ВИЧ-положительная - Гарретт Кэмрин (читать книги регистрация .TXT) 📗
— Этого не случится. — Он качает головой. — Что бы ты ни делала — писала, режиссировала или даже пела, — у тебя все получится.
— Вы не можете знать наверняка.
Подруги думают, что у меня все будет хорошо, и родители думают так же — то есть все близкие мне люди. С мистером Палумбо мы познакомились только в этом году, и он уже во мне уверен. А я впитываю в себя его поддержку, как жаждущий воды росток.
— Всегда есть несколько учеников со всеми необходимыми данными, — говорит он, понижая голос. — Симона, ты — одна из них. Просто верь в себя.
Наверное, он прав. Если я справилась с переходом в новую школу, ВИЧ-инфекцией и этими дурацкими записками, то справлюсь с любыми сюрпризами судьбы. Вообще, «I’ll Cover You» как раз об этом: когда больше не можешь справляться с трудностями, которые преподносит нам жизнь. Герои говорят о потерях, физических и духовных, о СПИДе, и все это — когда никто не хотел их слушать. Кстати, не думаю, что с тех пор что-то сильно изменилось.
— Подождите, — говорю я Палумбо. — Кажется, у меня есть идея.
Я забираюсь на сцену; мисс Клейн все еще там.
— Только давай недолго, — бурчит она, пока я прохожу мимо. — Нам еще нужно сегодня успеть прогнать представление до конца.
Я не обращаю на нее внимания.
— Ребята! — Я машу рукой, чтобы они подошли поближе. — До меня только что дошло, как нам нужно исполнить эту песню. Уже и сейчас почти идеально выходит, но так будет еще лучше. Вы мне верите?
Они переглядываются между собой. Самым сложным для меня как режиссера оказалось завоевать доверие труппы. Но я слишком воодушевлена разговором с Палумбо, чтобы этим сейчас заморачиваться.
— Что там до тебя дошло? — поворачиваясь ко мне, спрашивает Рокко. Мне нравится, что он настроен серьезно. Наверное, поэтому я и решила, что он отлично подойдет на роль Энджела. — Выкладывай.
За ним стоят остальные члены труппы на разных стадиях готовности — все глаза на мне. Я с трудом делаю глубокий вдох.
— Мне кажется, нужно передать всю безысходность этой песни, — говорю я. Мне трудно сдержать эмоции, когда я начинаю описывать, каково, вероятно, было жить со СПИДом в восьмидесятых, когда этот диагноз звучал как смертный приговор. Трудно не думать о моих отцах и о том, что они могли умереть, о всех тех, кого они потеряли. — Это практически был геноцид. Эпидемия, которую никто не планировал и никто не создавал, но которая поразила определенную группу людей, — продолжаю я. — На нее начали немного обращать внимание только тогда, когда стали заражаться натуралы и белые. А для больных СПИДом чернокожих или гомосексуалов надежды не было вовсе, потому что всем на них было наплевать. Так что найти кого-то, кто тебя понимает и любит, а потом его потерять, потому что никому до вас нет дела… Просто ужасно. Все песни в мюзикле именно об этом, но одними словами такое не выразить. Вот почему важно прочувствовать и выразить голосом. Понимаете, о чем я?
— Хорошо, — отзывается Лайла. — Кажется, понимаем. Попробуем. Да, Эрик?
Эрик не произносит ни слова и лишь задумчиво пожевывает нижнюю губу.
— Так, мы готовы прогнать еще раз? — раздается позади нас голос мисс Клейн. — Не хочу вас торопить, но нужно двигаться дальше.
Я стискиваю зубы, но не ухожу со сцены. Я не уверена, понятно ли объяснила и вообще возможно ли это — поделиться чем-то столь сокровенным. Наверное, поэтому пение работает лучше всего — когда чувства исходят из сердца, ничего не нужно объяснять. Все сразу понятно, даже если просто словами донести этого нельзя.
— Угу, — кивает Эрик. — Погнали.
Оркестр начинает играть, и меня накрывает шквалом эмоций. В голосах я слышу все: тоску, отчаяние, страсть. Вероятно, что-то такое и раньше было, но сейчас они поют так ясно, так пронзительно. Можно подумать, что они и правда понимают. Что они сами это пережили.
— Ух ты! — выдыхает рядом со мной Джесс. — Как это красиво.
Я не могу удержаться от улыбки. Хоть я и не умею петь, как они, хоть я и не такая талантливая, все получилось с моей помощью. Я на своем месте. Здесь и сейчас. В конце концов, ведь театр — именно об этом.
