Планета шампуня - Коупленд Дуглас (электронную книгу бесплатно без регистрации .txt) 📗
Разговор между тем переключается на экономику Ланкастера.
— Знаешь, тебе, наверно, не помешало бы опустить пониже планку твоих притязаний, Тайлер, — наставляет меня Дэн, и дедушка одобрительно кивает головой. Верно-верно. Неужели им невдомек, что призывать меня опустить пониже планку — все равно что призывать меня изменить цвет глаз?
Я прошу меня извинить и отправляюсь собирать вещи Стефани. В коридоре я наталкиваюсь на Марка, который топчется там с посудиной молочного коктейля — хотел разогреть в микроволновке, но передумал: боится заходить в кухню, пока там Дэн. Я хватаю Марка в охапку и тащу наверх, и он извивается, хихикает и пронзительно визжит. Потом успокаивается и смотрит, как я укладываю вещи.
— Можно мне с тобой к Стефани в гостиницу?
— Лучше не надо, Марк.
— Она больше не будет жить в твоей комнате?
— Как получится.
— Это потому что Дэн опять переезжает к нам?
— Думаю, да.
— А можно мне пожить у нее?
— И тебе, и Дейзи, и мне — нам всем лучше бы пожить у нее.
— А ты будешь опять встречаться с Анной-Луизой? Она мне нравилась.
— Дай-ка мне вон тот свитер.
Марк рассказывает мне, что власти распорядились откопать товарный состав, некогда захороненный по их приказу неподалеку от заводских корпусов, — товарняк, захороненный еще в сороковые, который был до того токсичным, что проводить очистку не представлялось возможным. И вот теперь армейскими силами поезд собираются эксгумировать, потому что захоронили его недостаточно глубоко. Его разрежут автогеном на кусочки и покидают в самую глубокую яму — глубже еще никогда не рыли — и там уже захоронят навеки. От души желаю армейским силам удачи.
— Ох, малыш, — вздохнув, сказала мне Джасмин на прошлой неделе, перебирая неказистое собрание столовых приборов семейства Джонсонов (ножи, почерневшие от соприкосновения с огнем; вилки, почерневшие от пребывания в микроволновке; ложки, покореженные после Дейзиных паранормальных экспериментов и ее настойчивых попыток научиться гнуть ложки одной лишь силой мысли), — чужую жизнь прожить намного проще, чем свою собственную.
— Не понимаю, Джасмин. Как можно прожить чужую жизнь?
Мой вопрос вывел ее из мечтательного забытья.
— Ты прав, конечно. Что это я болтаю? — Она вынула из ящика для ложек-вилок ножницы и подровняла Киттикатино пастбище — лоток с безопасной для кошачьей нервной системы травкой «Спокойная киска»®. — Пичкаю тебя всякой чепухой. Ну конечно, только свою жизнь и можно прожить.
— Конечно.
Но сейчас я начинаю думать, уж не посылала ли мне тогда Джасмин некий тайный ключ. Не посылала ли себе самой ключ к сегодняшнему кошмару. Зачем ты снова впустила Дэна в свою жизнь, Джасмин? Вышвырни ты этого прощелыгу, как паршивого пса. Ну какое тебе нужно подспорье, чтобы его выкорчевать? Я знаю какое: я готов отдать тебе всю мою силу -я запечатаю ее в зеленый конвертик и пошлю тебе по почте с надеждой и миром и огромной-преогромной любовью. Бери сколько нужно — бери и не медли!
40
В периоды, когда внутри нас происходит стремительная перемена, мы бредем сквозь жизнь так, словно нас околдовали. Мы говорим фразами, которые обрываются на полуслове. Мы спим как убитые, ведь столько вопросов нужно задать, пока блуждаешь наедине с собой по стране сна. Мы на ходу с кем-то сталкиваемся и, узнавая, неожиданно для себя, родственную душу, страшно смущаемся.
В гостиничном номере мы оба, Стефани и я, разговариваем так, словно нас околдовали — словно мы во власти какого-то заклятья, — и мы то разрываем его чары, то раздуваем их как пожар.
— Думаю, сейчас самое подходящее время решить, едешь ты в Калифорнию или нет, Тайлер.
— Сейчас?
— Да, сейчас.
— Но сейчас — это так быстро!
— В жизни все быстро.
— Но…
— К чему эти разговоры, Тайлер? Позвони мне утром — когда ты хорошо выспишься и посмотришь сны.
