Вымышленные и подлинные истории Алекса (СИ) - Искенов Алексей (книги бесплатно без регистрации TXT) 📗
Мельников достал из пачки дорогих по тем временам - за 80 копеек - сигарет, дал мне и Амяльеву-младшему. Закурил и сам.
- Вон какие курите! - не без зависти проговорила мачеха Саши. - А отец твой "Шипку" за двадцать копеек курит.
- А у меня "Шипка"... - повторил дядя Юра. - На, выпей аминазина пару таблеток.
Он вынул из пластинки пару горошин нейролептика и протянул сыну.
- Выпей, успокойся, - повторил он, - запей компотом.
Саня взял аминазин, запил из банки каким-то ягодным морсом.
- Всё, идите, а то накурили здесь, - начала выпроваживать нас мачеха Сашки.
- А если мать будет продолжать так себя вести - я могу прийти хотя бы переночевать? - Спросил на прощанье Санёк.
- Ну если будет продолжать... - ответил отец, - то придёшь переночуешь вон на той кровати. Или на полу.
На следующий день нас всех подстерегали неприятности одна за другой. Димон пришёл в столовую ЛТМ и заплакал как ребёнок. Ухин выудил из него все деньги - два червонца - по тем временам на них можно было прожить недели полторы.
- Димка! Не вздумай сказать про нас! - науськивала его Света. - Не вздумай! Слышишь?
В столовку влетел верзила Мельников, весело спросив:
- Соловья не видали?
- Вон он! - кивнула на плачущего Димона Светка.
Мельников отдал Соловьёву два целковых, выпрошенных вчера, когда складывались на спиртное. Просили пять рублей у Фомы-Ерёмы, который возвращался домой со своей малюткой-подругой Раечкой, которая была старше Толи на 20 с лишним лет, но тот упёрся, сказав, что деньги у него контролирует тётка. Раиса испуганно посмотрела в нашу сторону, и они быстро смотались. Я был тоже в то время целиком зависим от родственников, поэтому каждый рубль приходилось считать.
Вскоре нас стали вызывать по одному в кабинет промкомбинатовского врача.
Они сидели вдвоём: наш врач-психиатр (реабилитатор) ЛТМ, Буянова Евгения Александровна, и начальник трёх цехов (коробочного, заготовительного и станочного, где скрепляли коробки в любом размере на специальных машинах), седовласая Екатерина Михайловна, которой на вид было лет под 70. Старуха часто орала на своих подчинённых, была очень вспыльчивой и красноречивой. Когда она отходила и успокаивалась, всегда самодовольно улыбалась сквозь свои очки.
Но сегодня ей было не до улыбок - она сидела, сверкая очками в дорогой оправе, зло выпятив подбородок вперёд. Буянова была сдержанней, старалась выглядеть спокойно, однако скрыть своё раздражение было невозможно.
Пытаясь вывираться как мог, я чувствовал себя неудобно в присутствии двух пожилых женщин в белых халатах. Сейчас это вспоминается с моей стороны с какой-то мальчишеской иронией. А тогда я буквально всё принимал в штыки, ершился как мог - как будто ничего не осознавал.
- Ну а мы-то тут при чём? - вскипел я на врача и руководителя трёх цехов. - Ухин шёл с Соловьёвым, пусть он и отвечает. А мы сами по себе.
Врач сдержанно смотрела на меня, а старая начальница повышенным тоном ответила:
- Вы помогли Игорю Ухину, выпрашивая два рубля у Соловьёва, отобрать остальные деньги.
- Чего? - не понял я.
- Вы помогли Ухину забрать остальные деньги у Соловьёва, выпросив у того два рубля себе на бутылку! - повторила пожилая женщина-руководитель.
Вскоре, почти сразу после этих разборок, Нина Петровна увезла Саню Амяльева на чумовозе в психушку. А через три недели, после залёта Саши Буянова, написала направление и мне. В первый раз я тогда попал к Аронычу - самому жестокому психиатру во всём дурдоме. Только чудом я избежал уколов сульфозина, да и пролежал не особо долго. Больше не повезло Сане. Его целый месяц кололи болючим уколом аминазина - бедняга истошно кричал. Он был высоким и очень худым, ягодицы совсем маленькие. Ему было очень тяжело переносить такие уколы, тем более столько времени. Надька и Светка подходили к окну наблюдалки, и Саня от этого чумился ещё больше. Немного легче было мне, потому как меня быстро вывели из наблюдалки, потому что Ароныч ушёл в отпуск, и за него был заведующий отделением. Стало быть, и уколы тоже отменили.
