Эгипет - Краули (Кроули) Джон (читать книги онлайн полностью txt) 📗
Заключенный в отцовские объятия, Уилл вдруг как-то не по-хорошему присмирел; его успокоила пришедшая на ум хитрость, ее как будто нашептал ему на ухо кто-то другой, куда более умудренный опытом, коварный; почувствовав, что сын перестал сопротивляться отец выпустил его. Теперь он держал его перед собой за плечи, губы улыбались сыну, а влажные глаза внимательно изучали его лицо.
«Молодец. Ты смелый парень. Ты ничего мне не скажешь?»
«Я поступлю так, как вы хотите, батюшка».
Слезы залили отцовские глаза. Уилл уговаривал себя: скажи «да», «да», просто «да», и все. Мал» закрыла лицо фартуком.
«Нужно было все хранить в тайне, — сказал Хант. — Так было нужно. Мы до последнего момента не могли тебе сказать. Из опасения злых сил мира сего».
«Да, конечно».
Он встал на колени перед Уиллом и заглянул ему в лицо.
«Какое приключение, мой мальчик. Отправимся тайком, на рассвете. Я буду рыцарь, а ты мой паж, и мы сразимся со всеми чертями, которые встанут на нашем пути. Ведь мир теперь полон ими».
«Да».
Его улыбка была еще хуже, чем обычная постная учительская мина. Уилл старательно улыбнулся в ответ.
«Да, там ведь тоже будут петь. Там будут петь так, как ты никогда не слышал, там будут представления, великолепные церкви, возведенные во славу Господа нашего. Чудесные, как в книжках. Не то что в этой ослепшей стране, где ненавидят красоту и чудесное пение. И там будет истина, Уилл. Познание истины».
Уилл отступил от него на шаг.
«На рассвете?» — спросил он.
«Да, — сказал Хант. — Я сейчас пойду все приготовлю. Не бери с собой много вещей. У тебя будет все, что нужно».
И он снова стал озабоченный и сосредоточенный, как обычно; он поднялся с колен и сел за стол, где Уилл только теперь увидел деньги — их считали — и кожаный мешочек. Его отец и Хант склонились над ними.
«Жилье в Лондоне у нас будет, — говорил Хант. — Там у меня друг. Он извещен. Но за лодку оттуда до Гринвича нужно будет заплатить».
Они разом повернулись к нему вновь, стоило ему сделать шаг в сторону.
«Я пойду соберусь», — сказал он.
«Давай, — сказал Хант и подмигнул. — Я вернусь где-то в середине ночи. Не уснешь?»
«Нет».
«Ты за ним присмотри, присмотри, — сказал Джон Шекспир жене. — Присмотри за ним».
Но он уже взлетел вверх по лестнице в свою мансарду и закрыл дверь на задвижку, раньше, чем мать успела подняться за ним следом.
Мир раскололся надвое, и он очутился на самом краю огромной пропасти.
По ту сторону были отец и Хант, они звали его к себе, и мать тоже звала. Но он не мог.
Он не чувствовал ничего, кроме того, что внезапно для самого себя оказался в опасности, и теперь нужно было только просчитать, быстро и хладнокровно, как бросить их и спасти себя; его ум работал, словно жужжали шестеренки собравшихся бить часов.
«Уилл?» — робко позвала его мать; Уилл не отвечал. Из потайной ниши в стене он достал бумагу — он обожал бумагу и старался приберечь любой попавшийся под руку чистый клочок — и рожок с чернилами. Руки его вздрагивали в такт со стуком сердца, и только усилием воли он заставил их успокоиться. Он положил бумагу на подокон ник крошечного тусклого оконца и начал писать; испортил один лист, начал другой, более спокойно; слова сами приходили ему на ум, как будто их на самом деле произносил отец — пусть не его родной отец, а некий воображаемый отец, голос которого он слышал.
Едва стемнело, он взял приготовленный матерью узелок с рубашками и штанами, маленький кошелек с монетами, который дал ему отец, и новые лайковые перчатки, которые он сам себе сделал, и отнес все это к себе в комнату: думать, молиться и ждать мистера Ханта, объяснил он родным. А решив, что брат и сестра уснули — отец внизу сосредоточенно пил вино, — он вылез через окно и спустился по стене дома при помощи приспособлений, которыми давно уже пользовался, чтобы выбираться из дома в такую вот летнюю ночь.