— А нельзя мне сегодня остаться у тебя?
— Нет.
— Собака ты.
— Ты не собака.
— Гав.
— Садись в свою машину и катись.
Дейзи, Марк и я спим сегодня все вместе в моей комнате — спим на полу, в лазанье из спальных мешков и одеял, при лунном свете, и едва различимые кисло-сладкие дуновения скунсовой вони заползают к нам через окно. У Джасмин в комнате Дэн.
Сейчас хорошо за полночь, Дейзи и Марк мечутся в неглубоком сне, время от времени задевая руками меня или друг друга, и мы все вместе видим сны. В окне я вижу под облаками, набежавшими с вечера со стороны океана, неестественно яркое свечение. Это подоблачное свечение такое лунное, жемчужное, теплое — живое, зовущее, — что чудится, будто за склонами гор сама земля лучится светом.
Как будто там, за горами, неведомый город.
Часть третья
41
Бегство.
Совсем близко планирует чайка: я стою у поручней на палубе. Чайка летит со скоростью нашего парома и кажется неподвижной — она просто тут, и всё, как удачная мысль.
Капитан судна объявляет, что мы пересекли незримую линию — границу — и вошли в территориальные воды Канады. Мы со Стефани тупо пялимся на кильватер, как будто хотим разглядеть пунктирную линию. Мы плывем на пароме сообщением Порт-Анджелес, штат Вашингтон, — остров Ванкувер. Мое прошлое осталось позади, словно костер, сложенный из якорей, и я избавлен от всяческой принадлежности к чему-либо. Хорошо бы пересечь побольше незримых линий: часовые пояса, 49-я параллель, экватор, водораздел между бассейнами Тихого океана и Атлантики. Помню, я где-то читал про истребитель Ф-16, который, пересекая линию экватора, вдруг перекувырнулся и полетел вверх тормашками из-за какого-то глюка в компьютерной программе; хорошо бы знать компьютерные тайны, чтоб они были закодированы во мне самом на клеточном уровне. Я смотрю, как трепещет на ветру шарфик Стефани от «Гермеса», и ощущаю свою непредсказуемость, свою потрясающую новизну.
Накануне мы со Стефани остановились на ночь в дешевом мотеле в Порт-Анджелесе, но от перевозбуждения я не мог спать. У меня еще не улеглось в голове, что на рассвете я собрал свои манатки и слинял из Ланкастера. А еще я был взбудоражен идеей побывать в местах, где я родился, — навестить старый общинный дом на островах Галф-Айлендс в Британской Колумбии — а оттуда заехать проведать моего биологического папашу Нила в северной Калифорнии, это нам по пути: мы же едем в Лос-Анджелес начинать новую жизнь.
И кажется, в жизни столько всего волшебного и удивительного!
В Канаде монетки золотистые, с изображением гагары. На эти золотистые монетки Стефани в придорожной лавке покупает молочный шоколад, бутылки с водой и кассету с кантри-музыкой. А потом, когда мы на мини-пароме плывем к острову Гальяно — моей родине, — над головой у нас кружат в восходящих потоках орлы с лысыми головами, снуют туда-сюда, как ребятня, готовая сутками топтаться в отделе видеоигр. Совсем рядом с паромом на воду садится лебедь. Вдалеке прибрежные воды патрулирует пульсирующая шеренга канадских казарок. Сколько птиц! И вода пахнет солью и сытостью, и цвет у нее зеленый.
Прибыв на остров Гальяно, мы громыхаем вниз по одной-другой-третьей каменистой дороге, мимо канав, из которых всякая зелень так и прет, мимо повалившихся дорожных указателей, пока не оказываемся возле памятной мне тропинки, которую, если не знаешь, вряд ли заметишь, и там я оставляю машину.
Стефани хватает меня за руку, и я веду ее сквозь заросли ежевики и лесной малины, и ветки кустов тянутся к ее лицу, проводят по щекам, как пальцы нищенок. Мы идем через болотину, поросшую «скунсовой капустой», проходим под темным, сухим, заглушающим звуки пологом гемлока и оказываемся на маленькой прогалине: сноп солнечного света падает на приземистую каменную колонну — в прошлом печную трубу. Ее окружает небольшой прямоугольник, сплошь покрытый кипреем, печеночником, черничником, папоротниками и грибами-глюкогенами. Других следов былого присутствия человека практически нет. Железо проржавело, дерево истлело. Огород зарос, на нем уже деревца в два моих роста.
