Сиамский ангел - Трускиновская Далия Мейеровна (книги серия книги читать бесплатно полностью txt) 📗
— Ты — Касьян? — спросил тогда Марек.
— И прозванье мне — Касьян немилостивый, — подтвердил голый. — А что меня в святых числят — так то по старой памяти. Поищи лик мой в церкви, поищи! Поищи! Не сразу и догадаешься, где искать-то!
Он вдруг обиделся, сгреб с пола рябые ризы, стал торопливо облачаться. Нацепил кое-как, обернулся, подпоясался, отчаянно захлестнул и затянул тканый кушак.
— Черным стать должен! Как деготь, черным! Тогда, может, простит Он мне мою белизну… А ты что уставился? Сам — беленький, а белым быть грех.
Марек понял, что все это время ему мерещился безумец. И огорчился тому, что вовремя не распознал, не поставил диагноза, как ставил его обычно Димка Осокин, начитавшийся медицинских учебников. Он четко определял шизофреника, параноика, просто невротика и всякие невообразимые градации этих малоприятных хвороб. Насчет Марека утверждал, что имеет место начальная стадия аутизма, чем-то еще отягощенная. За что и должен был по всем правилам схлопотать в ухо. Про свой должок, Марек, впрочем, помнил и списывать его со счетов не собирался.
Тот, кто в помешательстве своем вообразил себя святым Касьяном, не желал уходить из сна, топтался, одергивал и оправлял на себе рябые ризы.
— Я тебе правду сказал, — вдруг произнес он. — А ты уж — как знаешь…
— Почему именно мне?
— Так надобно. С днем рождения поздравить хотел. Вот — поздравил. Пойду я, как мне велено, грязи искать.
Пока Марек соображал насчет дня рождения, блаженный удалился в коридор, скрежетнул дверным замком, и тут же дверь захлопнулась.
Хотя он появился из клубящихся обрывками дневных впечатлений глубин подсознания, как и положено сонной грезе, но ушел вполне по-человечески.
*
Проснувшись, Марек увидел прямо перед собой шесть строчек.
Он спал клубочком, эмбриончиком, носом к стенке. Стенка была оклеена светлыми обоями, и кто-то записал шариковой ручкой эти кривые строки, трижды по две.
Зачем писать на обоях, спросил себя Марек, до чего нужно дойти, чтобы писать на обоях? Это возможно только в страхе — ой, не донесу до утра те слова, что сложились на выходе из сна, осознались в краткий промежуток меж снами и кажутся единственно правильным выражением давно беспокоящей мысли.
Он стал разбирать каракули.
— …мы знаем ад, как свою квартиру, Все девять кругов, — прочитал он первое двустишие. Ага, размер — дольник, и кто-то, спавший тут ранее, записал две последние строчки куплета в надежде, что две первые образуются когда-нибудь потом. Дальше?
— Мы здесь бываем. Мы знаем выход. Мы можем спасти.
Вот так — безапелляционно. Прям тебе объявление на той странице, где рекламируют себя шарлатаны. Дальше?
Последнее двустишие оказалось почти неразборчивым, но Марек справился.
— …Но мы за теми, кого мы любим, Спускаемся в ад…
— Ни фига себе, — пробормотал он, понимая, что имеет дело с несостоявшейся песней. И тут же обалдел от мысли, что его правильный брат, владеющий тремя аккордами и не умеющий самостоятельно настроить гитару, пишет песни. Старший! Если бы Мареку сказали, что брат решил сделать операцию по перемене пола, он удивился бы меньше.
Ни хрена себе генетика, подумал Марек, наверное, был у нас в роду городской сумасшедший, вроде Повелителя Вселенной, который делал обход памятников и пел бетонным болванам мистические гимны. Интересно, с которой стороны? С польской или с еврейской?
Тут же душу осчастливило сомнение — мало ли кто жил тут до брата? Да и гитара вроде бы не его.
Марек вылез из-под простыни и пошел разглядывать гитару. А что с нее взять? Шесть струн, корпус, гриф и колки! Если и есть особые приметы, то они не видны.
Нет, не мог старший ночью, проснувшись, корябать строчки на обоях. Ему этого от Бога не дадено. Предыдущий жилец маялся. Это же — квартира, которую только сдают. Жить в ней невозможно, а перекантоваться — вполне. Ну, девчонок водить — куда ни шло…
Он позвонил старшему, чтобы доложить — освоился, вроде ничего ценного на старухиной квартире не оставил.