Мастер Джеймс Бербедж спешил убраться из города. Один актер из его труппы поссорился с местным парнем, то ли из-за бабы, то ли из-за какой-то смешной суммы денег, и деревенщине не повезло — он был при смерти. Бербедж был в бешенстве от выходки своего человека, однако не имел никакого желания дожидаться местного правосудия, ему грозил по крайней мере штраф, а то и что-нибудь похуже. В десять вечера он уже наблюдал, как последние сценические принадлежности грузят на повозку, луна светила ярко, самое время убираться подобру-поздорову, и, когда к нему подкрался этот мальчишка и дернул за рукав, Бербедж даже вскрикнул от неожиданности.
Поверил ли он записке, которую вручил ему мальчишка? Подписана отцом и заверена мистером Саймоном Хаитом. Полагая, что он будет обращаться с моим сыном, упомянутым Уильямом, справедливо и честно и обучит его актерскому ремеслу и искусству в труппе господина лорда Лестера. Мой любимый сын, жизнь и будущее которого я вверяю упомянутому мистеру Бербеджу, и так далее. А вот ни о каком жалованье не упоминалось; Бербедж знать не знал этого Джона Шекспира и не имел намерения заводить здесь знакомства; в темноте лицо рыжего было маской, маской под названием я сделал то, что от меня требовалось, и вот я здесь. Нет, мистер Бербедж не поверил этому письму ни на минуту, равно как и выражению лица мальчишки. Но магистрат поверит, подумал он, если до этого дойдет; во всяком случае, Бербеджу простят то, что он ему поверил; а он очень спешил; к тому же у бесенка ангельский голос.
«Ладно, забирайся! — сказал он, грубовато подтолкнув Уилла в повозку, но этот тычок не мог омрачить радости, которая зажглась в сердце мальчика. — Лезь на скамью.
Нет, постой, не на скамью, а вон туда, вниз. Вот так, еще ниже. Хорошо. Ну а теперь, господин Шекспир-младший, собирающийся стать актером, сидите там, пока мы не проедем Клоптонский мост, да и после не высовывайтесь. А теперь вперед! Но-о!»
И маленький обоз во главе с мистером Бербеджем верхом на лошади — остальные набились в повозки или сидели по двое на лошади, а то и шли пешком, повторяя песни и монологи (и время от времени прикладываясь к кожаной бутылочке) — выехал из Стратфорда по Клоптонскому мосту, направляясь на юг, в Лондон, а Уилл на дне повозки вертел в руках бутафорскую корону и слушал — казалось, уши его разрослись до размеров пары церковных колоколов — разговоры снаружи в ночи и не мог унять сердца, колотившегося часто и громко.
В записке, которую он оставил отцу, говорилось, что он отправился к знакомому моряку в Бристоль, чтобы там попасть на корабль, отправляющийся в Новый Свет, и попытать счастья на морской службе — или погибнуть, коль не повезет.
— Телефон, — сказала миссис Писки, высунув голову на веранду. — Вам звонят.
Роузи закрыла книгу, заложив пальцем страницу. Она поднялась с шезлонга, стараясь двигаться спокойно и неторопливо.
— Хорошо, — сказала она, вздохнула тяжко, словно ей лень было идти, на самом же деле нужно было выдохнуть неожиданно сгустившуюся в душе мглу; и в этот же самый момент на лужайке и веранде — ой, что такое творится! — тяжелые тучи, долго и мрачно висевшие в небе над в соседним графством наконец оказались прямо над головой. Поднялся ветер. Роузи пошла через мигом потемневший дом следом за миссис Писки, к телефону.
— Алло.
— Привет, Роузи.
— Привет, Майк.
Затяжная пауза, и Роузи поняла, что теперь долго-долго, может быть не на веки веков, но на такой долгий срок, что разницы все равно никакой нет, всем их разговорам судьба начинаться с этакой вот затяжной паузы.
— Во-первых, — сказал Майк. — Во-первых, ты тут оставила все Сэмовы подгузники, на ночь. Три коробки..
— Н-да.
— Заберешь их?
— По-моему, у меня еще есть парочка в дорожной сумке.
Вновь последовало молчание. Прозвучавшее «во-первых» подразумевало: мол, хочет она того или нет, а придется дожидаться продолжения. Если у него там список, она должна будет отвечать по каждому пункту, по мере поступления.
— Еще я нашел одну штуковину, — продолжил он, этакий копуша-археолог, терпеливо изучающий оставленную ей после себя кучу мусора, — похожую на зеркало заднего обзора от фургона.
