо и считалось бы отцом Гербертом Йоне весьма простительным грехом.

— Что же этот смертный приговор в точности означает?

— Он означает, что я не должен служить мессу — ни в церкви, ни дома. Но дома, в уединении моей спальни, я, конечно, буду ее служить, ибо я невиновен. Не имею я права и принимать исповеди — разве что в самом крайнем случае. Я остаюсь священником, но священником только для себя. Никому не нужный священник, которому запрещено служить другим. Я рад, что вы приехали и забрали меня. Разве мог бы я вынести такую жизнь в Эль-Тобосо?

— Вы могли бы апеллировать в Рим. Вы же монсеньор!

— Даже монсеньор может затеряться в пыльной картотеке курии.

— Я сказал вам, что мне надо кое в чем признаться, отче. Еще немного — и я за вами не приехал бы. — Теперь уже мэр выпил, чтобы придать себе храбрости. — Когда я обнаружил, что вы исчезли — а неподалеку были двое американцев, которые видели, что произошло, они считали вас мертвым, но я-то знал, что это не так, — я подумал: «Возьму-ка я „Росинанта“ и двину в Португалию». Там у меня есть добрые друзья по партии, вот я и подумал: «Побуду-ка там немного, пока весь шум не уляжется».

— Но вы же не уехали.

— Я поехал в Понферраду и там выбрался на шоссе, ведущее в Оренсе. От этого шоссе, как я увидел на карте, ответвляется проселочная дорога, по которой я и решил поехать — до границы там оставалось бы меньше шестидесяти километров. — Он передернул плечами. — Ну и вот добрался я до этой проселочной дороги, развернулся и поехал назад в Вальядолид, а там попросил приятеля, владельца гаража, перекрасить машину и снова поменять ей номер.

— Но почему же вы не поехали дальше?

— Да посмотрел я на эти ваши чертовы пурпурные носки, и этот ваш слюнявчик, и новые ботинки, которые мы купили вам в Леоне, и вдруг вспомнил, как вы надули тот шарик.

— Это не выглядит достаточно серьезным основанием.

— Для меня это было достаточно серьезно.

— Я рад, что вы приехали за мной, Санчо. С вами и с «Росинантом» я чувствую себя в безопасности, в большей безопасности, чем там, с отцом Эррерой. Эль-Тобосо для меня уже больше не дом родной, а другого дома у меня нет, кроме этого места на земле, рядом с вами.

— Надо вам найти другой дом, отче, — вот только где?

— Где-нибудь в тихом месте, где мы с «Росинантом» сможем немного отдохнуть.

— И где жандармы с епископом не найдут вас.

— Вы говорили о монастыре траппистов [члены основанного в 1664 г. католического монашеского ордена, которые дают обет молчания; трапписты привержены вегетарианству; занимаются физическим трудом] в Галисии… Только вы там не будете чувствовать себя, как дома, Санчо.

— Я мог бы оставить вас с ними, нанять машину в Оренсе и перебраться на ней через границу.

— Я не хочу, чтобы наше совместное путешествие окончилось. Пока смерть не разлучит нас, Санчо. Мой предок умер у себя в постели. Возможно, он бы прожил дольше, если бы продолжал свои странствия. А умирать я еще не собираюсь, Санчо.

— Меня тревожат компьютеры жандармов. «Росинант» довольно хорошо закамуфлирован, но на границе могут быть даны наши приметы.