И заодно он рассказал про мистический Федькин звонок.
— Ну, Федьку знать надо… — проворчал брат. — Но это он не всегда такой был. На него недавно накатило. Был нормальный человек — и спятил.
— Как — нормальный? — Марек хотел уточнений.
— Делами занимался, деньги зарабатывал, — охотно уточнил брат. — А потом связался с этой Аськой — и как подменили.
— Аська? Это которая в «Марокко» тусуется? — так Марек показал свою сопричастность миру нормальных людей, которые днем делают деньги и ездят на крутых машинах, а ночью оттягиваются в крутых клубах и снимают крутых девок.
— Она самая. Ни кожи, ни рожи. От них уже все «Марокко» на ушах стоит. Он Аську, ты не поверишь, перевоспитывает. А там клейма ставить негде. Словами она уже не понимает. Вот он ей оплеух надает, а она ему назло чего-нибудь учудит. А он потом ночью звонит и орет, что жить без нее не может. И стихи, зараза, читает.
Марек вспомнил ночь, двор, девчонку с мобилкой, которая расцарапала Федьке рожу, но потом никак не могла найти человека, который забрал бы ее и куда-нибудь отвез.
Он попросил брата объяснить Федьке, что мобилка поменяла хозяина, брат обещал. И тогда Марек, вздохнув с облегчением, побрел в контору.
Все-таки она дала ему подзаработать, нужно было с утра, на свежую голову, сварганить текст — пусть она видит, что не бездельник, что с заданием справился.
Она уже сидела за компьютером. Бледная что-то… бессонная ночь?.. в «Марокко»?..
Какое-то время они трудились молча, каждый — лицом в свой монитор. Только Марек поглядывал искоса на ее наклоненную вперед и чуть вытянутую беленькую шейку. Да принюхивался — у нее были дорогие и благородного звучания духи.
Засигналила ее мобилка. Она прижала черный брусочек к уху. Марек насторожился, продолжая лупить по клавиатуре.
— Извини, не могу, — очень мягко сказала она. — Я и так не выспалась. Хочу хоть раз в неделю лечь вовремя.
Собеседник, очевидно, был против.
— Ну, Федя! Это ты едешь в офис, когда тебе хочется, а у меня же рабочий день!
Федька, про себя усмехнулся Марек, вот, блин, стихийное бедствие! Форс-мажорное обстоятельство!
Незримый Федька явно домогался встречи. Не иначе — новые стихи ночью родил.
Старший — человек обязательный, сказал — объяснит Федьке ситуацию с мобилкой, значит, в течение дня объяснит. И никто больше не будет беспокоить Марека неожиданными строчками — попавшими по недосмотру какого-то небесного начальства совсем не в ту голову…
— Ты что, с ума сошел? — изумилась она. — Я тебе кто — отдел по борьбе с наркотиками?!
Тут Марек даже стучать перестал.
— Ну вот только этим я еще не занималась! — она явно перешла в наступление. — Да, ты думал, я не заметила? Очень даже заметила! Удивительно было бы, если бы эта шваль не крутилась вокруг «Марокко»! Но какое мое дело? Я, если хочешь знать, сто лет бы в это «Марокко» не ходила! Просто в последнее время так совпало! Мне там решительно нечего делать!
Интересно, подумал Марек, в кабинете с зеркальными стеклами, о котором толковал Осокин, тебе тоже нечего делать? Ведь соглашалась же!..
— Федя, я уже сделала все, что могла. Я тогда ночью с тобой сорвалась? Ты меня вытащил из дому, я с тобой поехала. И что? Что из этого получилось?
Судя по ее интонациям — ничего хорошего. Но Федька отвечал долго — наверное, в тех ночных похождениях он усмотрел нечто полезное и пытался доказать их необходимость.
— Нет, я не частный детектив. Пока!
Отключившись, она повернулась к Мареку.
— Федька совсем взбесился. Хочет, чтобы я пошла вместе с ним в «Марокко» ловить наркодилеров!
— Кого?
— Да чтоб он провалился! — она была возмущена не на шутку. — И ежу понятно, что там прописались наркодилеры! Место хлебное! Он даже технологию просек — они прикармливают девчонок, знаешь, этих, которые при «Марокко» тусуются, дурочек. Сперва чуть ли не бесплатно, потом накручивают цену. А девчонки доят папиков. Пока папик сообразит, что с наркоманкой связался, у него уже знаешь сколько вытянут? Так папик плюнет и — коленом под зад, а девочка уже конченая.
