Физиологическая фантазия - Елистратова Лола (читать полную версию книги .txt) 📗
– Это другое, – ответил паломник. – Это старое Монпелье, хаос из камней. Эти скалы, похожие на развалины древнего города гигантов, всегда наводили ужас на пастухов, кочевавших со своими стадами в окрестностях города Монпелье. Вот они и окрестили его «старое Монпелье», наивно полагая, что тот, древний город назывался так же, как нынешний. Бедняжки!
– Почему бедняжки? – спросил по-прежнему ничего не понимающий Марк.
– Они всегда боялись даже подойти к этим жутким руинам, выступавшим из дикого леса... Впрочем – может быть, оно и правильно. Старое Монпелье существует не для прогулок. Это этап пути.
– Я совсем ничего не понимаю, – признался Марк.
Смотри сюда! – сказал тогда паломник все тем же благодушным тоном и ткнул пальцем в скульптурный фриз, опоясывающий алтарь, перед которым он стоял на коленях. Фриз состоял из двух лент, на которых были высечены раскрытые морские раковины. Только на верхней полосе раковины были обращены отверстием вверх, а на нижней – вниз.
– Раковины, – торжественно молвил седобородый.
Отчаявшийся разобраться хоть в чем-либо Марк не ответил.
– Ты немногое имеешь, – сказал тогда ему паломник, – но не отрекся от имени моего и сохранил слово терпения. Поэтому охраню тебя от годины искушения, которая придет на всю вселенную, чтобы испытать живущих на земле.
– От какой годины искушения?
– Придет день Господень, как тать ночью, – не слушая вопроса, продолжал пожилой хиппи, – и тогда небеса с шумом прейдут. Но не хочу оставить тебя, брат, дабы ты не скорбел, как прочие, не имеющие надежды. Сие говорю тебе словом Господним, что восхищены будем на облаках во сретение на воздухе. Утешим же друг друга этими словами. Так говорит Аминь, свидетель верный и истинный, начало создания Божия.
С этими словами паломник протянул руку, словно хотел погладить Марка по плечу, но его ладонь прошла сквозь плечо, окутавшись облачком белого тумана.
– Спасибо, конечно, – ответил Марк, – но я все равно ничего не понимаю.
– Эх, возлюбленный, – вздохнул его странный собеседник, – знаю твои дела; ты не холоден, не горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но ты тепл. Так смотри же за собою, чтобы сердце твое не отягчалось объядением и пьянством и заботами житейскими, и чтобы день восхищения не постиг тебя внезапно, ибо он, как сеть, найдет на всех живущих по лицу земному. Как и встарь, когда пришел Господин и рассек надвое каменных нечестивцев.
– Это тех, которые превратились в горы вокруг старого Монпелье? – спросил Марк. – А что, если один из них выжил и до сих пор бродит по свету?
Паломник не ответил, но по его глазам Марк понял, что так и есть.
– Значит, человек-зверь живет на свете уже много тысяч лет? Наверно, он бессмертен? Или что, он меняет тела? Сбрасывает их по мере обветшания, как старые листья? Находит себе жертву и забирает ее тело, а душу ее хоронит вместе со своим прежним телом?
Но босоногий по-прежнему не отвечал ни на один из вопросов. Сказал только:
– Что до многих тысяч лет, так одно то не должно быть скрыто от тебя, возлюбленный, что у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день. А все остальное – пустое. Тлен, суета. Смотри лучше сюда. Смотри, говорю тебе истинно, – и он опять ткнул пальцем в ряды ракушек, раскрытых кверху и книзу. – Видишь раковины? Те, что глядят наверх, – это девы разумные, которые обратились к небу. А те, что глядят вниз, – девы неразумные.
Марк смотрел на ракушечные створки и силился постигнуть их высокую символику, но напрасно. Раковины напоминали ему только вульву – наружный женский половой орган – хоть кверху ее раскрой, хоть книзу. Каменная вульва, в пандан к тем пещерным органам пищеварения, которые он видел накануне, – источник липкого физиологического хаоса. А если чуть-чуть романтичнее – боттичелевская Венера, рождающаяся в море из раковины, символа похоти и соития.
– О чем ты думаешь, дорогой, когда смотришь на них? – спросил паломник.