***
Когда я выхожу после репетиции на улицу, я никак не ожидаю увидеть одну-единственную машину на парковке — машину Клавдии. Не уверена, который сейчас час, но, судя по заходящему солнцу, все кружки уже давно закончились. Разве Клавдия меня подвозит сегодня домой? Не помню. Я закидываю рюкзак на плечо и смотрю в телефон. На экране две эсэмэски с незнакомого номера, все нули. Первое сообщение — фотография: мы с Майлзом в его машине. Второе — два слова: «Еще неделя».
У меня перехватывает дыхание. Не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть.
Теперь не только записки. Я подозревала, что за мной следят, но фотография — это неоспоримый, омерзительный факт. И как, блин, ему удалось сфотографировать нас так, что никто не заметил? Эрик же не мог уйти днем из школы, чтобы за мной следить? Может быть, ему и правда кто-то помогает — но кто?
Я подхожу к машине на ватных ногах. Наверняка Лидия с Клавдией скажут, что нужно немедленно сообщить директору, но этот номер, 000–000–0000, по-любому же поддельный. По нему вряд ли удастся кого-то отследить. Может, Лидия и Клавдия знают, как это сделать. Если я выясню, кто помогает Эрику, то смогу их остановить.
— Привет, — с трудом выговариваю я и падаю на заднее сиденье. Такое чувство, что я по-прежнему не могу вдохнуть. — Простите, что так поздно. Я совсем забыла, что вы меня ждете, и еще там кое-что случилось…
В зеркале заднего вида я замечаю, как Клавдия закатывает глаза. Внутри все сжимается.
— Ну что опять? — закипаю я и поворачиваюсь к Лидии. Я снова дышу, и моя грудь ходит ходуном. Я знаю, что она злится, но блин, мне сейчас реально не до этого. — Я же извинилась.
— Я слышала, — говорит она, оборачиваясь. — Но ты могла бы скинуть нам эсэмэс или типа того. Ты же знаешь, как это бесит Клавдию.
Знаю, но я же не специально. Иногда ты просто весь в делах и обо всем забываешь. Бывает, что и мне приходится их ждать, и ничего. Неужели они решили меня наказать именно тогда, когда они обе мне так нужны.
— Клавдия, в чем проблема? — огрызаюсь я. — Извини, что пропала. Но правда, у нас у всех дела.
— Ну конечно. — Ее руки крепко сжимают руль. — Лидия, ты слышишь? Она на нас забила, потому что у нее дела. Как будто все остальные ни черта не делают.
Я вопросительно смотрю на Лидию, но она не сводит глаз со своих коленей. Мне хочется закричать, но я лишь ударяю по спинке сиденья Клавдии. Она и ухом не ведет.
— Да что не так? — возмущаюсь я. — Я как раз пытаюсь с тобой об этом поговорить.
— Поговори лучше с Майлзом. Вряд ли ты опаздываешь, когда он тебя ждет.
— Ты серьезно? — Я хочу заставить ее посмотреть на меня. — Клавдия, ты гонишь, что ли? Проблема не в Майлзе.
— Серьезней некуда. — Она поворачивается ко мне. — Мы все знаем, что проблема именно в Майлзе. Ты теперь только и делаешь, что говоришь о нем и тусуешься с ним. Нам больше не звонишь. Сказала, что будешь на собрании Альянса, и, блин, исчезла. Мы у тебя дома не собирались уже две недели, и ты не ответила ни на одну мою эсэмэску про ночевку. А все потому, что начала встречаться с каким-то дебильным парнем.
— Он не дебильный. — Меня бесит то, как дрожит мой голос, особенно сейчас. Майлз ей ничего плохого не сделал, и она не имеет права его обзывать. — Ты что, злишься, что я встречаюсь с парнем, а не с девушкой?
— Симона, камон! — подает голос Лидия. — Ты же знаешь, что дело не в этом.
— А может, и не знает. — Клавдия картинно пожимает плечами. — Может, она на себе зациклилась и думает, что мы ее тут как натуралку угнетаем.
— Да кто сказал, что я натуралка?
Она на секунду замирает. Я не дышу.
— Ты не можешь просто взять и притвориться, что ты квир, чтобы мы тебя пожалели, — наконец говорит она с гримасой отвращения. — Ты это, блин, серьезно? Так хочешь сойти за угнетенную, что уже начала выдумывать?
