Переходы - Ландрагин Алекс (читать книги бесплатно полностью txt, fb2) 📗

Я постоянно искал возможности поговорить с тобой лицом к лицу — но втуне. Осуществить это оказалось нелегко, ибо я был простым матросом, а ты — одним из главных. Корабельный врач редко общался с командой, за вычетом случаев травм или болезней. Я часто начинал думать, что возможности такой не представится вовсе. Старый друг Брайс заметил мои приступы угрюмости и, решительно не догадываясь об их истинной причине, начал выпытывать. Мне были неприятны его приставания, и я сказал ему об этом в глаза, но он не унимался, часто поднимая эту тему за обеденным столом. Однажды вечером, когда мы без всякого аппетита жевали сухари, размоченные в стоялой воде, Брайс обратился ко мне с добродушным недоумением:

— Что тебя гложет, Жубер? С тех пор, как ты порезвился с этой дикаркой, ты стал какой-то странный. Или влюбился? Или какой недуг вошел тебе в чресла?

Меня захлестнула такая волна гнева, что я кинулся на него, дабы нанести удар в челюсть: сломаю — хоть не сможет больше болтать. По счастью, я промахнулся, иначе меня выпороли бы снова, а этого я мог и не пережить. Зато я лишился единственного друга и до самого конца плавания не упускал случая так или иначе его задеть.

Когда пали тяжелые осенние туманы, вновь показалась земля, и усталая команда испустила вопль восторга. Мы добрались до конечной точки пути — островов архипелага Александра. Цель нашей экспедиции состояла в том, чтобы закупить меха у туземцев, доставить в Макао и продать китайцам. На каждой стоянке мы давали местным жителям знать, что согласны выменивать шкуры бобра, тюленя, выдры, лося и волка на огнестрельное оружие, железные гвозди, ножи, одеяла и спиртное. Но в каждом случае выяснялось, что лучшие шкуры уже проданы на другое судно, всего несколько недель назад, нам оставался лишь небогатый выбор второсортного товара. Не более нам повезло и у островов Королевы Шарлотты. Однако наступала зима, и, несмотря на скудость добычи, мы направились в Китай в надежде продать там хотя бы то, что есть. Когда мы вышли с Аляски, небо уже затянули снеговые тучи, океан же сделался жестоким и норовистым.

В последующие недели мы почти не встречались, хотя мысли мои все время были с тобой. Переход — поступок рискованный. Двух одинаковых не бывает. Некоторые совершаются успешнее других, но все отличаются друг от друга. Ты был юн и не прошел полного посвящения. Кроме того, мушкетный выстрел. Он мог прервать переход, не дать ему завершиться. И хотя ты, похоже, ничего не помнил о своей предыдущей жизни, тебя еженощно терзали кошмары. Что осталось в тебе от тебя? Меня изводило желание поговорить с тобой подальше, но пока оставалось лишь терпеливо выжидать и следить за тобой издали. Шло время, ты избавился от нерешительности и работу свою исполнял безукоризненно. Погребенные в памяти знания возвращались, ибо их постоянно приходилось применять, причем возвращались не в совокупности, а по капельке, одно воспоминание за другим. Возможно — эта мысль очень меня поддерживала — и воспоминания о твоей иной, предыдущей жизни вернутся точно так же.

В открытом море часто выпадают часы безделья. Оставшись без занятия, человеческий ум закручивается в петли, подобно старому канату. Моряки придумывают всевозможные развлечения — карты и кости, песни и танцы, истории и анекдоты, резьба по дереву и плетение бечевы; изобретают они и узоры, чтобы украсить собственное тело. После плавания по южным морям и главных, и матросов охватила страсть к татуировкам. До перехода Жубер считался лучшим на борту рисовальщиком на бумаге и на коже. Нередко товарищи подходили ко мне и просили нарисовать им на спине морское чудище или написать на плече имя красотки. Случалось, что заготовленного рисунка в голове у просившего не было, ему просто хотелось испытать приятное покалывание иглы, пронзающей кожу. Всякий раз, как мне давали свободу выбора, я наносил изображение глаза, подобное тем, которые принято было вытатуировывать на коже у моих соплеменников. После первых моих успехов эти изображения стали пользоваться определенной славой среди экипажа, считаться памяткой о нашем кругосветном плавании, всего лишь втором за всю историю французского флота. Приходили ко мне даже главные и просили, чтобы я нанес чернильный рисунок им на кожу. Души у моряков вообще суеверные, и они считали, что эта татуировка приносит удачу.