– Я... ну... – пробормотал Марк. – Я не в состоянии избавиться от языческих ассоциаций с плодородием и сексом. Я знаю, что христианская традиция и знать об этом ничего не желала. Раковина там образ могилы, в которой человек покоится после смерти, пока не получает возможность воскреснуть. Но, что я ни делай, я вижу женские половые губы, и все. Ни тебе дев разумных, ни дев неразумных.
– Раз так, я расскажу тебе притчу о десяти девах, – сказал учитель.
Подобно Царство Небесное десяти девам, которые, взяв светильники свои, вышли навстречу жениху.
Из них пять было мудрых и пять неразумных.
Неразумные, взяв светильники свои, не взяли с собою масла.
Мудрые же, вместе со светильниками своими, взяли масла в сосудах своих.
И как жених замедлил, то задремали все и уснули.
Но в полночь раздался крик: вот жених идет, выходите навстречу ему.
Тогда встали все девы те и поправили светильники свои.
Неразумные же сказали мудрым: дайте нам вашего масла, потому что светильники наши гаснут.
А мудрые отвечали: чтобы не случилось недостатка и у нас, и у вас, пойдите лучше к продающим и купите себе.
Когда же пошли они покупать, пришел жених, и готовые вошли с ним на брачный пир, и двери затворились;
После приходят и прочие девы, и говорят: Господи! Господи! отвори нам.
Он же сказал им в ответ: истинно говорю вам: не знаю вас.
Итак, бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа, в который придет Сын Человеческий.
Марк слушал, глядя на ракушки, которые налились мерцающим светом, а паломник все говорил:
– Да будут чресла твои препоясаны и светильник горящ. Готовь себе влагалище неветшающее, сокровище неоскудевающее, куда вор не приближается и где моль не съедает. Ибо где сокровище твое, там и сердце твое будет.
Договорив, он снова указал Марку на алтарь. Но не на ракушечные фризы, а выше, где в мандорле славы был изображен Иисус Христос. Лицо Христа было не похоже на то, каким привык видеть его Марк: это был юноша, почти ребенок, с маленьким симпатичным нимбиком над головой. Безбородый, безусый, с пухлыми щеками, с ясной улыбкой на мягких губах. Это была очень древняя традиция изображения Спасителя, идущая от египетских коптов; ни в России, ни в Западной Европе она не прижилась, уступив место суровому образу мужа-мстителя. А это был бог-жених, тот, что придет и закричит посреди ночи. И навстречу ему хотелось идти.
Вокруг Христа располагались символы четырех евангелистов: ангел, лев, бык и орел. Марк с грустью смотрел на святого Марка, изображенного в виде льва, и думал, что вот и он, наверное, мог бы быть львом, стоять на венецианской мраморной колонне с гербом в поднятой лапе, а он зачем-то погрузился в темную физиологию, хлюпанье, чавканье и скрежет зубовный.
– Не отчаивайся, дорогой, – проговорил напоследок седобородый. – Близок миг восхищения к облакам во сретение на воздухе. Иди и готовь сокровище неоскудевающее. И не думай о звере, который есть лишь прах и тлен.
Сказав это, хиппи вновь погрузился в молитву и забормотал свой речитатив – то ли псалмы, то ли мантры – и казалось, что раковины на фризе колышутся в такт этим звукам, словно это был голос первого существа, заунывно тянущий «о-о-ом» или дыхание Бога, от которого вибрирует вселенная. И раковины становились похожими не на раскрытую вульву, а на древний слуховой аппарат, по которому в уши течет слово Господа, символ Доброго Предзнаменования.
Марк вздохнул и пошел к выходу из часовни.
– Готовь себе влагалище неветшающее, – слышал он, открывая дверь. – Скоро, скоро раздастся крик жениха в ночи.
Марк без труда нашел цепочку звериных следов, поворачивающих от часовни к спуску в лес. Сколько ни разговаривай о вечности, а все равно приходилось возвращаться назад, в реальную жизнь, которая одинаково опостылела Марку и в Чертанове, и в Жеводане. И даже переходы из XVIII в XXI век его больше не занимали: повсюду бегал мерзкий бессмертный Зверь, и избавления от него не было.