Через полтора месяца меня выписали, я снова стал ходить на трудотерапию. А ещё через полгода я впервые вступил в половую связь со Светкой. Не буду описывать всё в подробностях - мы опять гуляли всей честной компанией, от Соловья старались быстрей смыться. Но тот то и дело увязывался за нами, сопровождая как бы по жизни. Много было всяких-разных приключений, но Димону мы старались не наливать. Ухин надолго исчез из нашего поля зрения. Нина Петровна после выписки сына (его продержали почти пять месяцев!) наконец-то смирилась в отношении Надежды.
Я наслаждался первыми прелестями в интиме, пока однажды мне не вышло это боком. После этого я стал к Светлане всё больше и больше охлаждаться. Окончательно мы с ней расстались в середине 90-ых. В то же время от меня откололся и Димон. У меня появились новые приятели, подруги, собутыльники. Ни к чему хорошему это не привело, пока я наконец в ноябре 1998-го не связал свою жизнь брачными узами со зрелой женщиной, которая была старше меня на 7 лет.
P.S. Дальнейшие судьбы героев моего рассказа:
Надя и Саня Амяльев встречаются или живут вместе по сей день.
Света после неудачного романа со мной вышла замуж за сына известной художницы нашего города, Сергея М., с которым прожила в браке 4 года. Рано овдовев, живёт со своей матерью, а её отец, пьяница и дебошир, по некоторым данным, недавно помер.
Вадим Соловьёв (Димон, Дымо, Соловей) умер в 2012 году от тяжёлой пневмонии. Ему было 54 года.
Толя Фомин (Фома-Ерёма) умер в 2004 году в возрасте 43 лет. Возможно, ему "помогли" из-за жилья.
Дмитрий Мельников трагически погиб у себя на работе в 1995 году, попав под колёса заводского тепловоза на ВЭМЗ. Ему был 31 год.
Буянова Евгения Александровна, врач, умерла во сне в 1996 году, не дожив всего неделю до своего 60-летия.
Игорь Ухин лежит пожизненно в психбольнице пос. Содышка.
* * *
ВНЕЗАПНЫЙ ПОБЕГ
- Зыба, ты сколько уже здесь находишься? - спросил коренастого мужичка лет сорока пяти, в тёмной больничной пижаме, элтэпэшник Федюшин. Ему было под тридцать - голубоглазый высокий блондин с небольшими усиками и начисто выбритой щетиной. Костя Зыбов, не торопясь, закурил в тесной курилке, присев у батареи на корточки, и спокойно ответил:
- Девятый год здесь. Три с половиной года на спецу. В Сычёвке. Слышал про такую?
- Нет, Зыба, - ответил блондин.
- И лучше тебе не знать.
- Почему? - удивился молодой алкаш.
- Не дай Бог туда. Даже злейшему врагу не пожелаю.
Зыбов тяжело вздохнул, а присевший на лавочку Федюшин был в недоумении. Из ЛТП его привезли на днях и уже вывели из наблюдалки. Если по-чесноку, он просто инсценировал приступ эпилепсии. Надоело там -как на зоне - за колючей проволокой. Да и пахать почти за бесплатно не хотелось. Даже кормили хуже, чем в этой дурке. Константин казался ему нормальным мужиком, в отличие от многих чумовых и бестолковых.
- Зыба, а ты всё же расскажи про Сычёвку. Что она собой представляет?
- Оставь его, устал он, - проворчал недовольно присевший с молодым маленький седой старичок, достав из кармана пижамы пачку "Беломора". Он недовольно посмотрел, нахмурив густые брови, на Славку Федюшина, размял папиросину и прикурил от спички. Спичек больным в психушке не полагалось, но старика шмонали редко, уважая возраст. С виду дед был в здравом уме и твёрдой памяти. Он знал почти всех больных первого мужского отделения в лицо, многих по именам и фамилиям. Знал, как зовут медперсонал и лечащих врачей. Однако родственники периодически привозили Владимира Иннокентьевича в эту психбольницу с ментами или спецбригадой на "чумовозе". Причина на это была. Стоило Иннокентьичу немного выпить, как сразу "дымилась крыша", и дед, вообразив, что рядом фрицы, шёл на своих "домашних" в рукопашную. Хорошо, что сын со своей женой, с которыми Владимир Иннокентьевич проживал, были не робкого десятка - ловко скручивали старика и вызывали милицию.