В тихий воскресный день на подходе к Формозе, после особенно свирепого шторма, трепавшего наше судно двое суток, я сидел в трюме и наносил изображение кита на спину Мозоле при свете, пробивавшемся через открытый люк, — и тут вошел ты. Помедлил, наблюдая за моей работой, как будто я проводил хирургическую операцию. Стал задавать вопросы. Смотрел, как я окунаю иглу в чернила и глубоко погружаю Мозоле в кожу. Объяснил, что игла пронзает внешние слои кожи и уходит в глубину, так что рисунок уже не сойдет. Мозоле скрывал боль с упорством старого моряка. Когда рисунок был готов, он ушел, с саднящей кожей и с улыбкой на лице, показывать новое украшение товарищам. Ты спросил, могу ли я сделать тебе татуировку на предплечье. Глаз? Нет, ответил ты, Деву Марию. Признался, что молил ее о спасении во время шторма и дал обещание, что, если судно уцелеет, ты нанесешь себе на тело ее образ.

Когда Мозоле отошел, ты снял рубаху и сел передо мною на стул — под таким углом, что плечо твое оказалось прямо у меня перед глазами. Я окунул иглу в чернила и начал оставлять у тебя на коже синие проколы. Когда человеку делают татуировку, он не сразу привыкает к уколам иглы. Привыкнув, научается их не замечать и даже получать от них удовольствие.

— Скажите, доктор, — произнес я, поняв, что ты притерпелся к боли, — вас уже некоторое время что-то терзает во сне. Я слышал ваши крики — слышала вся команда. Что за кошмары вам снятся?

— Должен признать, — ответил ты, — что мне крайне стыдно за то, что я устраиваю этакий шум.

Сны мне снятся странные, непонятные. Чаще всего я их не помню вовсе, а если помню — отрывочно. Дело, кажется, происходит на том острове, где застрелили юношу.

— Коаху, — уточнил я. — Юношу звали Коаху.

— Коаху, — повторил ты. — Мне не выбросить этого Коаху из головы.

— Возможно, — сказал я, вновь погружая иглу в чернила, а потом втыкая тебе в плечо, стараясь делать это как можно безболезненнее, — возможно, в этом все и дело.

— Дело, скорее всего, в чувстве вины. Но там произошел несчастный случай. Какая вина, если это несчастный случай?

— Возможно, не просто вина. — За разговором я продолжал работать: набрать чернил на иглу, проколоть кожу, оставить темно-синюю точку. — Возможно, восстановив в памяти тот момент, вы вспомните нечто особенное и сумеете понять, что на самом деле произошло. Возможно, терзает вас не вина, а что-то другое — необычайное и отчасти даже сверхъестественное по своей природе.

Ты устремил взгляд вперед, во тьму трюма.

— Я врач. Мне часто доводилось видеть трупы. Люди нередко умирали на моем попечении, случалось, что у меня на руках. Но меня все преследует память об этом юноше.

— Возможно, доктор, преследует вас не просто память. Не рассматривали вы вероятность… — начал я и осекся, дожидаясь, когда придут нужные слова.

— Какую вероятность?

— Вероятность того, что этот юноша… юноша… — Не зная, как продолжить, я вонзил в тебя иглу, но слишком волновался, и она вошла слишком глубоко. Ты дернулся. Я вытащил иглу, однако из прокола показалась кровь.

— Я думал, ты знаешь свое дело! — рявкнул ты.

— Простите, — сказал я, стирая с твоей кожи красную каплю.

— Нужно обработать рану.

— Погодите, прошу вас, я почти закончил. Такого больше не повторится.

— Говори поменьше — будешь лучше делать свое дело. Да и разговоры какие дурацкие! Совершенно беспочвенные домыслы!

В полном молчании я продолжал погружать иглу в чернила и прокалывать твою кожу. Сокровенный миг миновал, но я был так близок к цели, что не мог остановиться.

— Я лишь пытаюсь вам сказать, — продолжил я по возможности невозмутимо, — что причиной ваших ночных мучений может быть то, что вы… не тот, кем себя считаете. Вернее, вы больше, чем думаете. Допустим, что там, на острове, вас посетила некая догадка касательно обычаев туземцев. Любопытство стало причиной обмена, совершенно нежданного, обмена душами — понимаете, к чему я клоню? Возможно, Коаху сейчас у вас внутри. Или он и есть вы.